[По изданию «Памятники старообрядческой письменности». СПб. 2006 г. Вводная статья с комментариями Н. Ю. Бубнова]

В рукописных хранилищах России хранится много старообрядческих рукописей, посвященных жизни и деяниям главного идеологического противника старообрядцев и главного «антигероя» их сочинений — патриарха Никона.[1] Еще при жизни этого знаменитого патриарха — реформатора русской православной церкви — его оппоненты записали множество устных рассказов о нем, ходивших в народе.[2] На основе этих рассказов дьяконом Федором Ивановым, соузником протопопа Аввакума по пустозерской темнице, было создано сказание о патриархе Никоне, сохранившееся в заверенной автором копии под названием: «О волке и хищнике и богоотметнике Никоне достоверно свидетельство, иже бысть пастырь во овчей кожи, предотеча антихристов».[3] Сказание как бы продолжает перечень догматических нововведений патриарха Никона, содержащийся в другом пустозерском сочинении — «Ответ православных», перечнем его частных, нравственных преступлений: «Богоотметство же его сие есть и кроме превращения догмат церковных».[4] Некоторые из рассказов о жизни патриарха Никона в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре, содержатся в посланном протопопу Аввакуму из Москвы анонимном «Возвещении от сына духовнаго ко отцу духовному» (1676 г.). В своем ответе на «Возвещение», толкуя 13-ю главу Апокалипсиса применительно к происходящим событиям, Аввакум называет патриарха Никона одним из двух антихристовых рогов: «два же рога у зверя — две власти знаменует: един победитель, а другий — пособитель: Никита по Алфавиту, или Никон, а другий — пособитель — Алексей… Царь Алексей десять лет добро жил: в посте, и молитвах, и милостив, а Никон егда на патрияршество вскралъся, показуя человеком лесть, лукаву добродетель же. Егда же слюбление сотвориша, яко Пилат и Ирод, тогда и Христа распяша: Никон побеждать учал, а Алексей пособлять испотиха».[5] Свое новое толкование «антихристовых рогов» Аввакум сопроводил собственноручным рисунком.[6]

Личность патриарха Никона, как главного «ересиарха», родоначальника всех ересей и бед, порожденных расколом русской православной церкви в XVII веке, продолжала будоражить воображение старообрядцев и в последующие столетия, вплоть до XX века. Создание новых и переписка старых сочинений о прежде бывших русских царях и патриархе Никоне была делом опасным и неблагодарным — церковные и светские власти строго наказывали за чтение и распространение подобных текстов.[7] Однако, в XVIII веке в старообрядческой письменности появляются новые сочинения о патриархе Никоне. Назовем прежде всего Сказание о Никоне, встречающееся в рукописях вместе с Житием инока Корнилия в редакции инока Выговского старообрядческого монастыря Пахомия, созданное в 1723—1727 годах, и его «украшенной» переделке, принадлежащей выговскому уставщику Трифону Петрову (1731 г.). Таким образом, этим выговским книжникам можно приписывать создание «Выговской» редакции Жития.[8]

Новая волна интереса к личности патриарха-реформатора проявилась, по-видимому, в середине XIX столетия в связи с возобновившимися спорами среди старообрядцев по вопросу о необходимости учреждения старообрядческой церковной иерархии. К этому времени и относится, как нам представляется, создание новых сочинений об этом патриархе, появившихся как в среде наиболее радикального среди беспоповцев федосеевского толка, так и среди старообрядцев-поповцев.

Особого внимания и изучения заслуживают лицевые старообрядческие жития патриарха Никона, появившиеся в конце XIX века. Естественно, что старообрядческий мастер-иллюстратор выбрал для иллюстрирования наиболее полный текст Жития, сложившийся к этому времени. Такой текст появился, как мы увидим ниже, под пером неизвестного старо-обрядческого автора не ранее середины XIX века на основе всех ранее существовавших редакций, пополненных новыми занимательными остросюжетными» эпизодами из жизни легендарного патриарха.

Лицевое Житие патриарха Никона существует в двух редакциях — краткой и пространной. Первоначально, как можно судить по ряду признаков, была создана краткая редакция. Нам известно три ее списка, изготовленных в книгописной мастерской крестьян Каликиных в деревне Гавриловская Вологодского уезда в конце XIX — начале XX веков. Эти списки хранятся в БАН (шифры 45.4.9, Друж. 325 и Калик. 49). В списке 45.4.9 сочинение имеет следующее название: «Краткая история о бывшем богоотступнике патриархе Никоне, искоренителе и попрателе древняго благочестия и насадителе богомерских еретических преданий».[9] Как видим, сочинение здесь, по вполне понятным причинам, не названо «житием», также, как и сочинение о Никоне его официального православного биографа Иоанна Шушерина.[10] В конце основного текста сочинения находится приложение, в списке 45.4.9 озаглавленное: «Достопримечательные события богоотступника лжепатриарха Никона, списанныя с показаний очевидцев, во время его патриаршества бывших у него в послужении».[11] Текст приложения в двух списках (45.4.9 и Калик. 49) иллюстрируется 9-ю миниатюрами. Старообрядческие легенды о патриархе Никоне, вошедшие в это приложение, восходят к устным преданиям ряда лиц из его окружения, записанных и попавших в старообрядческие рукописи еще в XVII столетии.[12]

Пространная лицевая редакция жития патриарха Никона имеет несколько иной заголовок: «История о искоренителе древняго благочестия патриархе Никоне, отступнике святыя веры».[13] Помимо списка БАН 45.5.9, нам известен еще список РГБ, ф. 17 (собр. Барсова №140). В состав текста пространной редакции ее автор включил все старообрядческие легенды о патриархе Никоне из «приложения» Краткой редакции, поместив их в порядке хронологии описываемых событий. Кроме краткой лицевой редакции «Жития», в основу пространной редакции было положено и так называемое «Украшенное житие», изданное В. Н. Перетцем по списку PHБ Q.I, №1057, датируемом им «по почерку» концом XVIII века.[14] Хотя начала Жития в пространной редакции по лицевому списку БАН 45.5.9 и «Украшенного жития» по списку РНБ Q.I, №1058, начинающиеся с авторского предисловия, совпадают («Понеже убо по древлецерковнем отечестем благочестии аще и горячею жалостию снедаем есмь, и рачуся приступити к повести о бывшем искоренителе православия сказати хотящей…»), далее начинаются расхождения. Текст пространной редакции Лицевого жития изобилует дополнениями, извлеченными из других источников.

Особый интерес лицевым редакциям Жития патриарха Никона придают иллюстрирующие их акварельные миниатюры. Все вышеназванные списки (за исключением «Украшенного жития») написаны и иллюстрированы в одном старообрядческом центре: в книгописной семейной мастерской Антона Семеновича Каликина.[15] Есть основания предполагать, что обе редакции Жития патриарха Никона иллюстрированы А. С. Каликиным впервые. Не исключено также, что и реакция текстов обеих редакций Жития принадлежат этому же вологодскому книжнику, принадлежавшему к старообрядческому федосеевскому беспоповскому согласию.

Остановимся подробнее на общей характеристике рассматриваемых лицевых рукописей. Рукопись БАН 45.4.9, содержащая краткую редакцию жития, написана в 4°, на 46 лл. старой бумаги, извлеченной из списанного архива XVIII века, купленного Каликиным «по случаю» в г. Нерехте. Есть в рукописи и листы поздней бумаги, фабричного производства (лл.8—10). Большая часть листов склеена попарно текстом внутрь, многие вклеены в блок на фальцах. «Краткая история» содержит 25 красочных миниатюр. Из них 15 миниатюр иллюстрируют основной текст краткой редакции Жития, и 9 — приложение. Кроме того, имеются две дополнительные миниатюры, на одной из которых изображен «Никон в гробу» (л. 25), а на другой: «Патриарх Никон», облаченный в драгоценную ризу (л. 25 об.). В рукописи БАН Калик. 49 текст Жития занимает 2-ю часть кодекса в 4° (л. 36—94). Эта часть рукописи написана на бумаге со штемпелем: «Фабрика наследниковъ Сумкина № 6» (в гнутом прямоугольнике).[16] Основная часть сочинения иллюстрирована 14-ю подписанными миниатюрами, повторяющими сюжеты миниатюр рукописи БАН. 45.4.9. Здесь отсутствует лишь миниатюра, изображающая избиение патриархом Никоном коломенского епископа Павла. Приложение также проиллюстрировано 9 миниатюрами, а дополнительных миниатюр нет.

Рукопись БАН 45.5.9, содержащая пространную редакцию Жития, написана в 4°, на 139 + VII листах бумаги того же сорта, что и 2-я часть рукописи БАН Калик. 49. Рукопись имеет заголовок, вписанный в орнаментальную заставку-рамку: «История о искоренителе древняго благочестия патриархе Никоне, отступнике святыя веры» (л. 1). Житие проиллюстрировано 36-ю цветными миниатюрами работы мастерской крестьян Каликиных. Под большинством миниатюр имеются подписи (там, где подписей нет, мы приводим тексты подписей под аналогичными миниатюрами в списках «Истории» краткой редакции: БАН 45.4.9. или БАН Калик. 49, помещая их в квадратных скобках). 1) [«Шаман предсказывает Никону будущее»]; 2) «Волхв татарин предсказывает будущее»; 3) [«Виде Елиазар на Никоне змея велика»]; «Повеле Никон написать икону по еретически»; «Никон благословляет людей по еретически»; «Арсений еретик провещает Никону патриаршество»; 7) «Царь у жены Никоновой»; 8) «Никон беседует с царем Алексеем»; 9) «Никон биет епископа Павла Коломеньскаго»; 10) «Жгут епископа Коломеньскаго за святую веру»; 11) Изображены два воина, один из которых держит «Крест Христов», а другой «Крыж латинский»; 12) «Несут (из церкви) новые просфиры с крыжем»; 13) «Никона коронуют дияволи»; 14) «У Никона в башмаках крест Христов»; 15) «У Никона на стельках крест Христов»; 16) «Никон надевает железа на старца Андреяна»; 17) «У Никона под постелей крест»; 18) «Бьет Никон Нафанаила за обличение»; 19) [«Жгут святыя книги»]; 20) «Никон ругаится святым иконам»; 21) «Никонианское лжепричастие»; 22) «Царевна просит царя простить Никона»; 23) «Повезли Никона в ссылку»; 24) Никона везут в ссылку; «Жена Никона у гетмана Хмельницкаго»; «Никон беседует со своею женою»; 27) «Жена у царевны Татияны в терему»; 28) «Едет царевна Татияна к Никону на свидание»; 29) «Никон с ца-ревною Татианою под дубом совещается о бегстве в Киев»; 30) «Бегство Никона в Киев на патриаршество»; 31) «Поимка Никона Стрешневым»; 31) «Проспали, Никон бежал» (из Воскресенского Новоиерусалимского монастыря); 32) «Догоняют беглеца Никона» (разворот); 33) «Суд над Никоном» (разворот); 34) «Везут осужденного Никона»; 35) «Никон беседует со змеем»; 36) [«Дерутся патриархи»], (патриарх Паисий сбивает посохом с головы Никона клобук).

Второй список пространной редакции Жития (РГБ. Барс. №140, на 137 листах в 4°), также написанный в мастерской Каликиных на бумаге того же сорта, что и рукопись БАН 45.5.9, почти точно повторяет текст и иконографию рисунков этой рукописи. Написана рукопись несколькими почерками. По сравнению со списком 45.5.9, в этой рукописи имеется лишь одна дополнительная миниатюра, на которой изображен патриарх Никон в царских палатах, сидящий за столом с царем, царицей и двумя царевнами (помещена на л. 84, между миниатюрами №22 и 23 рукописи 45.5.9).

Как мы уже говорили, лицевое «Житие» патриарха Никона написано неизвестным автором на основе ряда источников. В нем использовано Сказание о патриархе Никоне дьякона Федора Иванова, а также рассказы о Никоне, записанные в Москве и Соловецком монастыре в XVII веке, «Житие патриарха Никона» Иоанна Шушерина, а также, возможно, сочинения архимандрита Аполлоса,[17] Н. А. Гиббенета,[18] материалов «Дела о патриархе Никоне»,[19] и других печатных и рукописных источников. Последний «слой» источников, вошедших в состав пространной редакции Жития, касается взаимоотношений опального патриарха Никона с царской семьей. Здесь рассказывается о «романе» патриарха с сестрой царя Татьяной Михайловной, о ее участии в поставлении Никона на патриаршество, о тайных посещениях царевной Никона, заточенного в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре и о планах совместного с ним бегства в Киев (сюжет иллюстрируется рисунками 28—32). Источника этого литературного «пласта» в «Житии» нам найти не удалось.

Случилось так, что в силу ряда причин, составление старообрядцами развернутого подробного жития патриарха Никона растянулось на довольно большой период и было завершено лишь к концу XIX века. Определенное влияние на этот процесс оказало появление «Жизнеописания» Никона, созданного его бывшим келейником Иваном Шушериным, активно переписывавшимся и выдержавшим несколько изданий. Поскольку в сочинении Шушерина опальный патриарх изображен праведником и чуть ли не святым, в старообрядческой среде ощущалась острая необходимость создать некий «противовес», снижающий патетику образа патриарха. Между тем, в древнерусской литературе су-ществовала традиция создания образов «антигероев». В статье Л. А. Черной указаны отдельные элементы жанра «антижития». К таким чертам автор относит: подлое рождение, безбожие, немилостивость, гордыню (ярость), алчность, злобу, уродство, злодеяния, еретичество («поганый»), одержимость дьяволом. Многие из названных черт автор находит в образах «безбожного» хана Батыя в «Повести о разорении Рязани Батыем», Чол-хана в «Повести о Щелкале», князя Олега Рязанского в «Повести о Куликовской битве», Темир Аксака в «Повести о Темир Аксаке».[20] Автор показывает структуру образа отрицательного героя — «антигероя», который, в отличие от героя положительного («святого»), должен: 1) «про-исходить от гнилого родового корня» — иметь «подлое» рождение; 2) имитировать «уход из мира»; 3) под личиной «боголюбия» скрывать свое безбожие; 4) обладать такими чертами характера, как немилостивость», гордыня (ярость), алчность, злоба, внутреннее уродство; 5) заключить договор с дьяволом и поклоняться ему как Богу; 6) вместо чудес, присущих святым, совершать злодеяния; 7) после смерти от его могилы должен исходить смрад (вместо благоухания). Почти все указанные здесь отрицательные черты мы находим в пространной редакции «антижития» Никона. Отсутствует здесь лишь рассказ о смерти Никона, прощенного царем Федором Алексеевичем и возвращенного им из ссылки. Однако этот рассказ есть в его краткой редакции по рукописи 45.4.9, где сказано, что умерший на пути из ссылки Никон «перевезен бысть в Новый Иерусалим, где и погребен в церкви, называемой Темница; от таковыя глубины темнаго ада да избавит нас Христос Бог наш…».[21]

Попытаемся теперь «прочитать» весь текст старообрядческого лицевого «Жития» патриарха Никона, останавливаясь на фактах, свидетельствующих о причастности его «героя» к «отрицательной» символике, присущей антижитию. Во время рождения младенца, «паче меры большаго», серьезно пострадала его мать Мариамия, которая вскоре умерла. После рождения «детища» в дом родителей пришел мордовский шаман, который предсказал ему великое будущее, и «умастил» великую «дорогу», которую «уготовал… сам великий дух». Младенец, крещенный православным священником, и нареченный Никитой, с трех лет воспитывался мачехой, которая невзлюбила его «за его непослушание». Колдуны и волхвы трижды предсказывают Никону «быть государем великим». Второй раз великое будущее ему предсказывает колдун-татарин во время его поездки по делам из Макарьевского Желтоводского монастыря, где он был «в услужении», а в третий раз — «еретик» Арсений Грек, заключенный в Соловецком монастыре куда Никон, уже в сане новгородского митрополита, ездил за мощами святого митрополита Филиппа. Предсказания колдунов и волхвов, как пишет автор «Жития», породили в сердце Никиты «самолюбие, гордость, властолюбие». Неудачная семейная жизнь Никиты, смерть в младенчестве троих его детей, подсказывали ему необходимость перемены судьбы. В его душе «глубоко вкоренилась тайная мысль» принять иночество «и чрез сие получить в духовных чинах возвышение и достигнуть власти». Вскоре Никита уговорил жену Парасковию принять монашеский постриг, с тем, чтобы она, скрыв свое происхождение, стала «подвижницею», «и известною знатным болярыням, служащим при дворце царевом», чтобы «в будущем быть помощницею к возвышению его, Никиты». Затем Никита принимает монашеский постриг с именем Никон и отправляется в Соловецкий монастырь, где становится монахом Анзерского скита, руководимого его основателем, старцем Елиазаром. Именно Елиазар Анзерский, будучи провидцем, впервые распознал в новопосвященном иноке дьявольское начало. Однажды во время божественной службы «виде Елиазар около выи Никона змия черна и зело велика оплетшася». «С сего времени начаша Елиазар и вси братия нелюбити Никона и не допускати его до чтения и пения в божественной службе». Эта нелюбовь иноков заставила Никона покинуть Анзеры. Дальнейшая духовная карьера будущего патриарха опирается, помимо его личных качеств — внешней красоты и мощного голоса — на авторитет ученика Елиазара Анзерского и на помощь бывшей жены, инокини Парасковии, во инокинях Наталии. Последняя, войдя в доверие к незамужней царевне Татьяне Михайловне, раскрыла ей свою тайну и заручилась ее поддержкой в деле возвеличения Никона. Праведников и провидцев, распознавших в Никоне дьявольское начало, также, как и колдунов-иноверцев, в «Житии» три. Помимо Елиазара Анзерского, это новгородский митрополит Авфоний (Афония), который, будучи при смерти, «заповедал близким своим призвати другаго архиерея для погребения тела его, а не Никона, занеже Никон враг Божий есть — прирече Афония». Третьим праведником, распознавшим Никона как еретика, оказался епископ коломенский Павел — единственный из архиереев, отказав-шийся подписаться под решениями Московского собора 1654 года о церковной реформе. «Никон… от ярости невозможе стерпети, аки лютый зверь ухвати Павла, нача немилостивно своими руками священнаго Павла бити вельми» и сослал его в заточение. В центре «Жития» Никона находятся сложные взаимоотношения патриарха Никона с царем Алексеем Михайловичем, в которых замешаны ближние бояре и члены царской семьи. Один из рисунков рукописи иллюстрирует в обобщенном виде эти взаимоотношения. Никон изображен здесь в виде «пестрообразного» змея, заползшего в царский дворец и дающего советы царю (рис. 8). «Житие» передает примечательный разговор разгневанного царя с заступавшейся за Никона царевной Татьяною, происходивший после предания патриархом проклятию родного дяди царя, боярина Стрешнева, за то, что тот «заставил свою собаку подражать, как патриарх молится триперстно и как благословляет народ пятиперстно». «Татияна же Михайловна, призва к себе брата царя, просит на Никона не гневатися. Рече царь: «Как же, сестрица, на него не гневатися, сделал он такое великое смущение, самосудом без моего совету, меня считает не во что, всему нашому царскому дому сделал он позор». Рече царевна: «Да как же, братец, коли дядюшка Семен делает над святейшим такую издевку, ставит его на одну доску со своей собакой». Рече царь: «Сестрица моя Татияна Михайловна, нашего своевольнаго богомольца не один Стрешнев тако именует. Протопоп Аввакум в своих ко мне челобитнох именует его псом, и волком, и зверем за пременение наших отеческих древних книг и уставов». Рече царевна: «Неужели и ты, братец, сумневаешися в добрых намерениях нашего святейшаго?» Рече царь: «Скажу тебе, сестрица правду: не токмо сумневаюся, но и зело сам себя осуждаю. Не следовало бы мне давать Никону такого своеволия на истребление всех древних уставов и на введение новых… Едак он и меня, и весь мой дом скоро прокленет… тогда ему излишне будет существование и дома Романовых…» » (рис. 22).

Убедившись в невозможности добиться примирения опального патриарха Никона с царем, его бывшая жена инокиня Наталия, в сговоре с царевной Татьяной Михайловной, поддержали план патриарха о бегстве его из Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря в Киев с намерением основать там новую православную патриархию. Описана поездка Наталии к гетману Хмельницкому (рис. 25), в монастырь к Никону, ее переговоры с царевной (рис. 27) и, наконец, тайная поездка царевны Татьяны к Никону, и их ночной разговор под Маврикийским дубом (рис. 29). На этой миниатюре патриарх Никон изображен в широкополой «пастырской» шляпе. В такой же шляпе он изображен и на рис. 36-м той же рукописи беседующим со змеем.[22] Интересно, что в шляпе такого же покроя патриарх Никон изображен на картине художника В. Г. Шварца (1838—1869 гг.) «Патриарх Никон на прогулке в Новом Иерусалиме».[23] Не эта ли картина, написанная около 1867 года и экспонировавшаяся в Третьяковской галерее в Москве, оказала влияние на Антона Семеновича Каликина, иллюстрировавшего «Житие». Названная деталь одежды, должна была, по-видимому, подчеркнуть протестантскую ориентацию реформ опального патриарха. Характерен в этой связи разговор Никона со своей бывшей женой инокиней Наталией накануне задуманной им церковной реформы. Приехав по совету царя к мнимой праведнице, «патриарх передал ей, какой у него был совет с царем и какая настоит нужда в исправлении церковных книг, какия он намерен сделать. И рече, яко царь на сие прислал его испросити ея благословения. Инокиня, помолча довольно, рече к патриарху: «Святейший отец патриарх, истинно ты говоришь, нам нужно возвратиться к евангельской истине, и тогда мы будем вновь православными. Делай, что Святый Дух говорит тебе, но на пол пути не останавливайся. Ты бо патриарх и никто тебе противитися не может, и я даю свое благословение»».

Особенно ярко описано в пространной редакции «Жития» неудачное бегство патриарха Никона в Киев. «Дождались ночи, Никон збросил с себя подрясник и рясу, волосы на голове подвязал, надел и все казачье платье, зделался неузнаваем, казачьим атаманом. Лошадей поодиночке вывели за ограду и сами бережно вышли, сели на коней и помчались. Впереди поехал сам Никон. На другой день встали два жида: Гершко и Моршко. «Заспались сегодня все» — сказал Гершко. «Какое заспались, — усмехнулся Моршко — они все тю-тю. Проснулся я ночью и вижу: вышел и сам патриарх, как разбойник, в казачьем одеянии, сабля и пистолет у пояса и сам шестой — все казаками». «Ой, вей мир! [Боже мой!— Н. Б.] — завопил Гершко — получал я по десять карбованцев в месяц — я был шишом за патриархом, а его проспал. Не знаю, куда уехал». «Што штану робить, и я был тоже шишом у архимадрита Павла, поедим шкорея, возвестим в Москве великому государю, что Никон тю-тю»». Употребление еврейских и польских слов, пародирование местечкового еврейского выговора, сам «остросюжетный» стиль повествования позволяют «отодвинуть» время создания этой части сочинения на вторую половину XIX века.

В отличие от других сочинений, посвященных патриарху Никону, в пространной редакции «Жития» особое внимание уделено роли женщин в возвеличивании Никона и продвижении его на вершину власти. Решающую роль здесь имел сговор бывшей жены Никона инокини Наталии и царевны Татьяны Михайловны. «Прииде инокиня Наталия в терем к царевне Татияне Михайловне и советоваше с нею наедине о возвеличении Никона». Плененная рассказами инокини Наталии о Никоне, «царевна Татияна Михайловна, начаша юному царю Алексею Михайловичю и царице Марии Ильинишне часто глаголати про кожеозерскаго игумена Никона… И тако, крадоводящу, сотвориша юному царю и царице любити заочно хищнаго зверя, волка яко кроткаго агньца, тако всегда всезлобный враг рода человеческаго прельщает сердца мудрых, великомощных и незлобивых мужей злоковарною женскою лестию и сотворяет падати с высоты величия к безславию, и приводит от благочестия к нечестию… И вскоре устроиша сии жены служити Никону в Успенском соборе в присутствии юнаго царя Алексея Михайловича. И пленися юное сердце царево Никоновою наружностию, величественным видом, сановитостию и громким гласом, а кольми паче, ходатайством о Никоне некиих лиц, по устроению тайному жены Никона и царевны Татияны Михайловны. И тако сотвориша юнаго царя ходатаем у патриарха Иосифа о возвышении Никона архимандритом в Спасов монастырь на Новое града Москвы». Для дальнейшего возвышения Никона в ход идут ложные предсказания: «И старица пред иконою паде ниц и стала что-то невнятное царю читать, и поднявшись, якобы вдохновенно воскликнула: «Идет из дальней северной страны подвижник великий, идет он среди лесов, блат и степей, не имеет он покою ни днем, ни нощию, окружен он великой стражей, а с ним великий святитель почиет в гробу, и несет подвижник на раменах своих етого святителя, имя почившаго — святый чюдотворец митрополит Филип, и вижу я, вот святый Филип из гроба востает в светлом сиянии и благословляет несущаго его великаго святителя». «Как имя тому святителю?» — с трепетом спросил царь. «Имя нарек святый Филип тому подвижнику — Никон»». «И тако — подытожывает автор свою мысль — ослеплен бысть самодержец женским хитрым злоковарством и лестию, достигнув Никон патриаршескаго сана чрез свою пронырливую и хитрую жену и чрез царевну Татияну Михайловну, которая всестрастно пленися Никоном, бывшим еще Новоспаскаго монастыря архимандритом, и все свои женьския хитрости и тщание имела к Никонову возвеличению. И егда же он возведен был на патриарший престол, и зная, что чрез ея тайныя и хитрыя старания и домогательства и нача ея часто посещати и благодарность ей воздавати и зело безрассудно пленишася друг другом любовию непристойною, но неприлично бе патриарху входити часто в женьский терем. И тогда же царевна Татияна Михайловна отказалась от женихов и замужества и пожелала поселиться в женьский Алексеевский монастырь. Патриарх советова царю отпустити сестру свою в монастырь… и нача Никон часто днем ездити, а нощию пеш тайно ходити в простом одеянии». Все сочинение пестрит намеками на интимные, любовные отношения патриарха с царской сестрой, которая решается даже следовать за ним в Киев. Автор так описывает разговор царевны с Никоном под Маврикийским дубом: «»А кто же последует за изгнанником беглецом?» — сказал Никон. «Кто? А мама Натя и я?» — сказала царевна. «Да как же это?» «А так, убегу и убегу, и след простынет. Ни одна застава ни задержит меня — оденусь в мужскую одежду и проберусь». «Великая царевна, что говоришь, ты, сестра царя самодержца, и последуешь за мной, опозоренным беглецом?» Рече царевна: «Поезжай немедля в Киев, там ты будешь в могуществе и славе, и будут трепетать от тебя все твои враги, да и царь жестоко спокается. Умоляю тебя, не медли, бежи». Никон обнял царевну и поцеловал, сказал: «Еду, еду, царевна прекрасная, перестань плакать, выеду в завтря ночью, ныне ночи темныя». Рече царевна: «Так ты, святейший, даешь мне верное слово, что поедешь?» «Даю, даю — сказал Никон — а ты, царевна, приедешь туда?» «От меня слова нечего брать, я найду тебя хотя на краю света, лишь бы тебе благополучно удалось уехать в Киев»». Итак, женское коварство и хитрость оказываются, по мысли автора «Жития» главными средствами к возвеличиванию Никона, и одним из мотивов проведенной им «еретической» церковной реформы. При этом «тишайший» царь Алексей Михайлович также оказывается здесь в роли наивной и легковерной жертвы, пострадавшей от коварства женщин: «Царь же Алексей Михайлович не знаяше в Никоне крыющагося душетленнаго и смертоноснаго яда, изрыгающаго всеконечныя хулы на святую церковь, и не знаяше злоковарнаго хитроплетения Никоновы жены, мнимыя подвижницы и предсказательницы Наталии…». И на иллюстрациях рукописи царь изображен сначала прислушивающимся к советам мнимой подвижницы Наталии (рис. 7), самого Никона в образе змея (рис. 8), а затем уже сомневающимся при виде того, как патриарх «ругается святым иконам» (рис. 20), отвергающим ходатайство за него царевны Татьяны Михайловны (рис. 22) и, наконец, допрашивающим его на Московском соборе 1667 года в присутствии восточных патриархов (рис. 34). Это постепенное «прозрение» заблудшего царя, раскаяние которого в «Житии» не показано, хотя автор несомненно знает о его раскаянии перед смертью, описанно в «Повести о отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова. Легенда о том, что умирающий царь разрешил соловецким старцам молиться и служить «по-старому» и приказал своему воинству отступить от стен мятежного монастыря, долго будоражила умы старообрядцев. Сложная задача отделения исторической правды от легенд, вымыслов и художественных преувеличений в лицевом «антижитии» патриарха Никона может быть решена только путем досконального выявления всех источников, которыми пользовался автор при его создании.

Ниже мы публикуем «Житие» патриарха Никона в пространной редакции по лицевой рукописи БАН (шифр: 45.4.9) конца XIX века работы мастерской вологодских крестьян Каликиных.

Примечания

1. Бубнов Н. Ю. Никон патриарх Московский и всея Руси // Словарь книжников. Вып. 3, ч. 2. С. 400—404.
2. Перетц А. Н. Слухи и толки о патриархе Никоне в литературной обработке писателей XVII—XVIII вв. С. 123—190. // Известия Второго отделения Академии наук. СПб., 1900. Т.V, кн. 1.
3. Бубнов Н. Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. Источники, типы и эволюция. Л., 1995. С. 243—244.
4. Там же. С. 244.
5. Бубнов Н. Ю., Демкова Н. С. Вновь найденное послание из Москвы в Пустозерск «Возвещение от сына духовнаго ко отцу духовному» и ответ протопопа Аввакума (1676 г.) // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 149—150; Бубнов. Старообрядческая книга в России. С. 294—298.
6. Бубнов Н. Ю. Ответ протопопа Аввакума духовному сыну (1676 г.) и его иллюстрированный протограф // ТОДРЛ. Т. XXXVIII. Л., 1985. С. 260—266.
7. Покровский Н. Н. Устюжский список «Возвещения от сына духовнаго ко отцу духовному» // ТОДРЛ. Т. XXXVI. Л., 1981. С. 151—153.
8. Бубнов Н. Ю. Сказания и повести о патриархе Никоне // Словарь книжников. Вып. 3. ч. 3. С. 459—462.
9. В списке БАН: Калик. 49 заголовок отсутствует.
10. Сочинение Иоанна Шушерина под названием «Известие о рождении и воспитании и о житии святейшаго Никона», написанное между 1681 и 1686 гг. неоднократно издавалось. См.: Бубнов Н. Ю., Лаврентьев А. В. Иоанн Корнильев Шушерин-Рипатов (ум. 1693) — иподиакон // Словарь книжников. Вып. 3. Ч. 2. С. 69—71.
11. В заголовке приложения по списку БАН: собр. Каликина № 49, Никон назван «патриархом», что свидетельствует о вторичности текста в списке 45.4.9 по сравнению со списком БАН собр. Каликина №49.
12. Эти сказания вошли в состав сказания дьякона Федора Иванова, помещенного им в Пустозерский сборник В. Г. Дружинина (БАН, собр. Дружинина №746(790)) под названием: «О волке и хищнике и богоотметнике Никоне достоверно свидетельство, иже бысть пастырь во овчей кожи, предотеча антихристов». Описание сборника см.: Сочинения писателей-старообрядцев XVII в. / Сост. Н. Ю. Бубнов // Описание РО БАН. Т. 7. Выв» 1. Л., 1984. С. 23—28. Тексты этих легенд изданы В. Н. Перетцем: Перетц В. Н. Слухи и толки. С. 123—176.
13. БАН, 45.5.9. Рукопись конца XIX — начала XX вв.
14. Перетц В. Н. Слухи и толки. С. 177—190.
15. Бубнов Н. Ю. Лицевые рукописи старообрядческой книгописной мастерской вологодских крестьян Каликиных // Старообрядчество: история и современность, местные традиции, русские и зарубежные связи. Материалы III Международной научно-практической конференции 26—28 июня 2001 г., г. Улан-Удэ. — Улан-Удэ, 2001. С. 314—320.
16. Знак соответствует №202 (1909 г.) у Клепикова I. См.: Клепиков С. А. Филиграни и штемпели на бумаге русского и иностранного производства XVII—XX вв. М., 1959.
17. Аполлос, архимандрит. Начертание жития и деяний Никона, патриарха Московского и всея России. 4-е изд. М., 1845.
18. Гиббенет Н. А. Историческое исследование дела патриарха Никона. СПб., 1882—1884. Ч. 1—2.
19. Дело о патриархе Никоне / Изд. Археогр. ком. СПб., 1897.
20. Черная Л. А. Элементы «антижития» в «Повести о Темир-Аксаке» // Мир житий. Сб. мат. конф. (М., 3—5 окт. 2001 г.)
21. Рукопись БАН, 45.4.9. л. 24 об. На л. 25 этой рукописи находится миниатюра, где изображен «Никон в гробу».
22. В рукописи РГБ (собр. Барсова №140) на соответствующих миниатюрах патриарх Никон изображен в шляпе обычного покроя.
23. Благодарю искуствоведа Е. К. Братчикову за это ценное наблюдение.

«История о искоренителе древняго благочестия патриархе Никоне отступнике святыя веры»

Понеже убо по древлецерковнем отечестем благочестии аще и горячею жалостию снедаем есмь и рачюся приступити к повести о бывшем искоренителе православия сказати хотящей, но к лютости того томителя взирая, боюся беседою моею с коварными его умышлениями сплестися, убо той един злобою своею и коварством преодоле всю Россию, яко преимущия сладкоувещательными беседами, лестию помазанными, тако вельможныя высоких частей и даров награждениями, елици ничтожныя грозами и муками утомив, победи, и подобных себе новолюбцев содела, и на вся хранители святоотеческих законов и обычаев врата хулы и томления отверзе. И что сотворити, не вем: молчанием ли желаемую многими слышати повесть покрыти, или преданную нам от отец наших беседу пред очима чтущих и пред ушима слышащих поставити, обаче убо, надеяся на молитвы пострадавших за благочестие ревнителей, начинаю слово путем повести текуще.

Никон родися 1613 года маия в 21 день в пределех Нижняго Новаграда, в селе Вельдеманове или Курмышове, от бедных родителей. Отец его Мина был росту великаго и сильный, а мать Никона была Мариамия. Роди Мариамия младенца паче меры большаго и зело пострада в его рождении. Егда родися сей детищь, прииде к Мине в дом мордовский шаман язычник, знающий волшебное ремество. Мине же шаман сей и ранее сего был другом, а потому и пожелал видеть шаман новорожденнаго детища, обещая ему сказать его переднее. И егда же Мариамия открыла шаману детища, тогда шаман стал читать по мордовски какое-то волшебное призывание, посмотрел на детища и затрепетал, опустился на колени и глаголя: «Будет он царь не царь, а выше царей, князей и бояр, и будет он и богат и нищь, и построит он или города или монастыри, и будут туда приезжати и цари и бояре и князи, будут за него молитися и будут на него злобствовать и его проклинать, занеже царь и великий дух его снискал, и землю он прославит, где родися и где будет погребен». И с етими словами шаман сорва со своего ожерелия златицу, кладя младенцу в пелены, рече: «Пусть сие злато умастит тебе дорогу, какую уготовал тебе сам великий дух». Родителие же детища сия восторженность шаманова привела в великое смущение и боязнь. Рече Мина шаману: «Мы люди грешныя и не имеем никаких добродетелей и живем в бедности, к чему ты возвещаеши странная нашему детищу». И не повериша шаману.

Затем родителие призваша священника, крестиша детища и нарекоша имя ему Никита. По прошествии же двух или трех лет, померла Мариамия, а Мина же взя себе другую жену, мачиху Никите, и по времени мачиха стала не любить Никиту за его непослушание и взяла Никиту на воспитание некая вдова Ксения, сродница Мине, которая воспитала его и научила грамоте. И Никита наследовал возраст своего отца, стал зело мощным юношей. Затем поступает Никита во служение к приходскому своему священнику Василию, которому стал Никита помогать и в его церковной службе. По некоем же времени, видит священник Никиту зело и непристойно ухаживающим за его дочерию Парасковией и запрещает своей дщери видетися с Никитою. Но Никита нрава крутаго и не терпевший никакого противоречия, и чрез сие убегает Никита из дому священника и направляется в монастырь Макария Желтоводскаго, где по прозбе его принят бысть в послужение, и как умеющий грамоте и обладающий звучным гласом, и по времени допущен в число клириков. И некогда случися Никите идти в другий монастырь с двумя клириками и случися на пути обнощевати у некоего татарина, ремеством колдуна, подобнаго преждеописанному шаману, такожде и сему умевшему предсказывать будущее, волхвуя скверною своею бесовскою книгою и палицею. Татарин предсказал Никите быть государем великим, но Никита, хотя и не поверил словам татарина, но крепко запала сия мысль в его настойчивом характере.

Не по многом же времени умре отец Никиты Мина, и возвратися Никита из монастыря в дом родительский и женися на преждепомянутой дочери попа Парасковии и приискал себе место в попы близ своей родины. Жили они на поповстве неколико лет и было трое детей и все вскоре после рождения умирали. Но у Никиты же на душе глубоко вкоренилась тайная мысль со дня предсказания ему волхва татарина, а также и предсказания мордовскаго волхва шамана, переданныя Никите родителем его, Миной, и на етих бесовских предсказаниях давно вкоренилось в сердце Никиты самолюбие, гордость, властолюбие, и какое то бы не было новое законодательство, и презирати все и все существующее ни во что. Но как достигнуть власти, был завсегдашний его вопрос с самим собою: выйдти ли из духовнаго звания и прославиться в ратном деле и достигнуть какой либо власти, или принять иночество и чрез сие получить в духовных чинах возвышение и достигнуть власти. И последнее Никите представлялось удобнейшим и осуществительнейшим, что исповеда своей жене Парасковии. И хотя Парасковия и просила Никиту оставить сие намерение как сумнительное и могущее не осуществитися, и просила не покинути ея сиротою, но Никита же объявил ей твердое и непреклонное свое намерение. Упросил Никита и жену принять ей мнишеский чин, обещая ей дать большую часть злата, приобретеннаго на поповском служении и от продажи имения, чрез что бы могла быть в монастыре известною, а свое бы происхождение от всех скрывала, и имела бы тщание пред людми быти либо подвижницею и старатися всею мощию быть известною знатным болярыням и служащим при дворце царевом, да негли могла бы в будущем быть помощницею к возвышению его, Никиты, что они разлучаются для приобретения почестей и славы, да не туне будет славное о нем предсказание. И облече Никита свою жену в черныя ризы, повелел ей поступить в женский Алексеевский монастырь града Москвы, свое же объявил ей намерение, что ему необходимо нужно начать с Соловецкия обители. И тако расташася лживии будущии мниси: Парасковия принята бысть в Алексеевский монастырь, а Никита в граде Москве на некоем подворие прият мнишеский образ с наименованием Никона. И тако новоначальный мних Никон поиде в Великий Новград, да тамо обретет путников во оток Белаго моря в глаголемый Соловецкий монастырь.

И тако по неколицем времени чрез Новград направляется Никон ко граду Архангельску, а из града Архангельска в числе богомольцев отправляется на корабли в Соловецкий монастырь. По прибытии в монастыре стретися Никон с соловецким старцем Парменом, который и пригласил Никона обначевать в его келию. Старец же Пармен, как много лет живущий в Соловках и добре ведущий все монастырские обычаи и уставы, и что клир соловецкий полн, и все церковные уставы опасно ведущий. И услыша Никон от Пармена, что есть на острове скит Анзерский, игуменом каковаго есть старец Елиазар и клириками сей скит беден. Глагола Пармен Никону, что в Анзерском скиту с радостию примут. Никон же сему рад бысть зело. И прииде Никон в Анзерский скит, и по прозбе его принят был старцем Елиазаром. И по неколицем времени допущен бысть Никон в число клириков. По мале же времени нача Никон старцу Елиазару глаголати о построении новаго храма на Анзеро-Голговской горе, и нача просити Елиазара идти с ним в Москву для збору на построение новаго храма. А самою же вещию желаше видетися со своею женою и с нею иметь совещание о заранее задуманном своем намерении. Старец Елиазар, не зная коварнаго умысла Никона, поиде с ним в Москву для збора пожертвований на сооружение храма. В Москве же Никон часто отлучаяся от Елиазара, и имел тайныя совещания со своею женою Парасковией, переименованной во инокиню Наталию. И собраша старец Елиазар с Никоном до пятисот рублей и возвратишася оба обратно в Анзерский скит. С сего времени нача Никон самовольно входити в хозяйственныя управления скитскими делами, якобы приобретох на сие некую власть за участие в сборе пожертвований. По неколицем же времени нача нечто изменяти в церковной службе, и с старшими клириками нача спиратися, и нача приводити старца Елиазара в немалое сомнение. И некогда Елиазару во время божественной службы, егда же Никону чтущу божественную литургию, виде Елиазар около выи Никона змия черна и зело велика оплетшеся, и вельми ужасеся, и лаголяше отай братии: «О, какова смутителя и мятежника Россия в себе питает. Сей убо смутит тоя пределы и многих трясений и бед наполнит». И прирече: «Аще бы кто убил сего чернца, то умолил бы аз за того Бога». И с сего времени начата Елиазар и вси братия не любити Никона и не допускати его до чтения и пения в божественной службе.

Никон же, видя к себе неуважение игумена и всей братии, предпринимает намерение бежати отсюду в Кожеозерскую обитель, яже есть в Каргопольских пределех, в каковой обители проживает протопоп Прокопий, родной брат Никонова тестя попа Василия. И вскоре Никону преставися удобный случай: стали снаряжать из Анзерской обители ладию для рыбной ловли на острова и на берег устья реки Онеги. И стал Никон проситися взяти и его на рыбную ловитву. Но рыболовы его не принимаху, яко не умеет молчати, а любит начальствовати и повредит рыболовному делу. Никон же нача унижатися и обещаяся быть молчаливым и послушным. И тако взяша Никона на рыбный промысел, и приплыша к островам Онеги и выехаша с большей ладии на малых ладейцах на брег и ту поставиша шатер и ловиша рыбу два дни и наловиша довольно, солиша рыбу в боченки и возиша на большую ладию, стоящую в мори. По уборке же рыбы, стал Никон уговаривати старшаго рыболова Порфирия выпить пеннаго по окончании добраго улова. И тако, по настоянию Никона, напишася вси допияна и наста нощь, уснуша вси крепким сном. Никон же, хотя был и пьян, но бодрственно исполнял свое задуманное злое намерение. Егда же увидел всех товарищей уснувших крепким сном, тихо стал и, взя нужное и спусти с брегу обе ладейцы, во едину седе, а другую привяза, и тако увез обе ладейцы с острова, безжалостно остави на пустынном острове своих собратов спящих, не знающих про злое коварство Никона. И привяза к большей ладии малые ладейцы, якорь же ладейный ранея рыболовы добываху со дна моря тремя и четырми человеками, Никон же, обладавший великою силою, един извлече якорь со дна моря и, направи парусы, поплы от своих собратов и увозя с собою всю рыбную добычю и ладейцы, дабы не в чем было постигнути его. И тако отплы от рыбаков на дальнее разстояние, вплы в устие Онеги реки и доплы до некиих селений, приста к брегу, и остави рыбу и ладии, и пойде, никим же ведущ, в Каргопольские пределы, и достиг Кожеозерской обители и принят бысть своим дядею, протопопом Прокопием. И по прозьбе протопопом игумена Никодима, вчинен бысть в число клириков Кожеозерской обители. Упомяну же зде, бывшая Никона жена Парасковия, во инокинях Наталия, своею неусыпною хитростию и притворным постничеством и воздержанием чрез знатных людей ведома бывает царскому дворцу, царице и царевнам. Одной же царевне, Татияне Михайловне, оставшейся незамужнею, открыла свою тайную, сказа про Никона, про его мужество и про его якобы великое знание и про его предсказания, и сотвори царевну Татияну Михайловну своею тайною подругою и ходатаицею своих преднамерений. И егда услыша Никона пребывающа в Кожеозерской обители, отправляется инокиня Наталия, якобы за збором подаяния, з другою своею подручницею, а самою же вещию — для тайнаго свидания с Никоном и для объяснения ему своих успехов и совещания с ним. По выходе же из града Москвы, направляются черницы в Каргопольския пределы и достигоша Кожеозерския обители, где и имела инокиня Наталия многократное тайное свидание, и имели продолжительныя совещания о своих злонамерениях тайных. И паки обратишася к Москве мнимии зборщицы подаяний на монастырскую обитель. По прибытии в Москву, прииде инокиня Наталия в терем к царевне Татияне Михайловне и советоваше с нею наедине о возвеличении Никона. По прошествии же некотораго времени преставися игумен Кожеозерскаго монастыря Нафанаил, и Божиим попущением, приспе время к возвеличению Никона, будущаго искоренителя святоотеческих уставов и древняго благочестия. Избраша Никона кожеозерским игуменом чрез неусыпное домогательство самого Никона. Услыша же сие, инокиня Наталия и царевна Татияна Михайловна, начаша юному царю Алексею Михайловичю и царице Марии Ильинишне часто глаголати про кожеозерскаго игумена Никона.

Яко издавна слышат от многих, яко и сама старица Наталия сподобилася видети такого мужественнаго, громогласнаго, сановитаго, ве-личественнаго, поучительнаго, распорядительнаго, книжнаго писания редкостнаго ведателя, паче же рещи, якобы всем делам искусна и сведуща. И тако, крадоводящу, сотвориша юному царю и царице любити заочно хищнаго зверя, волка, яко кроткаго агньца. Тако всегда всезлобный враг рода человеческаго прельщает сердца мудрых, великомощных и незлобивых мужей злоковарною женскою лестию, и сотворяет падати с высоты величия к безславию, и приводит от благочестия к нечестию. Вскоре после сего, вышепомянутыя жены, старица Наталия и царевна Татияна Михайловна упросиша князя Юрия Сицкаго завести тяжебное дело с Кожеозерскою обителию о вотчинных землях, которыя завещал Юрьев отец Кожеозерской обители. И тако Юрий нача дело о ненужной ему вотчине и вызывается по сему делу Никон в Москву, якобы ходатаем за обитель. По прибытии же в Москву Никона на подворие Кожеозерское, и тогда же, на то же подворие явилась странница инокиня, сказавшаяся на подворие из какого-то отдаленнаго монастыря, с глубоко закрытым своим лицом и в плохом одеянии, и просила у Никона дать ей на подворие на время уединенную келию. Ето была его жена Парасковия, инока Наталия. И тако в ету келию тайно сходишася Никон, Татияна Михайловна и жена Никона. И вскоре устроиша сии жены служити Никону в Успенском соборе в присутствии юнаго царя Алексея Михайловича. И пленися юное сердце царево Никоновою наружностию, величественным видом, сановитостию и громким гласом, а кольми паче, ходатайством о Никоне неких лиц, по устроению тайному жены Никона и царевны Татияны Михайловны. И тако сотвориша юнаго царя ходатаем у патриарха Иосифа о возвышении Никона архимандритом в Спасов монастырь на Новое града Москвы. И царь поручает Никону принимать прошения к его царскому величеству от обиженных и являтися к царю каждую пятницу, и сие исполняя, прославися пред народом, яко истинный пастырь и отец обидимым. Дивити же ся сему достойно, яко таковый скверный сосуд на толь высокия степени восходити начинаше, понеже убо и первие не святии прозорливии мужи, но волшебницы татарове, сидящим в них пытливых диявольских духов надхненные, нарекли его быти великим государем.

Потом преподобный Елеазар Анзерский в служении литургии не голубя на нем седяща виде, якоже древле Флавиан патриарх на Иоаннове главе Златоустаго, но змия черна, страшна и велика около выи его обвившася, хотящия ли впредь быти добродетели его, к такому великому его сану ждуща. Поне, по некоему времени оставляет новогородский престол митрополит старец Афония за старостию лет и слепотою, удаляется в Спасов монастырь на Хутыне в 1639 году, и на его место назначается Никон, который и спешит вскоре заняти митрополичий престол новогородский. И по принятии престола пожелал видети своего предшественника, старца Афонию на Хутыне. Пришед в его келию, просяше благословения. «Кто ты и откуду, и како нарицаешися?» — спросил его Афония — понеже глазами не видяше. «Аз есмь, владыко, Никон — митрополит Новогородский», — отвеща Никон. Воздохнув Афония вельми, от всея души, рече: «Прииде время, яко Никон в митрополитах». И прирече: «Воли Божией оставляем о нас полезная предусмотряти». А когда же Афония был близок к концу, то заповедал близким своим призвати другаго архиерея для погребения тела его, а не Никона, «занеже Никон — враг Божий есть» — прирече Афония. Тако сие событие утвержает старец Корнилий, бывший келейником митрополита Афонии и перешедший в келейники к Никону. И тако Никон попущением Божиим седе на престоле премудрости Божии, обладаем же властолюбием, надхненною дияволом гордостию, нача умышляти, еже бы что необычное святому уставу и новое вводити, нача древнее церковное пение презирати. Слыша о сем святейший патриарх московский Иосиф, воспрещаше о том Никону накрепко, но обаче Никон помогаем бывает самодержцем и духовником его, Благовещенскаго собора протопопом Стефаном Вонифантиевым, и того ради небреже патриархову запрещению. За сим умысли вскоре Никон, повеле написати образ Благовещения Пресвятыя Богородицы, имеющу в недрах младенца всего совершенна.

После бывшаго митрополита Афонии, келейник Корнилий служаше Никону. Случися приидти из Соловецкаго монастыря черному диякону Пимину. Глаголет Пимин Корнилию: «Что ты ведаешь, Корнилий, Никон митрополит — антихрист». «Беснуешися, тако глаголеши» — отвеща ему на сие Корнилий. «Идем и видим, како людей благословляет». И идоша в церковь и видеша известно, яко по-новому, а не якоже прежнии святителие благословляли, но некако странно, растопыря пальцы. Ужасен бысть сему необычному видению Корнилий и бежа от служения Никону.

И так правящу неколико лет Никону Новгородскою митрополиею и вводящу новыя уставы. В 1647 году, по указу цареву, Никон с князем Иваном Никитичем Хованским едет за мощьми святаго митрополита Филиппа в Соловецкий монастырь. И посещая там Никон темницы, где увидал Никона сосланный патриархом Иосифом за разные ереси Арсений Грек, рече Никону: «Святейший патриарх Никон, благослови». «Всяко соблазнился еси о мне, о человече, аз есьм не патриарх, но митрополит Новгородский» — рече Никон. Арсений же, продолжая его называти патриархом и глаголя: «Вскоре будеши возведен на патриарший престол Великия России, воспомяни мене во славе твоей и изведи от мрачныя сея темницы». «Аще сие сбудется — отвеща ему Никон — то исполнено будет прошение твое».

Егда же был Никон в Соловках, в то время на Москве умер патриарх Иосиф и погребоша его с великою честию в Успенском соборе. И бысть царь вельми опечален о лишении патриарха и стал советоватися з двором и болярами, и прииде в терем к сестре своей царевне Татияне Михайловне, всегда считая ея мудрою, без нея же совету ничтоже начинаше, и прося ея совету о избрании патриарха. Царевна же стала совет давати, яко достоин таковаго сана митрополит новгородский Никон. И посоветова царевна государю сходить к великой подвижнице схимнице Наталии в Алексеевский монастырь, рече, якобы та чрез великия ея подвижническия труды имеет дар от Бога прорицати будущая, и не укажет ли она более достойнаго мужа ко приятию сего великаго сана. Поблагодари царь сестру свою за совет и поеха в Алексеевский монастырь. Взойдя царь в келию мнимыя подвижницы Наталии, которая удостоила царя благословением и просила его сесть. «Я к тебе за советом, мати Наталия, — сказал царь — умер у нас патриарх». «Слышала я, грешная, и молилась за упокой души святителя» — сказала старица. «Ты у нас пророчица и великая подвижница, Святый Дух тебе откроет, кому быть у нас патриархом, прорцы, великая мати» — сказал царь. Старица же немного помолчала и рече: «Дай прежде помолюсь Богу, если он сподобит меня и быть может я и нареку имя будущему патриарху Великия России, и тогда будет он Богом избранный». И старица пред иконою паде ниц и стала что-то невнятное царю читать, и поднявшись, якобы вдохновенно воскликнула: «Идет из дальней северной страны подвижник великий, идет он среди лесов, блат и степей, не имеет он покою ни днем, ни нощию, окружен он великой стражей, а с ним великий святитель почиет в гробу, и несет подвижник на раменах своих етого святителя, имя почившаго — святый чюдотворец митрополит Филип, и, вижу я, вот святый Филип из гроба востает в светлом сиянии и благословляет несущаго его великаго святителя». «Как имя тому святителю?» — с трепетом спросил царь. «Имя нарек святый Филип тому подвижнику — Никон». И с етими словами старица, якобы в изнеможении, падает на пол.

И тако ослеплен бысть самодержец женским хитрым злоковарством и лестию, и принимает намерение возвеличить Никона в сан патриарший. Вскоре после сего с великою честию сретоша мощи святителя Филиппа, такожде царь, синклит и духовенство сретоша митрополита Никона с подобающею честию и Никон едет почити с путнаго труда в Спасов монастырь, где ранее был архимандритом. И чрез два дня царь собирает к себе в полату бояр и духовенство и объявляет им свое намерение возвести Никона в сан патриарший и просит их идти с ним в Спаский монастырь, бить челом Никону. И тако поехаша в Спаский монастырь царь, сигклит, духовенство и боляре. Никону уже было тайно извещено о склонении царя к воз-величению его в патриарший сан, и прия Никон царя и боляр с радостию. Рече царь к Никону: «Мы с нетерпением ждали тебя, пресветлый владыко. Церковь наша осиротела, погребли мы патриарха Иосифа и вместо его буди нашим наставником, отцом и великим патриархом всея России». И с сими словами царь и духовенство и боляре поднялись с мест и ниско поклонились Никону. Такожде и Никон поклонился царю и болярам. Рече Никон: «Я раб Божий и царя, не чювствую в себе столько сил, чтобы зделатся патриархом. И аще бы аз и решился на приятие сего сана, то не иначе под сим условием, чтобы без всякаго с чьей либо стороны вмешательства и мне бы одному предоставлено было устроение церкви, по наитию Святаго Духа, ка-ковое получу при посвящении в патриархи. Глагола царь на сии слова Никона: «Я и все мы, предстоящии здесь, по приятию тобою сана перечить тебе ни в чем не будем, я порукою за себя и за всех предстоящих сановитых людей». И паки поклонишася вси Никону. Никон же, зело радостный, рече царю: «Видно на то воля Божия, не смею ослушатися божественнаго промысла, да будет тако. Принимаю на себя бремя патриаршаго святительства». Тогда обнял царь Никона и облобыза его. Радостный Никон целова всех боляр и духовенство, пришедших к нему. И тако 25 июля Никон был возведен на патриарший престол. И тако, по седьми тысящах летех прикрывает свои звериныя острыя ногти овчия кротости кожею и входит во всероссийское християнское стадо. И по мале времени вспомянул Никон лжепророка своего, ссыльнаго чернца Арсения, его же из Соловецкаго лавиринфа по обещанию своему испустити повеле не яко от темниц узника, но яко виденнаго тайновидцем изходящаго из бездны на попрание православия зверя, его же взем, устрой на Печатном дворе справщиком. Как сей Арсений надхнен латынскаго отступления ядом, бысть богоотступнаго зверя Никона подобен, равное ему во всякой новолюбительной лжи и дерзости любимое чадо. И умыслиша между собою въвести в православную российскую церковь все латынские обычаи и уставы. И поиде Никон к царю Алексею Михайловичу, хотя всеконечне окрасти царево незлобивое сердце, прииде к царю и рече: «Владыко царю, от многих слышу на словенския книги укоризненныя словеса, якобы с греческими и с российскими древними харатейными книгами не согласуются». И много глагола хулы на древния книги и на всецерковныя святыя уставы.

Егда сие злое намерение лестию пред царем излагаше, в тую нощь некий добродетельный старец Чюдова монастыря именем Симеон, виде сонное видение сицево: якобы великий пестрый и страшный змий, который обогнувшись около стен царских палат, главу и обот имея внутри палаты, и шептал во ухо царю. И от сего страшнаго видения возбудися старец и нача в себе размышляти, что се хощет быти? И со ужасом нача тайно подругом своим поведати, и познаша, яко в ту нощь Никон проси у царя о препечатании книг и о пременении святоотеческих церковных уставов и обычаев.

Царь же Алексей Михайлович, не знаяше в Никоне крыющагося душетленнаго и смертоноснаго яда, изрыгающаго всеконечныя хулы на святую церковь, и не знаяше злоковарнаго хитроплетения Никоновы жены, мнимыя подвижницы и предсказательницы, старицы Наталии. Егда же царь, выслуша Никоново намерение и прошение о исправлении святых книг, якобы неправильных и растленных, рече царь к патриарху: «Великий наш государь, святейший патриарх, ты наш Богом избранный и наш отец, как ты и святители решите, на то и я буду согласен. Собери весь синклит и тогда изобличи все неправды. А ныне я тебе даю совет: обратися ты по сему великому делу к великой подвижнице, старице инокине Наталии, она, наша пророчица, даст тебе благий совет по внушению Святаго Духа». Рече Никон: «Давно аз слышу о сей святой и великой подвижнице, но до сего времени не сподобился ея видети, а слышах от многих, что сия великая подвижница никого не принимает, ни бояр, и ни святителей». Рече царь: «Аз ведаю, но ты пойди от моего имени и она приимет. Святейший наш отец, ета великая подвижница, по смерти патриарха Иосифа, нарекла по вдохновению и твое патриаршее имя, егда аз о сем просил ея святыню. А ты, егда к ней приидеши, глаголи ей, что Бог ея молитвами взыскал тебя и проси ея молитися за мене с царицею». Патриарх благословил царя и поеха наутрие в Алексеевский монастырь на неблагий совет ко мнимой подвижнице. Приеха в монастырь и объяви намерение игумении. Игумения же поведе Никона ко лживой предсказательнице. Патриарх был в богатом облачении, на клобуке его сиял драгоценный алмазный крест и две панагии, осыпанныя драгоценными камениями на груди. И тако вошли в келию к старице Наталии, которой был вид лица чужд подвижничеству и постничеству, но весел, и свидание их было якобы никогда же видешася, и друг другу преподаша своя благословения. Патриарх передал ей, какой у него был совет с царем и какая настоит нужда в исправлении церковных книг и какия он намерен сделать. И рече, яко царь на сие прислал его испросити ея благословения. Инокиня помолча довольно, рече к патриарху: «Святейший отец патриарх, истинно ты говоришь, нам нужно возвратиться к евангельской истинне, и тогда мы будем вновь православными. Делай, что Святый Дух говорит тебе, но на полпути не останавливайся. Ты бо патриарх и никто тебе противитися не может, и я даю свое благословение». Тогда рече патриарх ко игумении: «Изыди, дщи моя, из келии, аз бо имею нужду беседовати с сею подвижницею Наталиею наедине». И тако игумения остави сего хищнаго волка с хитрою волчицею, мужа с женою, якобы для духовнаго совещания.

Посем едет Никон из сего монастыря в царския палаты и глаголет царю: «Был я у великия подвижницы Наталии, она зело похвалила мое намерение и вдохновенно сказала, воистинну необходимо сие исправление книг и уставов, и сказала, что тогда мы вновь будем православными, и не на какия препятствия смотреть не советовала, и дала на сие дело свое благословение. И тако сотвори Никон царя послушна своему всезлобному намерению. Рече царь: «Я знаю сию великую подвижницу, она всегда говорит по вдохновению ей свыше. Даю тебе мое царское соизволение и повеление на сие необходимое дело». И даде Никону соизволение собрати собор: сигклит и духовенство. И тако Никон получи от царя власть растлевати святыя богодохновенныя книги и все святыя древлецерковныя уставы и обычаи. И собирает российский собор в Москве в кремлевской Грановитой палате в присудствии царя, синклита и всего духовенства, и предлагает Никон собору исправити все святыя церковныя книги, якобы неправильныя и растленныя, и настоятельно требует собор ему, как главе всероссийской церкви, повиноватися во всем. И иные, по неведению Священнаго писания, и инии прельстишася миролюбием света сего, не восхотеша лишитися своих санов и почестей, инии же убояшася прещения мук и заточения грознаго властаря патриарха Никона, понеже бо видяше и государя царя поддержаща руку патриарха. И тако повинуся мало не весь собор всезлобному и пребеззаконному начинанию и презлейшему вождю патриарху Никону. Осташася токмо малое избранное стадо, ведущее опасно Божественное писание: протопоп соборный Аввакум Петрович, протопоп Даниил, соборный священник Лазарь, соборный священник Капитон, диякон Феодор, Авраамий и Исайя старцы, архимандрит Спиридон Потемкин и епископ коломеньский Павел. Сии мужественно сташа, поборающе по древнем благочестии, обличающе Никоново нововводное мудрование, ни убояшася ниже прещения, ниже мук, и ниже темничнаго заключения, мужественно сташа, яко столпи непоколебимии. Егда же, по окончании сего собора, повеле Никон всем подписоватися под его начертанное соиз-воление, глаголя: «Нечего вам сумневатися, а советую всем моему соизволению повиноватися и подписатися». И тако начаша вси подписоватися к сего всезлобному начинанию. И егдаже доиде чреда до Павла епископа Коломеньскаго, он же взем, нача писати на харатии: «Аще кто от обычных преданий святыя кафолическия веры отымет, или приложит, или инако развратит, анафема таковый да будет». И сим подписанием яко острым орудием Никона пробаде. Никон же от ярости невозможно стерпети, аки лютый зверь ухвати Павла, нача немилостивно своими руками священнаго Павла бити вельми.

Елико не соизволиша покоритися нечестивому соизволению патриарха, глаголю же Павла епископа Коломенскаго, протопопов и священников посадивше в темницу в Спасов Каменный монастырь. Последи же Павла епископа Коломенскаго призва Никон пред себе и много увещав принять новыя уставы. Доблий же Павел неустрашенно обличаше Никона отступником и ругателем святых древлецерковных уставов. Никон не могий терпети обличений Павловых и разсвирипе на Павла, аки дивий вепрь, повеле Павла облачити в епископския одежды и, не усрамися великаго сана святительскаго, самовольно и беззаконно нача своими руками здирати с Павла святительския ризы, и сня с него мантию, и предаде его слугам на лютое биение, и посла на заточение в Хутынский монастырь. И послежде перевезоша священнаго Павла в Пустозерск и тамо сожгоша в срубе за древнее благочестие.

По мале же времени после бывшаго богопротивнаго собора, добродетельный старец именем Корнилий в Чюдове монастыре виде во едину нощь во сне, якобы быти ему в Успеньском соборе и виде двух человек, прящихся между собою: един бе благообразный, а другий темнообразный и зело мрачный. Благообразный, имея в руках трисоставный крест, а темнообразный имея в руках двучастный крест — крыш латинский. Глагола благообразный к темнообразному: «Сей есть истинный крест Христов»; глагола темнообразный к благообразному: «Ныне приспе время сего двучастнаго почитати, а не оного». И тако им много прящимся о сем, и темнообразный благообразнаго одоле. И тако возбудившуся старцу от сна, и поиде Корнилий к заутрени в церковь Успения пресвятыя Богородицы и услышав там споривших. Один рече: «Пой по-новому», а другий рече: «Не поем по-новому, но по-старому, како научихомся, тако и поем, а по-новому не поем и не умеем». И рече первый: «Как-нибудь пой, токмо по-новому, а не по-старому». И долго им прящимся, но одолеша новолюбцы.

В тот день за литургией были разданы просфиры с четвероконечным крестом. И со ужасом людие друг друга показоваху просфиры, но ясти не стали и многие престаша ходити в церковь, понеже увидеша явление числа зверина 666 и пришествие антихриста.

В тыя времена, егда Никону, превращаюшу все древлецерковные уставы на новые, некий поселянин Димитрий с Волги, откуду был и сам Никон родом, разказывал следующее: «Изловившу ми осетра великаго и повез я его к Москве в дар отцу патриарху Никону. Друг он мне был прежде. Патриарх обрадовался мне, благословил и велел быть неотступно при себе в палате. Напоив меня питиями с удовольствием, он велел мне спать близ себя в другой каморе. Проснувшись ночью, я с[к]возь малую скважину в двери видел Никона в большой палате от многих бесов почитаема. Они его любезно лобызали и посадили на престол и венчали его царем, кланялись ему и говорили: «Воистинну любезный ты друг есть и больший брат наш, яко ты нам поможе крест Мариина Сына изгнати, низложити и преодолети. Точию се неладно сотвори: чесо ради присна человека пустил еси к себе спати, слышит бо вся наша действа. Иди и удави его, да не повесть сего». Рече Никон бесом: «Друг ми есть достойный и сосед ближний, упився спит». Паки рекоша беси: «Иди и удави». Отвеща Никон: «Аз иду и искушу его». И прииде ко мне, нача будити мя, но аз претворихся, будто сплю. Тогда Никон нача стрекотати иглою пяты ног моих, и я едва крепихся, но выговорих: «Я другу моему отцу Никону объявлю». И опять начал храпеть и спать. И Никон ушел от меня и затем ушел он в собор».

«От виденнаго ужаса мне не спится и я пошол в патриаршую ложницу и увидел у постели ступни чернаго бархата. Посмотрев внутрь их, заметил стельки добраго сукна и ощутивши в них что-то, подпорол, и, к великому моему ужасу, увидах в одной стельке был образ пресвятыя Богородицы, а в другой — крест трисоставный из тонкаго серебра. Когда вернулся Никон и спрашивал меня, что я видел, и я отвечал: «Ничего не помню, владыко, токмо пяты болят — похмелится хотят». Никон нача смеятися и опохмелил меня довольно, благословил и отпустил к дому».

Другий келейник Никона, старец Андреян, повествует сице: «Аз бых келейником патриарха Никона. Единожды усмотрих аз в патриарших сапогах изображение — на одной стельке трисоставный крест Христов, а на другой — образ Пресвятыя Богородицы».

Далее повествует Андреян: «Возненавидех аз за сие патриарха и многажды нача ему пререковати, и он многажды бих мя, но аз не престая обличах патриарха. Он же вельми на мя разъярився, повеле оковати нозе мои железы тяжкими и оловом повеле залити и заточити мя в Палеостровский монастырь на Онеге озере».

Некогда бывший во служении у патриарха Никона ипподиякон Феодор повествует сице: «Единожды мне правящу патриаршую постелю, и усмотрех под патриаршею под постелею образ распятия Христова, ужасохся и бежах от патриарха». Последи же сий Феодор сожжен был с протопопом Аввакумом в Пустозерске.

Мних некий именем Нафанаил, родом киевлянин, бывший уставщиком у патриарха Никона, повествует: «Единожды глагола ми патриарх: «При святом крещении, — в отречении сатаны, — не подобает на него плевати, ибо незнаючи у нас то творят». Аз же начах с ним претися, что подобает. И после долгих пререканий аз сказах: «Аз плюю и на того, кто и за сатану стоит». За сие вельми разсвирепе на мя Никон и повеле мя бити плетьми и затем сосла мя в заточение в его новый Крестный монастырь на Белое море».

Егда же патриарх Никон напечата свои новыя растленныя Служебники и вси церковныя книги по своему злодыхательному на святыя уставы коварству, приказа новыя книги по всем церквам и епархиям развозити и по ним служити. А святыя богодухновенныя древния книги повсюду повелел накрепко отбирати и привозити к Москве и всенародно на лобном месте, яко непотребный плевел, казни предавати, сиречь съжигати.

В Неделю православия в Успенском соборе, при участи трех патриархов: московскаго, антиохийскаго и сербскаго, и пяти архиереов руских, и множества народа, и архимандритов, и игуменов, и прочаго духовенства, храм был переполнен молящимися, в числе которых находился и сам царь. Когда литургия оконьчилась, вместе с обрядом православия, патриарх Никон, сопровождаемый духовенством, вышел на амвон, где уже приготовлен был аналой, один из дияконов открыл пред патриархом Книгу бесед, в которой он начал читать соответствующую беседу дню, прочитал ее, послал людей своих за иконами, которые были из домов жителей Москвы отобраны, и от знатных сановников, на которых иконах было древнее изображение двуперстное сложение благословляющих и молящих рук и с изображением осмиконечнаго креста Христова. И Никон приказал, в отсутствии царя, своим служителям выколоть глаза у собраных икон, — в таком виде носить по городу, и, объявляя царский приказ, угрожавший строгим наказанием, кто впредь осмелится писать подобныя иконы и держать таковыя. Народ московский, увидя сие патриаршее беззаконие, стал его заочно обзывать разною бранию, иконоборцем. А когда Никону его слугами были принесены те иконы, Никон брал одну за другою подносимыя ему иконы и каждую, показывая народу, бросал на железный пол с такою силою, что иконы разбивались и, наконец, велел их сжечь. Тогда царь сказал тихим голосом Никону: «Нет, батюшка, не вели их жечь, а лучше прикажи зарыть в землю».

Каждый раз, когда Никон брал в руки какую-либо из икон, он приговаривал: «Ета икона взята из дому вельможи сына такого-то» — людей знатных. Он хотел их пристыдить всенародно, чтобы и другия не смели держать таких икон. Затем патриархи предали анафеме и церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать в домах подобныя иконы. Ето до такой степени поразило всех бывших в церкви действием Никона, по свидетельству антиохийскаго патриарха, выразить невозможно. При таких плачевных обстоятельствах обнаружилася в народе великая моровая язва, и все стали говорить, что ето наказание Господне за нечестие патриарха, ругающагося над святыми иконами. Но зверонравный Никон, ни останавливаяся ни пред какими случайностями, ни перед явным Божиим гневом — великою смертоносною язвою — ни пред народным вопиющим гласом, а кольми паче, отнюдь не взираше на святоотеческое древнее предание и святое писание, а повсюду разсылаше приказания, чтобы отнюдь нигде не служили по старопечатным книгам и причастие бы везде производили по новому уставу. А кто не восхощет принимати новаго причастия, таковых приказоваше приводити и причащати силою, предписываше кляпы во уста влагати и тако причастие вливати, а непокоряющихся в заточение ссылати и казнити.

До того Никон разсвирепе на все святыя уставы и обычаю, нача Христа ради юродивых называти бешеными и велел не писати их на иконах. Григорий Неронов, живший при Патриаршем дворе, свидетельствует, что Никон называл преподобнаго Ефросина Псковскаго чюдотворца за двойственную аллилуия дураком в соборной церкви при многих властях. Тогда же Иосифа Волоколамскаго ругал и всячески злословил, называл ябедником, и тогда же многих святых исъключил ис поминовения. И тако объюродев, яко и в царском доме дерзну нечто сотворити неподобное, что и явит предыдущая повесть.

Надлежит же зде слово воспомянути о женьской коварной лести их и хитроплетении, чрез которое, достигнув Никон патриаршескаго сана чрез свою пронырливую и хитрую жену и чрез царевну Татияну Михайловну, которая всестрастно пленися Никоном, бывшим еще Новоспаскаго монастыря архимандритом, и все свои женьския хитрости и тщание имела к Никонову возвеличению. И егда же он возведен был на патриарший престол, и зная, что чрез ея тайныя и хитрыя старания и домогательства, и нача ея часто посещати и благодарность ей воздавати, и зело безрассудно пленишася друг другом любовию непристойною. Но неприлично бе патриарху входити часто в женьский терем. И тогда же царевна Татияна Михайловна отказалась от женихов и замужества и пожелала поселиться в женьский Алексеевский монастырь. Патриарх советова царю отпустити сестру свою в монастырь и сам патриарх руководил построением для царевны здания и устрой сие здание тако: чтобы был вход и въезд извне, а не чрез общия врата монастырьския, и кругом здания обсадиша древесным садом. Когда же палаты сам Никон освяти и перееха царевна жити в новыя сии палаты, и нача Никон часто днем ездити, а нощию пеш тайно ходити в простом одеянии. Когда же царь Алексей Михайловичь уехал из Москвы воевати Польшу с многочисленным своим воинством, остави же ведати всеми царскими делами патриарха Никона и блюсти ему царицу с детями и весь царский дом, и именоваться Никону, в отсутствии царя, великим государем. И случися в то время в Москве моровой язве, уведомляет о сем Никон царя, и царь приписывает Никону, приказывает блюсти столицу князьям: Пронскому и Хилкову, а ему бы, патриарху, с царицею и со всем царским домом выехати немедленно в безопаснейшия места. И Никон, изготовив подводы и забрав царскую семью и весь двор со слугами, и своих дьяков и писцов, и своего печатника ссыльнаго чернца Арсения Грека и еретика, о коем писаше вселеньский патриарх сице московскому патриарху Иосифу и царю Алексию Михайловичу, что Арсений есть еретик и в жидовство обрезан и вере християнской конечный враг и отступник, и во многих местех и градех веру християнскую исказил по своему еретическому умышлению, за каковыя вины Арсений и сослан был в Соловецкий монастырь и оттуда Никон самовольно и вывел таковаго зверя, подобна себе.

И тако Никон выеха из Москвы с царским двором и со многою прислугою великим караваном и направишася к Калязину, на пятый день остановишася в пятидесяти верстах от Москвы в вотчине боярина Боборыкина на возвышенном месте. И когда устанавливали шатры, Никон, царские сестры и Арсений Грек пошли осматривать окрестности. В одном месте Арсений, остановившись и рече восторженно: «Как сия местность напоминает Иерусалим: вот сия река (Истра) точно Иордан, вот те горы на запад — точно Фавор и Ермон, а вот ручей, текущий у подножия гор, подобен Кедрону, а та местность — аки долина Иоасафатова, а те древеса и местность подобны Гепсимании. Тут недостает токмо храма Воскресения и ето был бы вторый Иерусалим». Глагола царевна Татияна Никону: «Что помышляеши о сем месте?» Рече патриарх: «Аз давно имею намерение построити Новый Иерусалим и приискивал я местности на краю света, в Соловках. Подобной прекрасной местности нигде я не встречал. Буду просить государя царя, дабы дал мне соизволение и помощь на сооружение будущаго Новаго Иерусалима». Рече царевна Татияна патриарху: «Аще есть у тебе такое намерение, то и я дам помощь на сооружение храма и упрошу брата царя, он меня всегда слушает, надеюсь и в етом деле послушает». Рече патриарх: «Великая царевна, для меня всегда бывают твои речи законом, а мое желание и намерение есть неотлагательное, оно будет к возвеличению всего Российскаго государства, понеже все ныне восточные патриаршие престолы под нечестивою властию. А когда у нас будет Новый Иерусалим, тогда патриарший российский престол будет первый вселенский престол, а патриарх будет именоватися иерусалимским и первым судиею вселенским». На сии речи Арсений Грек рече: «Аминь, да будет тако», и громко прогорланиша с Никоном какую-то духовную песнь. И по сем поидоша в готовые шатры. И тако Никон с царским двором, переезжая с места на место несколько месяцев, а когда возвестиша царю, что в Москве мор прекратися, и тогда, по царскому указу, Никон со двором приеха в Москву. А по взятии Смоленска, приеха и царь в Москву в феврале месяце и сретоша его в Москве, яко победителя с великою честию, и царь возблагодари Никона за сохранение двора царева. Посем нача Никон часто беседовати с царем о своем намерении построити Новый Иерусалим, якобы к возвеличению всего Российскаго государства и его царскаго величества и патриаршаго престола. Такожде и царевна Татияна Михайловна нача часто просити брата царя, рече, яко патриарху на сие великое дело есть вдохновение свыше. И тако прельстиша тишайшаго государя и сотвориша его соизволююща и повелителя сему своеумышленному гордостному делу. И тако, дождашася весны, и отдает царь Алексий Михайлович свое повеление синклиту — князьям и боляром, и всем знатным людям, и всему населению Москвы, и приказывает и призывает их в назначенный день быти с ним на освящении места и начатии сооружения Новаго Иерусалима. Такожде и патриарх отдает свое приказание по всему духовенству быти на месте начатия постройки Новаго Иерусалима. И тако впредь до назначеннаго дня, инии же дня за два, инии за три, инии пешие, инии на конех, и тако многое множество народа всякаго чина и звания и пола, и сташа над рекою Истрою обширным станом. Егда же приеха царь с царицею, патриарх с духовенством, сретоша царя с крестным ходом, народное множество падает пред царем ниц, патриарх благословляет царя и целуется с ним. Рече патриарх царю: «Великий государь, да будет приход твой на сие место, где сподобит мя Господь Бог воздвигнуть обитель и храм Воскресения, великим знаменим. Цари российские вовеки будут посещать сей храм, и чтобы благодать Царя царствующих на них снизошла и спасала их от врагов. Я и все российское духовенство приветствуем и благословляем тебя, ныне грядем на место, идеже полагаем соорудити храм и обитель, помолимся Господу сил и освятим сие место и назовем его Новый Иерусалим».

И с сими словами Никон двинулся вперед с крестом, а за ним царь и народ, и запели: «Тебе Бога хвалим». Местность была прекрасная, всюду разставлены были шатры и между ими возвышались царский и патриарший шатры, готовились трапезы для царя, боляр, духовенства и всего народа. Отслужил Никон на реке Истре молебен, освятил воду, и набраша воды в сосуды, и патриарх поиде и нача окропляти все места, где назначил сооружения, а на том же месте, где намерен был заложить храм Воскресения, были уже выкопаны рвы и приготовлены камни. Остановился Никон на сем месте, нача служити другий молебен и водоосвящение, последи же сего царь положи в ров первый камень и гривну, то же сотвори и Никон и клирицы, запеша «Тебе Бога хвалим» и тропарь Кресту. Посем приложишася ко кресту, посем патриарх сняв святительское облачение, поведе к обе-денным столам. За обедом же царь обратися к Никону, рече: «Великий государь, святейший отец и богомолец наш, поведай нам, почему ты нарек место сие Новым Иерусалимом?» Нача Никон глаголати заранее приготовленыя речи на письме греком Арсением, сице рече: «Великому и благоверному государю моему и предстоящим боляром и окольничим и думным властям не безведомо да есть, яко церковь восточная и святый град Иерусалим в полону у турецкаго султана. Патриархи восточные: антиохийский, александрийский, иерусалимский и цареградский — все находятся в полону турском. Не может быть по етой вещи и церковной свободы — нашим путешествующим богомольцам ко гробу Господню чинят там всякия неправды. Вдохновил меня Святый Дух соорудить на сем месте храм Воскресения по образу и подобию храма иерусалимскаго, да имеют благочестивые верующие место безопаснаго поклонения, а святая восточная церковь со своими блаженными патриархами да имеют убежище и приют на случай турскаго гонения. Латинство тем сильно, что папа в Риме независим и един на Западе, а наша грековосточная церковь тем и слаба, что она разрознена на многая патриаршества. Молю Господа Сил, да соеденит Он в грядущем всю восточную церковь в сем Новом Иерусалиме. Без етого не может быть единения и всех славянских народов, указанных преподобным Нестором. Мы с тобой, великий государь, положили первый камень етому единению, ныне присоединятся к моему патриаршеству Киевская митрополия и епископство Галичское, и к твоему царству, но стонут еще под игом турок и немцев и ныне православные народы: болгаре, сербы, словенцы, моравы, герцеговинцы, босняки и черногорцы, — все они придут под твою, государь, высокую руку и под мое патриаршее ведение и благословение. Тогда и место сие будет, как пребывание их патриарха, сделается для них Новым Иерусалимом».

Сии речи патриарховы царю Алексию Михайловичю зело полюбилися, но боярам многим не полюбися. Егда же, скончаша трапезу, патриарх поведе царя и всех боляр, именитых людей, на место сооружения, и нача показовати, где и что будет сооружатися, царь остася всем доволен и тут же пожертвова на сооружение храма обители и содержание множество сел бывшаго Коломенскаго епископства, и весь сингклит, бояре и стольники, стали жертвовать, такожде купцы и именитые граждане, наклаша много сребра и злата и много отписаша вотчин и имений. Вскоре Никон со своим клевретом богоотступником Арсением заняшася построением. Хотя князья и боляре вси, в подражании царю, сделаша великия пожертвования, но быша зело недовольны Никоном, своеумышленном не благом построении. Тут же, после Никоновых речей и пожертвований, многие отделишася и говориша между собою: «Вишь куда наш Никон залетает, хочет сделаться всемирным и новым папою. Восточные патриаршества утвержены вселенским собором, а он, как папа, хочет утвердиться сам собою, — ето латынство, еретичество. Еще Белая и Малая Русь не наша, а он метнул уже в Галицыю, да и немцев и турецкаго султана полонил. Блажной он, а не блаженный». Рече боярин Стрешнев: «Ну уш и поп берендяй, Никита негодяй, задал нам таску, заставил нас раскошеливаться, и царя и боляр. Царь то нечего бы, а вот боляре то: — унеси ты мое горе, — словно полыни объелись. Князь Трубецкой какой скареда, и тот вотчину пожертвовал, а Одоевский, Урусов, Лыков, Ромодановский, Шереметев — какие все зделали большия пожертвования». «А ты что дал?» — прервал Стрешнева Алмаз. «Я, я — тяжело вздохнул Стрешнев — лучшую подмосковную вотчину отдал — кто ныне может Никону противное говорить? Чего он сегодня нагородил, а царь то и рот раскрыл и уши развесил, точно ему сам Иоан Златоустый с амвона глаголет. А Никон с чему подобно плетет, — патриархи де все ничего не стоят. А вот де папа, — тот и хорош, и умен, и сие де место будет новый Рим, и он де, Никон, будет новый папа».

И тако Никон, собра многие мастеры и множество рабочих, и навозиша множество строительных материалов, быстро начал созидати Новый Иерусалим. Егда же истощи многая сокровища на построение, приеха Никон к царю, требовати царской казны на окончание строения, царь посади Никона с собою за трапезу. По окончании трапезы нача Никон просити у царя сребра. Рече царь: «Подожди мало, ныне казна моя вся истощена на ведение ратнаго дела». Но Никон, не терпящий никаких противоречий, нача царю дерзостне глаголати, рече: «Аще не прикажеши, царю, дати ми нужное сребро, то аз отряхаю прах моих ног и даю слово никогда ни ясти в сей трапезной». И тако уехал Никон от царя, недовольный отказом, а царь остася недовольный дерзостию Никона. И поселися Никон жити при Новом Иерусалиме в поставленной им высокой башне, названной скитом. Некогда приезжает к Никону его советник из Чюдова монастыря, архиманрит Павел. Рече Павел Никону: «Над тобою, великий патриарх, царский родственник, боярин Стрешнев, в присудствии многих бояр, заставил свою собаку подражать: как патриарх молится треперстно, и как благословляет народ пятиперстно, и патриаршее благословение уподоблял песиему. Никон от гнева страшно воскипе, рече архимандриту: «Поезжай скоро в Москву и объяви, что заутра в Успеньском соборе будет соборне патриаршее служение, и сие возвестите царю и боляром». И на второй день царь с царицей и детьми, и вси боляре, и множество всякаго народу собрася в Успеньский собор. Тут же пришол и болярин Симион Стрешнев. Явися в собор и патриарх, но был он весьма бледен и суров. Началась служба, и на том месте, где провозглашается: «Изыдите, оглашении», патриарх вышел на амвон и нача глаголати негодование великое на боярина Стрешнева, и что он, по своей архипастырской обязанности, не может его оставить безнаказанным, и потому предает его проклятию. Когда патриарх изрек сии речи, протодиякон, выйдя посреди церкви, торжественно предал боярина Симиона Стрешнева проклятию, а любимец патриарха, князь Вяземский, подошел к Стрешневу и велел ему, как оглашенному, выйдти из церкви. После того служба нача продолжатся, царь и царица и вси боляре пришли в великое смущение, понеже злобный Никон, и самосудный и коварный, ни убояся ни царя, ни царицы, предал он проклятию роднаго брата царицы.

Царь на Никона зело остался гневен, а Никон нача гордитися, якобы никакой власти над собой он признавать ни будет. Но вскоре Никон услыша, яко боляре советуют царю удалить Никона с патриаршаго престола и царь сего не отрицает. Убояся сего Никон, просит Татияну Михайловну, царьевну, утолить царев гнев против его. Татияна же Михайловна призва к себе брата, царя, просит на Никона не гневатися. Рече царь: «Как же, сестрица, на него не гневатися, сделал он такое великое смущение самосудом, без моего совету, меня считает не во что, всему нашому царскому дому сделал он позор». Рече царевна: «Да как же, братец, коли дядюшка Семен делает над святейшим такую издевку, ставит его на одну доску со своей соба-кой». Рече царь: «Сестрица моя, Татияна Михайловна, нашего своевольнаго богомольца не один Стрешнев тако именует. Протопоп Аввакум в своих ко мне челобитнох именует его псом, и волком, и зверем, за пременение наших отеческих древних книг и уставов». Рече царевна: «Неужели ты, братец, сумневаешися в добрых намерениях нашего святейшаго?» Рече царь: «Скажу тебе, сестрица, правду: не токмо сумневаюся, но и зело сам себя осуждаю. Не следовало бы мне давать Никону такого своеволия на истребление всех древних уставов и на введение новых. Но он, не видя от мене никакого противоречия, и до сего времени стремится искоренять все древния обычаи. Едак он и меня, и весь мой дом скоро прокленет. Новой свой Иерусалим уже именует Новым Римом и хочет себя нарещи новым папою. Нужно, сестрица, пока время есть и пока злое его намерение не осуществится, и пока он не заберет в свои железныя руки и духовной и светской власти — тогда ему излишне будет существование дома Романовых. Посему тебе, сестрица, советую не делать поблажки Никону. А я имею твердое намерение ограничить своеволие патриарху». Но царевна, паде ниц пред брата, царя, со слезами прося простить Никона, но царь пойде из терема, остави сестру плачущу.

После сего Татияна Михайловна передала патриарху, хотя, быть может, и не все речи брата-царя Никону, но поведала негодование царево. И нача Никон умышляти, како бы примиритися с царем. И узна Никон, яко вскоре едет в Москву в гости царевичь грузинский Теймураз, и будет его чествовать царь, и необходимо царь должен будет пригласить, как патриарха, при царевиче за трапезу. И нача Никон приготовляти для встречи, и торжества приготовлятися, и в патриарших палатах в Успенском соборе рече своим приближенным Никон яко: «Стретим первие царевича в Успенском соборе, и, по совершении мною молебна, царь поведет царевича и меня за трапезу в царские палаты. А потом и я приглашу в свои патриаршия палаты царевича и царя, и представлю им свою трапезу». И мняше, яко «с царем улажу и примирюся, и сотворю по-прежнему послушна себе».

В то же время в царских палатах был иной совет. Царь призва к себе в полаты боярина Богдана Матвеевича Хитрово, рече: «Дня чрез два приедет к нам гость — грузинский царевич. И нужно учинить подобающую торжественную встречу, и я возлагаю сие, Богдан Матвеевич, на твое распоряжение. Но дело есть иное: патриарх готовится тоже ко встрече царевича и хочет его первее во Успеньский собор принять и ему там сказать своемышленную похвальную речь, а потом торжественно идти с царевичем в мои палаты. А у меня патриарх недавно отряхал прах от своих ног, не быти в моей столовой. Да пожалуй он при виде Стрешнева учинит и еще какую нелепость, и которая может быти ведома во многих государствах. А ты, Богдан Матвеевич, оборудуй так, чтобы наш строптивый богомолец остался в своем углу. От моей столовой он сам отказался, ну и пущай не лезет. Он осерчает, я знаю, да люди говорят: «На сердитых конях воду возят», ну и он повезет, а царской столовой ему не видать, да и новым папой не бывать». Рече Богдан: «Я, государь, слышал, что наш патриарх хочет учествовать царевича и хочет к своему титулу прибавить и «грузинский»». Рече царь: «Я знаю, у него губа не дура, что день, то титул. Но, кажется, мнения его разсыплются в прах и вместо мечтательнаго всемирнаго папы, быть ему простым мнихом Никоном. И ты, Богдан, встреть царевича пред Москвою, у краснаго крыльца встретит Борис Иванович Морозов и Илья Данилович Милославский, в сенях — Семен Лукич Стрешнев, а в передней — я. Так и запиши все в разряд. Царевич то едет не к патриарху на богомолие, а ко мне в гости, ну и ведите прямо ко мне в палаты». И тако отпусти болярина.

Наступи день встречи царевича: возвестиша Никону, что царевич приближается к Москве. Приказа Никон ударити збор во Успенский собор. И со всей Москвы стало съезжатися духовенство с певчими, вскоре прибыл туда и сам Никон со всем своим обширным двором. И облачился в свои драгоценныя ризы: златотканныя, убранныя драгоценными камениями, и весили шесть пудов; и надел свою митру и был во всем облачении величествен, и горд, и тщеславен. И возвестиша Никону, яко приближается царевич. И Никон со всем духовенством, предшествуемый архидияконом, с крестом идет в церковную паперть, чтобы встретить там царевича. Площадь была залита народом. И видит Никон, что царевича поезд, направляемый болярами, едет прямо к царским палатам, и не сворачивает к собору. Никон посылает князя Вяземскаго направить поезд к Успенскому собору. Князь стремится наперерез и начинает едущих [направлять] к собору. Стрешнев к Хитрово: «Бей его и опозорь, он и дядю моего вывел из церкви». Хитрово имел в руках палицу для очищения народа, поднял ее и ударил князя. «Не дерись, Богдан, я послан патриархом, ведите царевича в церковь». Рече Богдан: «Ек чванишъся, патриарший человек, да я тебя — прочь!». С етими словами он ударил князя палкой по лбу. И с окровавлен-ным лицом князь побежал обратно в собор. Никон понял свое уничижение, разоблачился, распусти духовенство и уеха в свою палату, и, по горячности своей, немедля написал царю жалобу, посла с одним из своих боляр. Царь отвечал, обещая учинить сыск и обещая с ним видетися лично.

И так Никон прождал много недель, — царь к нему не являлся и к себе его не приглашал. И никакого сыску царь не учинил, и болярин Хитрово, прибивший Никонова слугу, всегда находится первый у царя. И так Никон дожидается праздника Божия Матери 10 июля — Казанской Пресвятей Богородице, где царь непременно должен быть, и он, патриарх, будет в Казанском соборе служить, и пойдет с царем крестным ходом, и тогда учинит с ним примирение: Но и тут мечты Никона не сбылись. Царь в собор и участвовать в крестном ходе не приехал, а патриарх, по древнему обычаю, должен был идти к царю с поздравлением. Но Никон, по своей гордости, етого не сделал, и тем древний обычай нарушил, и тем царя прогневил. И царь созва к себе боляр, предложил им вопрос: как унять строптивость Никона, чтобы он не именовался и не писался великим государем. «Я ему ето наименование давал только на время, когда я находился на ратном деле, и ему бы тогда именоватися тако во отсутствии моем, а он и доныне тако пишется в своих бумагах и меня не слушает». И разсудиша послати к патриарху в полаты князя Юрия Ромодановскаго с царским повелением, чтобы впредь патриарху не именоватися и не писатися великим государем. И тако явися к Никону Ромодановский и объяви сие повеление царево. И Никон ето приказание услыша, затрепетал от гнева: «Да разве я тако именуюсь не с соизволения царева?» Прервал его князь: «Соизволение то на время, а не навсегда, государь у нас один — царь Алексей Михайлович. А ты впредь не пишись и не гневи царя». С етими словами князь удалился. По удалении князя, Никон громко зашумел: «Он воспрещает мне именоватися государем, то пущай он меня етим и не почитает, но как патриарха он меня должен почитать. К тому же, я патриарх не токмо Великия, но и Малыя и Белыя Руси, а ети страны, пока нет мира, еще считаются за Польской короной. Могу я отказаться от Московскаго патриаршества, но я останусь патриархом малоруссов и белоруссов. Пойду в собор и сложу с себя Московское патриаршество».

И с великим негодованием за свое унижение и за обиды, пойде в собор служити обедню 10 июля, в день Принесения ризы Господни в Москву. Нача служити, и после причащения повелел ключарю из церкви никого не выпущать, будет де народу патриаршее поучение. Пропели «Буди имя Господне», вышел патриарх на амвон во всем облачении, нача глаголати взволнованным гласом: «Ленив я был вас учить и от лени я окрастовел, и вы все от меня окрастовели. За исправление мною икон по греческим обрасцам, называли вы меня иконоборцем, за исправление и препечатание мною книг, — называли вы меня еретиком. Я вам делал поучение, что я исправляю по совету вселенских патриархов, а вы, в окаменении сердец своих, хотели меня камением побить. И все сие делается ради моих грехов. От сего времени я вам не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду я анафема». И нача снимати с себя святительския ризы, надел мнишеское платие.

Между сим государю донесли, что патриарх изрек на себя анафему и удаляется с престола патриаршаго. Посылает царь в собор князя Алексея Трубецкаго, рече: «Иди, скажи Никону, почему он оставляет престол, никем ни гоним?» Трубецкой спешит в собор, просит благословения патриаршаго. «Прошло мое благословение — сказал Никон — не достоин я быть в патриархах». Рече Трубецкий: «Царь тебя не гонит и ты объясни царю, почему оставляешь престол?» Подавая Никон малое письмецо: «Отнеси, князь, сие государю и проси царское величество дать мне келию». Князь удалился, передал царю письмо и речь Никона. Но царь письма Никонова не принял, говоря: «Отнесите, княже, письмо обратно Никону и скажи от моего имени, чтобы патриаршества не оставлял», что князь и передал Никону. Никон злобно сказал: «Царь и писма моего не хочет читать, и я своего слова не переменю, да и давно у меня есть обещание патриархом не быть». Сказал сие Никон, поклонился болярину и вышел из церкви, пойде пеш, понеже народ ехати не пусти. Но Спаские ворота оказались запертыми и Никон сел в углублении ворот, но ворота скоро приказано было отпереть и пропустить Никона, и пойде Никон на свое Новоиерусалимское подворие, и тщетно там ожидая от царя какого либо сожаления и известия. Но увы, никто об нем не сожалел и никто ему ничего не писал. И в великом смущении и негодовании поехал в свой Новый Иерусалим.

На третий день после отъезда Никона, царь послал к нему боярина Трубецкаго, который спросил Никона, почему он так скоро покинул Москву без совету государя и не подав ему благословения и его семейству, никого не оставил вместо себя блюсти патриарший престол? Рече Никон с кротостию: «Скажи великому государю, царице и детем царевым, чтобы меня простили, и я им мое благословение посылаю и их прощаю, и кто будет патриархом, того благословляю. А поехал я скоро из Москвы — постигла меня болезнь. А впредь я патриархом быть не хочу, а если захочу, то буду я анафема». Спустя несколко дней приказал царь арестовать все оставше в патриарших палатах Никоново имение и все бумаги Никона; найдены были и письма к Никону царя, и царевен, и царицы. Все ценныя и все отписанныя вотчины Новому Иерусалиму государь приказал отписать в государеву казну, и приказал быть у Новаго Иерусалима страже и некого с Москвы не пущать.

По удалении Никона, царь приказал блюсти патриарший престол крутицкому митрополиту Питириму, на место патриарха хождение на осляти во образ вшествия Христа во Иерусалим. Никон, услыша ето, написал царю укорительное письмо, что кроме патриарха никто не может делать вхождения на осляти. Поетому царь и боляре послали к Никону думнаго дворянина Елизарова и дьяка Алмаза, чтобы возбранить Никону, как своевольно с клятвою отказавшемуся от патриаршества, впредь не вступатися ни в какия распоряжения и ничего не писать и не судити. По приезде к Никону, Елизаров нача ему выговаривати: «Ты, де, отказался от патриаршества и писать тебе о крутицком митрополите не довелось». Рече Никон: «Престол я оставил волей, но имени патриаршескаго я не отрицал, а только не хочу называтися Московским патриархом». Рече Елизаров: «Впредь ты царю никаких распоряжений не пиши, — ты патриаршество оставил». С гневом Никон рече: «Я оставил свою паству, а попечение об истинне не оставил, и впредь о исправлении духовных дел молчать не буду». Сими словами закончил Никон с посланными беседу.

Елизаров и дьяк Алъмаз объявиша царю и боляром, что у Никона мнение такое, что хотя будет и новый патриарх избран, и тогда Никон оставляет за собой право высшаго наблюдения [за] церковию и молчать не хочет. Чрез сие и усоветоваша царь и боляре лишить Никона архиерейскаго сана. Но исполнение сего намерения осуществится вскоре не могло по случаю ратнаго дела. В 1660 году в Малоросии князя Алексея Никитича Трубецкаго крымский хан Калга и малороссийский гетман Выговский разбили наголову. Полегло при реке Сосновке нашего воинства около тридцати тысящь, и хан с гетманом грозили Москве. А как Никон ранее возвещал, что он оставляет только Московское патриаршество и он остается патриархом Малоросии и Белорусии, поетому царь и боляре его весьма подозревали, чтоб не уехал он тайно в Малоросию и не утвердил бы там своего новаго патриаршества или папскаго престола, или же не сделал бы сношения с Выговским, чтобы взять Новый Иерусалим и его, под видом пленника, увести в Малоросию, и окончательно Никон смутит рускую церковь. Поетому царь и боляре послали к Никону болярина единаго с вежливым предложением: просят его на совет, не пожелает ли он возвратитися на патриарший престол, или избрать вместо себя кого в приемники. У Никона вспыхнула прежняя гордость и возобновились мечты примириться с царем и быть снова патриархом России. Никон, радостный, наскоре собрался и поехал в Москву. Приехал на свое Новоиерусалимское подворие, но царица и царевны стали зело докучать царю, чтобы принял царь Никона в полаты, и где бы они получили от него благословение. Царь нехотя, но согласился принять Никона в свои палаты. Послали к Никону дьяка Алмаза сказать, яко бы царь приглашает патриарха в свои палаты. Приеха Никон к царю, где ожидали его царица и царевны. Прежний гордый Никон был кроток и обходителен и ласков, преподал всему царскому дому благословение и сказал, что он неусыпно молился за весь царский дом в Новом Иерусалиме. Но мечты Никона не сбылись. Царь не предлагал Никону ехать в патриаршия палаты и оставаться патриархом. Беседа кончилась и патриарху предложили пребывать пока в Новоиерусалимском подвории, куда и съвезли.

Писал Никон царю, [просил] прислать ему святительское облачение, но на ето ему ничего не ответили. И, чтобы Никон не делал в народе крамолы, царь дал приказ отправить Никона в его Крестный монастырь на Белое море и держать под стражей, куда и съвезоша Никона.

По прошествии же неколико времени, когда крымский хан удалился из России, было Никону разрешено возвратиться в свой Новый Иерусалим, и Никон узнает, что царь и боярская дума изыскивают средств, како бы Никона лишить патриаршаго сана. А когда же Никон, по своей гордости, не стал покорятися государю и в горячности отрекся от патриаршаго престола и уехал в Новый Иерусалим, и когда в патриарших палатах имение Никоново и дарственные земли Новому Иерусалиму были отписаны в государеву казну, тогда он, Никон, по совету с Татияной Михайловной, пронырливую свою жену инокиню Наталию, даша ей довольно злата, послаша в Малоросию и Белорусию, склонять вельмож и духовенство на учреждение в Киеве новаго патриаршества. И инокиня Наталия уехала тогда в Малоросию, и в течении етого времени хитрая сия жена имела все свое старание и домогательства к принятию Никона, жила у гетмана Богдана Хмельницкаго и сумела своею пронырливою ловкостию уговорить гетмана и все панство и духовенство к принятию Никона патриарха и к возведению его на Киевский патриарший престол.

И все время инокиня Наталия жила у гетмана Хмельницкаго, который при ней и помер. А теперь приехала от Юрья Хмельницкаго с тайными словами и с тайными послами, увести Никона тайно из Новаго Иерусалима. Явилась она к Никону и объявила ему, что вся Малоросия ждет Никона и примет с великою честию как патриарха, и даст ему в руки все распоряжения страною. Хотя Никон с нетерпением сего ожидал, но несколько призадумался, сказал: «Нужно посоветоваться с царевною Татияной Михайловной». Наталия сказала: «Я сейчас к царевне еду и, надеюсь, что она с нами согласна будет бежать в прекрасную Малоросию». Обрадованный Никон поцеловал свою жену, сказал: «Поезжай, моя сотрудница, скорея, и какой будет совет царевны, мне немедленно поведайте».

И сия хитрая жена наскоро приехала в Москву, явилась прямо в терем к царевне Татияне Михайловне. Та несказанно ей обрадовалась и упрекнула ея, что долго не шлет вести, и сказала про московские дела, что царь и боярская дума решили Никона низложить, а потом куда-нибудь сослать в заточении, и спросила, какого мнения Малоросия об Никоне? Наталия сказала, что вся Малоросия Никона ждет — не дождется, и примет его с великою честию, как великаго патриарха, и желает провозгласить его новым папою. На днях едет сюда из Конотопа семь казаков на добрых конех, и у них есть охранные листы. Приедут они на етих днях в Новый Иерусалим под видом поступить в монастырь, и Никона, под видом казака, верхом умчат в Малоросию. Только бы ето скрыть хотя дня на три от царя и бояр, чтобы не догнали Никона. Татияна Михайловна сему вельми обрадовалась и спросила у Наталии, как Никон принял ето известие? Наталия сказала, что Никон решиться на ето не может без твоего, великая царевна, соизволения. Царевна вскочила с места, сказала: «Без моего! Я, я сей же час еду к Никону!» Инокиня сказала: «Великая царевна, как ты выедешь, тебя могут заметить и, сохрани Боже, если узнают, что ты поехала в Новый Иерусалим». Царевна сказала: «Я сама знаю, что за мной и Никоном много глаз, но и я умею себя хранить».

«Есть у меня, хранится, не одно одеяние мнишеское черное монастырских послушниц. Я, вместе со своей верной слугою, оденимся во мнишеское одеяние и прикроем часть своих лиц, и тако выедем, никто нас не заметит. А ты, мать Наталия, останься в моих палатах, а кто ко мне придет, ты всем скажешь, что я нахожусь нездорова и принимать никого не хочу». «Нет, царевна, сказала Наталия, я тебя одной не пущу, а я с тобой поеду кучером. Там тоже есть стража. Никон сказал: «Ежели царевна поедет, то ехали бы вместе». И Никон показал мне тайные пути, где можем проидти ночью, никем не замечены». (Царевна отворотилась от Наталии и сказала: «Ети тайные пути мне, матушка, тоже знакомы»). Потом сказала царевна: «Ето будет и лучше. Едем вместе». И царевна сделала распоряжение с прислугою, и вскоре из терема выходили две инокини никем не уз-наваемы, а потом уже ехали на могучих конех, и чрез несколько часов спутницы были подле Новаго Иерусалима. Время было полночь, Наталия остановила лошадей, разсказала царевне, якобы незнаемую ускую дорожицу, велела идти прямо под Мамврийский дуб, а сама осталася с конеми. Приходит царевна к дубу, видит в темноте ночи сидящаго великаго человека.

Сидя Никон под дубом, и видит приближающегося к нему человека, и узнает прекрасную царевну Татияну Михайловну в черном мнишеском платии. Встает и берет в объятия царевну, говорит: «Жаль тебя, прекрасная царевна, как бы не узнали твоего отъезда? Кругом за мной следят шиши и сыщики». «Не безпокойся, святейший, сестры мои скроют мой отъезд, я приехала сюда с мамой Натей, она осталась у коней, мы по дороге сказывались, что едем Богу молитися в Макарьевский монастырь». И седше на беседу под дубом.

Царевна говорит: «Я слышала от мамы Нати, что тебя в Киев приглашают в патриархи, я приехала тебя просить: беги туда скорея, а то здесь тебя собором низложат, а потом сошлют в заточение, а то и пытки зададут. А там, в Киеве, ты будешь в почете и в могуществе, да и друзья твои приедут туда». — «А кто же последует за изгнанником беглецом?» — сказал Никон. — «Кто? А мама Натя и я?» — сказала царевна. — «Да как же это?» — «А так, убегу и убегу, и след простынет. Ни одна застава ни задержит меня — оденусь в мужскую одежду и проберусь». — «Великая царевна, что гово-ришь: ты, сестра царя, самодержца, и последуешь за мной, опозоренным беглецом?» Рече царевна: «Поезжай не медля в Киев, там ты будешь в могуществе и славе, и будут трепетать от тебя все твои враги, да и царь жестоко спокается. Умоляю тебя, не медли, бежи». Никон обнял царевну и поцеловал, сказал: «Еду, еду, царевна прекрасная, перестань плакать, выеду в завтря ночью, ныне ночи темныя». Рече царевна: «Так ты, святейший, даешь мне верное слово, что поедешь?». — «Даю, даю — сказал Никон — а ты, царевна, приедешь туда?» — «От меня слова нечего брать, я найду тебя хотя на краю света, лишь бы тебе благополучно удалось уехать в Киев».

И тако царевна и Никон в надежде расташася, и царевну мама Натя проводила в Москву — так царевна звала иноку Наталию. Назавтра Никон объявил своим домочадцам в великой тайне, что в следующую ночь он выедет в путь с ними на седми казацких лошадях верхами, и чтобы монастырской братии сие не было известно. А поедете со мной Ольшевский, Денисов, Кузьма Кузнец и Михайло. А жидам и слесарю не поведайте. А коней у нас казацких семь, а нас шестеро, то на седьмую положим вьюк с моими одеждами». Дождались ночи, Никон збросил с себя подрясник и рясу, волосы на голове подвязал, надел большую казачью шапку и все казачье платье, зделался неузнаваемым, казачьим атаманом. Лошадей поодиночке вывели за ограду и сами бережно вышли, сели на коней и помчались. Впереди поехал сам Никон. На другой день встали два жида: Гершко и Моршко. «Заспались сегодня все» — сказал Гершко. «Какое заспались» — усмехнулся Моршко — они все тю-тю. Проснулся я ночью и вижу: вышел и сам патриарх, как разбойник, в казачьем одеянии, сабля и пистолет у пояса, и сам шестой — все казаками». «Ой, вей мир!» — завопил Гершко — получал я по десять карбованцев в месяц — я был шишом за патриархом, а его проспал, и не знаю, куда уехал?». — «Што штану робить, и я был тоже шишом у архимадрита Павла, поедим шкорея, возвестим в Москве великому государю, что Никон тю-тю». И скоро поехаша жидове и возвестиша царю, что Никон тайно выехал на казацких конех, в казацкой одежде и вооружен. Царь приказал жидам молчать и ехать обратно, а сам послал за окольничим боярином Богданом и приказал ему немедленно отправиться со стрельцами в погоню за Никоном, да и еще двум боляром приказал ехать, и всем по разным путям. И Богдан скоро пал на следы Никона и взял его в одной деревне на ночлеге, осадил стрельцами дом. И Никон просил боярина пустить его до Киева, но боярин, по указу государеву, привез Никона обратно в Новый Иерусалим и усилили над ним стражу.

И Никон окончательно на царя и на боляр разсвирепел за то, что отнял царь жалованныя от Иерусалима вотчины, стал в своем Иерусалиме на ектениях вместо молитвы за царя, читать следующая слова из псалмов Давыда сице: «Да будут дние его малы, да будут сынове его сиры и жена его вдова», и «Приложит Господь зло славным земли» — что донесено было царю. И царь собрал собор — духовенство и боляр — и решили послать к Ни-кону Газскаго митрополита Паисия Лигарида, грека, Иоасафа архимандрита, князя Одоевскаго, Стрешнева и Алмаза Иванова — сыскать сие дело и допросить самого Никона. Послы явились к Никону, но Никон митрополита Паисия обозвал вором, нехристью и смутительной собакой, и прочих всех обозвал жидами, яко бы пришедшими на Христа. А на допросах монастырской братии — которые показали, что Никон говорил тако на ектениях, а другие, — любители Никона — скрыли. И послы остались ночевать в гостинном дворе для допроса назавтра остальной братии.

Никон убояся, яко его возмут пот стражу, собрал своих домочадцев и объявил, что назавтрея никого от послов к патриарху в покои не впускать, а кто придет или спросит, говорить всем, что патриарх болен. И Никон ночью, взя с собой двух своих слуг — поляка Ольшевскаго и немца Далматова, мужественных, и все оделись в крестьянское платие, и тайно ночью вышли из монастыря. Никон и еще возымел немерение бежать в Киев. Вся взяша с собою, скрыша под одежды, мечи и пистолеты. Следившие за Никоном узнали тоя же ночи, еще до свету — еврей Морошко прибежал в гостинную, разбудил послов, заревел князю Одоевскому: «Патриарх тю-тю, бежав». Одоевский, Стрешнев, Алмаз в однех рубахах, святители в однех подрясниках побежали к скиту — там никого не было. Стали допрашивать всех в монастыре — и никто не знает.

Тогда сказал князь Одоевский к Стрешневу: «Возми стрельцов и поезжай на Киевский путь, а мы с Алмазом и со стрельцами поедем на Смоленский, нужно догнать беглеца». И тут же поехали. Стрешнев въехал в село в 15-ти верстах, принадлежащее боярину Сытину, и тут же узнал, что Никон скрывается в одном доме. Стрешнев остановился у боярина Сытина. Никона не решился взять днем, понеже было стрельцов при нем мало, и бояся, что Никон кликнет поселян и сельчане не востали бы за Никона, а решился взять Никона на пути, когда выйдет из села. И поставил тайную стражу к тому дому, где скрылся Никон. Наступала следующая ночь: Никон со спутниками вышел и отправился в путь. Стража объявила Стрешневу и он поехал сзади, скрываясь от Никона. Когда на довольном разстоянии от села Стрешнев стал нагонять Никона, что Никон заметил, и бросился с товарищами в сторону с дороги. Стрешнев скричал: «Стой, не уйдешь», и тут же налетели на них стрельцы. Товарищи Никона вооружились мечами, Ольшевский кричит: «Не подъезжайте близко, всех изрублю, альбо то можно: за патриархом погоня?» Стрешнев сказал Никону: «Я по указу государеву». — «Лжешь, щенок, не может быть никакого указу». У Стрешнева был тот указ, с которым ездил в первую погоню за Никоном, и подал тот указ. Никон посмотрел, и закричал: «Покоя мне не дают, да вы все хуже жидов, хуже Иродоваго гонения, там Христа гонели из града в град, но не преследовали. Хочу уйдти от зла, вы меня измаяли, хочу уйдти в Киев, оставил вам все, уношу одно свое грешное тело, и того вам жаль. Отпустите меня из вашего смрада и вашего зла, я с вами обратно не поеду». Стрешнев сказал: «Если не послушаешся, по указу возьму силою». «Убью!» — кричал Ольшевский. Но Никон своим слугам запретил действовать оружием. Стрешневу сказал: «Поглядим, как у тебя станет дерзновения брать силою патриарха». Стрешнев скричал стрельцам: «Бери, бери!» Стрельцы схватили Никона, потащили и посадили в коляску, и Стрешнев хотел к нему сесть. Но Никон скричал: «Не смей к патриарху садится, выброшу как щенка». Также и никоновых слуг взяли и привезли обратно в Новый Иерусалим. Одоевский и Алмаз узнали о поимке Никона, вернулись в Новый Иерусалим. И послы остались на неколико дней. В воскресный день Никон служил в приделех Распятия Христова, читал Кресту Евангелие, где говорится: «Ирод и Пилат явишася в суд и быша архиереи Анна и Каиафа». И Никон толковал сие событие народу и применял его к своим гонениям, рече: «Есть и на меня такие же мучители — Ирод и Пилат, Анна и Каиафа». А при отъезде послов, Никон сказал: «Вы желаете вселенскаго собора, я етого не боюсь, а на соборе я не только вас, но и самого государя оточту от християнства, уже у меня и грамота приготовлена». На ето послы сказали: «Ты сам еретик, почему ты прислал Паисию выписку из Сардийскаго собора, где похваляется папа?» Рече Никон: «Почему папу за добраго и не почитать? Там верховные апостолы Петр и Павел, а папа ихней слуга».— «Но ведь папу на соборах проклинаем» — сказали послы. Рече Никон: «Мало ли кто кого не за правду проклинает?» Затем спросили Никона послы: «Зачем ты ввел в мир великий соблазн и церковное смущение? Напечатал ты три Служебника в разные времена, и во всех трех великия несогласия, чем окончательно развратил и смутил всю церковь?» Никон сказал: «Я переменял не сам собой, а по свидетельству вселеньских патриархов». Затем послы уехали в Москву, передали все случившееся при них государю, и царь окончательно решился призвать вселенских патриархов и низложить гор-деца, лишить святительскаго сана. И тогда же посла царь челобитную восточным патриархом, прося их прибыти в Москву для весьма нужных дел.

Спустя после сего несколько времени, в ночь на 18 декабря, во время утрени, подъехало к Московской заставе несколько саней. «Кто едет?» — спросили сторожа. «Власти Савинскаго монастыря» — был ответ, и едущие направились в Кремль. В Успенском соборе шла заутреня, служил ростовский митрополит Иона, читалась кафизьма. Отворяется дверь собора, входит толпа мнихов, за ними несут крест, а за крестом идет гордо патриарх. «Перестань читать» — повелительно произънес Никон к чтецу поддиякону. Никоновы мнихи запели: «Исполаети деспота» и «Достойно есть». Подозвал Никон к себе под благословение митрополита, а за ним пошли все духовенство. «Поди, — сказал Никон митрополиту, — возвести великому государю о моем приезде». Митрополит пошел с ключарем Иовом, они нашли царя у заутрени в церкви святой Евдокии. «В соборную церковь приехал патриарх Никон и стал на патриаршем месте и послал меня возвестити тебе, царю» — сказал Иона. Царь отправился во дворец и наскоре приказал собратися боляром и духовным лицам. Было еще до разсвета, все наскоро собрались и недоумевали, что с Никоном делать. Царь велел болярам идти в собор и сказать Никону, чтобы немедленно ехал обратно в Новый Иерусалим. Бояре пошли в собор, сказали Никону: «Ты оставил патриарший престол самовольно, с клятвою обещался впредь патриархом не быть, уехал жить в монастырь, и об етом у государя написано ко вселенским патриархом. А ты теперь для чего в Москву приехал, и в соборную церковь вошел без совета освященнаго собора? Поиди обратно в монас-тырь, ето тебе государев указ». Рече Никон: «Сшел я с престола никем не гоним, а ныне я пришол обратно для того, чтобы учинить мир. И суда вселенских патриархов я не бегаю». И тут Никон передал боярам письмо: «Отнесите сей час государю письмо». Послали государю, и от государя возвратилось с ответом и объявили Никону, что великий государь приказал нам тебе объявить прежнее, чтобы ты шел назад в Новый Иерусалим, и письмо твое взял. Рече Никон: «Не пойду без ответу на письмо». Между тем, государь разскрыл письмо Никона и дал дьяку Алмазу читать. Читает письмо: «Слыша молву великую о патриаршем престоле: одни так, другие иначе, каждый что хочет говорит. Слыша ето, удалился я 14 ноября в пустыню вне монастыря на молитву и пост, дабы известил Господь Бог, чему подобает быти. Молился я довольно Господу Богу со слезами, и не было мне извещения» («Еще бы такому крамольнику от Господа изъвещение, с ума он спятил» — сказал Паисий). «Читай, очень любознательно» — сказал царь. Читает: «С 13 декабря уязвился я любовию Божиею больше прежняго, приложил молитву к молитве, слезы к слезам, бдение ко бдению, пост к посту, и постился даже до 13 дней: не ел, не пил и не спал, лежал на бедрах и, утомившись, сидел с час в сутки. Однажды, севши, сведен я был в самый малый сон, и вижу: стою в Успеньском соборе, свет сияет большой, но из живых людей нет никого, стоят одни усопшие святители и священники по сторонам, где гробы митрополичьи и патриаршие. Вот один святолепый муж обходит всех других с хартиею и киноварницею в руках, и все подписываются. И я спросил у него, что они такое подписывают? Тот отвечал: «О твоем пришествии на святительский престол». Я спросил пакы: «А ты подписался». И он отвещал: «Подписахся». И показал мне свою подпись: «Смиренный Иона, Божиею милостию митрополит». Я пошел на свое место и вижу: на нем стоят святители. Я испугался, но Иона сказал мне: «Не ужасайся, брате, такова воля Божия, взыди на престол свой и паси словесныя Христовы овцы». Ей, ей, такое мне видение было, Господь свидетель о сем. Обретаюсь днесь в Соборной церкви святыя Богородицы, и, исповедая вашему царскому величеству, понеже отхождения своего вину исполнив, что задумал, то и сотворих. И ныне пришед видети пресветлое твое лице и поклонитеся пресвятой славе царствия твоего, взявши причину от святаго Евангелия, где написано: «Вы — рече — взыдите в праздник сей, яко время мое исполнися. Егда же взыдоша братия его в праздник, тогда и сам взыде, не яве, но яко отай». И паки ино писание, рече Павел к Варнаве: «Возвращьшеся, посетил братию нашу во всех градех, в них же возвестихом слово Божие». Яко суть такожде и мы пришли, како суть у вас, государей, и у всех сущих в царствующем граде Москве и во всех градех. Приидох аз в кротости и смирении, — хощеши ли самого Христа прияти? Аз твоему царствию явлю, како Господу свидетельствующу: «Приемляй вас — Мене приемлет, и слушаяй вас — Мене слушает». Во имя Господне приими мя и дому отверзи двери, да мзда твоя не умалится. Сие написах аз твоему царскому величеству не от себя что либо, не корчемствовах словом Божиим, но от чистоты, яко от Бога, и ни от прелести дияволи, ниже лестию, но яко предвидящим сердца наша. Аминь».

«Чистой корчемник, святоша, наглец, сравнил себя со Христом, да его казнить за ето» — со всех сторон послышались разные голоса. Царь недоумевал, что с крамольником сотворить. Решили послать к Никону митрополита Павла, объявить Никону, чтобы немедленно выезжал из собора в свой Новый Иерусалим. Павел, придя, рече Никону: «Письмо твое царю донесено, царь и боляре письмо твое слушали, а ты, патриарх, немедля поезжай в твой Новый Иерусалим». Никон ни слова ни сказал, взял посох Петра митрополита и пошел к дверям. «Оставь посох!» — крикнули ему бояре. «Отнимите силою» — отвечал злобно Никон и вышел из церкви. Стал садиться в сани, потряхивая ногами, говоря громко: «Иде же аще не приемлют вас, изходя из града того прах, прилипший к ногам вашим, отрясите». — «Мы прах подметем» — крикнул боярин Матвеев. Время еще до разсвета утром и ярко была видна комета с хвостом. Никон указал на комету, сказал: «Да разметет вас всех Господь сею метлою, иже явися на дни многи». И сани помчали лжепророка, и стрельцы поехали за ним для надзора. И водвориша Никона паки в его Иерусалим, когда получено было в Москве, что восточнии патриархи, по прозьбе царя, уже на пути в Росию и едут по делу для производства суда над Никоном.

А так как многие ревнители по древнем благочестии стали открыто говорить, что Никона нужно низложить за истребление древняго благочестия, но как оказалось, что все уже российское духовенство давно приняло новое никоновское учение, и многие из высшаго духовенства разставлены на духовное правление не за добродетельное и воздержное житие, а за любимое принятие Никоновых книг и новых обычаев. А Никон же на деле обвиняется царем и болярством не за введение еретических обычаев и за уничтожение старых книг и нововводных ересей, а за интриги с царем, и за неподобныя сношения с царским семейством, и за самолюбивую гордость. Поетому царь и духовенство стали толковать, как поступить со мнимыми раскольниками. Царь призвал некоторых боляр и духовных, рече: «Раскольники требуют низложения Никона за введение ересей, вот предстоит вопрос: вернуться ли к старопечатным книгам и всем древним церковным порядкам? Десять лет тому назат собор решил, что никоновския книги есть настоящия, и книга Скрижаль, написанная Никоном, тоже настоящая, потому что она составлена во обличение российскаго староверства, и мы все тогда к етому были согласны и подписались. Да и книги все дониконовския печатныя и письменныя тогда же были сожжены и пепел их тогда развеян, и все по тогдашнему нашему согласию. Поетому и думать нечего о старых книгах. А потому, до низложения Никона, нам необходимо унять староверов, дабы оне после не завопили, что Никон низложен по ихнему, за ереси. И вас прошу, духовные пастыри, соберитеся без моей и болярской власти и осудите раскольников за непокорение церкви. Знаите сами, если нам вернуться к старым книгам и законам, то все мы будем опорочены и осмеяны, и все мы по древним законам будем подлежать низложению. Сами обдумайте, может быть расколоучители и правы, тогда все мы куда годимся?».

И вот, по приказанию государя, съехалось духовеньство, собрался собор. На соборе были поставлены следующия вопросы: 1. Вопрос: Признавать ли православными патриархов греческих, несмотря на то, что они живут под властию султана турецкаго? И етот вопрос скоро решили и признали патриархов православными, да нельзя и не признать, потому что патриархи едут по требованию, судить русскую путаницу. 2. Вопрос: Признавать ли православными греческия книги, по которым Никон исправлял российския? И утвердительно признали, да не признать им было и нельзя, потому что они же сами подписались, сожгли святыя книги, за то и саны получили. 3. Вопрос: Признавать ли православным Московский собор 1654 года, осудивший старые книги сожегчи, и новые ввести, и все новые законы принять? И тогда страдалец протопоп Аввакум явился на собор и выступил на среду собора со святою древнею книгою, и обличил суемудренный собор, задал вопрос лицемерным судиям: признают ли они всех российских святых угодников и чудотворцев от князя Владимира, и до отступника Никона спасшихся и нетленными телесами просиявших? Етим вопросом как громом поразил весь еретичествующих сонм, но ниже уцеломудри пришедших на попрание истинны. И сбысться на нем Соломони премудрости изречение: «Обличи премудраго и премудрее будет, не обличай злых, да не возненавидят тебе, и обличение нечестиваго — мозолие ему». И тако святый страстотерпец Аввакум великую мозоль прият: воспретиша Аввакуму святыя книги чести на соборе и осудиша всех непокорившихся нечестию Никонову: лишить священных санов, и остригчи им брады, и сослать в заточение, а за двуперстное знамение — отсечение правых рук, а за обличение Никониянских ересей — отрезания языков, и прочия измыслиша небывалыя казни.

И, между тем, услышаша, что восточнии патриархи находятся в пути и приближаются к Москве. И исполнися пророкованный 1666 год. И вызванные на суждение кореня горести любоначальнаго возмутителя Никона патриарха еллинстии патриархи: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, при встрече [с] российским государем Алексеем Михайловичем, приветствованы такими государевыми речами: «Вас, благочестне, яко самих святых верховных апостол приемлем, любезне, яко анггелов Божиих объемлем». «О святая и пречистая двоице, что вас наречем? Херувимы ли, яко на вас почил есть Христос, серафимы ли, яко непрестанно прославляете его?» Сия то двоица, с сущими с ними со служебниками, восприятая за верховных апостолов, уверованная за анггелов Божиих, были действующими органами собора и судьбы святонаследственнаго православия. Они осу-ществляли главеньство, были душею собора 1666 года, происходившаго в неколицех заседаниях до законодательнаго приговора 13 маия 1666 года, запечатлевшаго пределы новопреданнии с осуждением всех последователей древняго благочестия.

К преждереченному возвратимся. Егда царь и боляре встретиша прибывших патриархов и назначиша время суда над Никоном, послаша за ним киевскаго блюстителя митрополичьей кафедры, епископа Мефодия и двух архимандритов, которые объявили Никону, что он должен идти на собор смиренным обычаем, то есть царь и боляре желают, чтобы ты явился на собор не как патриарх, а как простой мних. Но Никон сие принял с презрением и посланным ответствовал, что он унизить своего сана не желает, и сказал, что ето будет в посрамление российской церкви пред греческими не-вольниками султана.

И тако собрашася в столовой палате при церкви Благовещения в Кремле. Царь и восточнии патриарси сели на свои места, такожде и вси свидетели по делам Никона — бояре, окольничии, думные дьяки — седоша на свои места. Егда же приведоша патриарха Никона в полату, и не видя Никон себе седалища, зело оскорбися, и небрежно и гордо поклонися восточным патриархом и царю. Рече Никон: «Я места себе, где сесть, с собою не принес, пришол я узнать, для чего вселенские патриархи меня звали» — гневно спросил Никон. Глагола царь: «Патриархом от начала Московскаго государства, соборной апостольской церкви, такого безчестия не бывало, какое учинил бывший патриарх Никон. Для своих прихотей, самовольно, без моего повеления и без соборнаго совета церковь оставил, патриаршества отрекся и учинил многие смуты и мятежи, и церковь вдовствует девятый год. Допросите его, для чего сие учинил?» И патриархи обратились с сим вопросом к Никону. Рече Никон: «Имеете ли вы согласие с константинопольским и иерусалимским патриархами меня судить? А без них совета я вам отвечать не буду, потому я имею хиротонию от константинопольского патриарха. Патриархи указаша ему свитки, содержащия согласие названных патриархов. Глагола Никон: «Бью челом великому государю и патриархом выслать из собора моих недругов: Питирима митрополита Новгородскаго и Павла Крутицкаго, они хотели меня отравить и удавить». Но Никону в сем отказали. Глаголаша патриархи Никону: «Чесо ради отречеся патриаршества?» Рече Никон: «Удалихся от царскаго гнева». Глагола царь: «Посылал аз к Никону князя Юрия Ромодановскаго с тем, чтобы Никон не писался и не назывался «великим государем», понеже ранея его бывшия патриархи тако не именовашася». Глагола Ромодановский: «Кроме веления царева, аз Никону ничтоже глаголах». Рекоша патриархи: «Какия тебе от великаго государя были обиды?» Рече Никон: «Никаких обид не бывало, но когда царь не стал ходить в церковь, то я патриаршество оставил». Рекоша патриархи ко архиереям: «Какия обиды были Никону от царя?» Рекоша архиереи: «Никаких обид не было». Рече Никон: «Я об обиде не говорю, а говорю о государевом гневе. И прежние патриархи от гнева царскаго бегали: Афанасий Александрийский, Григорий Богослов». Рекоша патриархи: «Другие патриархи оставляли престол, да не тако, якоже ты отрекся, что впредь не быть тебе патриархом, если будешь патриархом, то анафема будешь». Рече Никон: «Аз тако не глаголях, я глаголях, что иду за свое недостоинство». Рекоша патриархи: «Когда тя ставиша в священный чин, тогда глаголал «достоин», а когда тебе сделал царь замечание о твоей несправедливости, тогда стал недостоин». Рече Никон: «Ето на меня выдумали». Рече царь: «Никон писал на меня в грамотах своих святейшим патриархом многия безчестия и укоризны, а я на него нимало безчестия и укоризны не писывал, допросите его: всю ли он истинну, безо всякаго прилога писал, за церковные ли догматы он стоял, Иоасафа патриархом святейшим и братом себе почитает ли, и церковныя движимыя и недвижимыя продавал ли?» Рече Никон: «В грамотах писал, за церковныя догматы стоях, Иоасафа за патриарха почитаю, а вещи церковныя продавал, за то винюсь и прошу прощения, а грамоты моей патриарху Дионисию не вели читать». Рече царь: «Не хотел ты слушатися и шумел, сам виноват, пущай читает».

И приказал читать грамоту думному дьяку. И дочитываится до сего: «Послан я в Соловецкий монастырь за мощьми Филиппа митрополита, котораго замучил царь Иван неправедно». Рече царь: «Для чего такое безчестие и укоризну царю Ивану Васильевичу написал, а о себе утаил, как он изверг без собора Павла епископа Коломеньскаго, ободрал с него святительския одежды и сослал на заточение, допросите его, по каким правилам он ето делал?» Рече Никон: «По каким правилам я его изверг и сослал, того не помню, есть о нем на Патриаршем дворе дело». Рече митрополит Павел: «На Патриаршем дворе дела нет и не бывало, а Никон изверг Павла за правое дело». И Никон на сия обличения ответить ничего не мог. И думный дьяк дочитывается до сего: «Царь начал вступаться в патриаршия дела». Рече царь: «Допросите его, в какия патриаршия дела я вступаюсь?» Рече Никон: «Что я писал, того не помню». Думный дьяк читает: «Оставил патриаршество чрез государев гнев». Рече царь: «Допросите, какой от меня ему был гнев и обида?» Рече Никон: «На боярина Хитрово не дал обороны». Рекоша патриархи: «Аще бы и правда, что боярин бил твоего человека, но подобало бы тебе терпеть, бить челом государю, а не гневатися». Рекоша архиереи: «Когда Никон снимал панагию и ризы в Успеньском соборе, то говорил: «Аще помыслю в патриархи, анафема да буду». Панагию и посох оставил, взял клюку, а про государев гнев ничтоже рече, поехал в Воскресеньский монастырь. За ним повозли его люди много сундуков с имением, да к нему же отослано из Патриаршей казны 2000 рублев». Никон не мог на сие никакого ответу дати. Рече царь: «Когда Никон был на патриаршестве, то перевел из Твери архиепископа Лаврентия в Казань, и других многих от места к месту переводил». Рече Никон: «Я ето делал не по правилам, по неведению». Рече митрополит Питирим: «Ты и сам на Новгородскую митрополию возведен на место живаго митрополита Авфония». Рече Никон: «Авфония был без ума, чтоб и тебе такожде обезуметь». Думный дьяк читает: «От сего беззаконнаго собора перестало на Руси соединение с восточными церквами, и от благочестия и от благословения твоего (патриарха Царяграда) отлучились, от римских костелов начаток приняли волями своими». Рече царь: «Поетому Никон нас считает всех еретиками. И аще бы дошло то письмо до вселеньских патриархов, то всем нам быть бы под клятвою, и от етого его ложнаго письма надобно всем нам очиститися». Рекоша патриархи: «Чем Русь от соборной церкви отлучилась?» Рече Никон: «Газский митрополит Паисий долго на Москве жил, перевел Питирима из одной митрополии в дру[г]ую и других архиереов с места на место переводил. А я самого его митрополитом не считаю, у него ставленной грамоты нет». Рече царь: «Никон проклял боярина Стрешнева безвинно». Никон рече царю: «Бог тебя будет судить, я узнал на избрании своем, что ты будешь ко мне добр шесть лет, а потом буду я возненавиден и мучен». Рече царь: «Допросите его, как ето он узнал на избрании своем?» Рекоша патриархи: «Как ето ты узнал?» На сие Никон не дал никакого ответа. Рече архиепископ рязаньский Иларион: «Никон говорил, что видел звезду метлою, и от того будет Московскому государству погибель. Пусть скажет, от какого духа он ето уведал?» Рече Никон: «И в прежнее время такия знамения бывали, и на Москве ето сбудется. Господь пророчествовал на горе Елеонстей о разорении Иерусалима за 40 лет». В 1 день сим окончен был суд над Никоном. До следующаго дня Никона увезли в архиерейское подворие.

5-го декабря паки собору всему собрану бывшу, явися и Никон, лицом бледен и суров. Рече патриарх Паисий к Никону: «Ты отрекся от патриаршескаго престола с клятвою и ушел без законной причины». Рече Никон: «Благое по нужде не бывает, я ушол от гнева государева». Рече патриарх Паисий: «Кто тебе велел писаться патриархом Новаго Иерусалима?» Никон рече: «Не писался и не говаривал». Архиепископ Иларион Рязанский глаголет: «Он мне писал», и показывает письмо Никоново. Рече Никон: «Рука моя, видно я описался. Слышал я от греков, что на антиохийском и александрийском престолах иные патриархи сидят. Чтоб государь приказал свидетельствовать, пусть патриархи положат Евангелие». Патриархи рекоша: «Мы патриархи истинные, не изверженные и не отрекались от престолов своих, разве турки без нас что сделали. Но если кто дерзнул на наши престолы безнаказанно, по принуждению султана, тот не патриарх, а прелюбодей. А святому Евангелию быть не для чего, не подобает Евангелием клятися». Никон рече: «От сего часа свидетельствую Богом, что не буду пред патриархами говорить, пока Константинопольский и Иерусалимский сюда будут». Рече архиепископ Иларион Рязанский: «Как ты не боишися суда Божия, вселеньских патриархов безчестишь?» Рекоша патриархи к собору: «Скажите правду про отрицание Никоново с клятвою». Питирим Новогородский, Иоасаф Тверский рекоша: «Никон отрекся и говорил: «Если буду патриарх, то анафема буду»». Рече Никон: «Я назад не поворачиваюсь и не говорю, что мне быть на престоле патриаршеском, а кто по мне будет патриарх, — тот будет анафема. Так я и писал к государю, что без моего совета не поставлять другаго патриарха. Я о престоле ничего не говорю, а как изволит государь и патриархи». Патриархи прочитали правила по гречески и велеша чести Илариону по руски. Иларион читает: «Аще кто покинет престол волею, без наветов, то ему впредь не быть на престоле». Рече Никон: «Сии правила не апостольския и не вселенских соборов и не поместных, я етих правил не принимаю и не внимаю». Рече митрополит Павел: «Сии правила приняты церковию». Рече Никон: «Их в руской Кормчей нет, а греческия правила не прямыя, их патриархи от себя написали». Рекоша патриархи: «Греческия правила прямыя». Реча архиепископ тверской Иоасаф: «Когда он отрекался с клятвою от престола патриаршескаго, то мы его молили, чтобы он не покидал престола, но он говорил, что раз отрекся, и больше не патриарх, а если возвратится, то будет анафема». Глагола боярин Алмаз Иванов: «Никон писал государю, что ему не подобает возвратитися на престол, яко псу на своя блевотины». Никон рече: «Того не писал, не только меня, но и Златоустаго изгнали неправедно». Обратился к царю с негодованием: «Когда на Москве учинился бунт, то и ты, государь, сам неправду свидетельствовал, а я, исъпугавшись, только пошол от твоего гнева». Рече царь: «Непристойныя речи, безчестя меня, говоришь. Некто на меня бунтом не приходил, а приходили земския люди, и то не на меня приходили, а бить челом об обидах». Голоса от собора: «Как ты не боишься Бога, непристойныя речи говоришь, великаго государя безъчестишь». Рекоша патриархи: «Для чего ты клобук черный с херувимами носишь и две панагии?» Рече Никон: «Ношу черный клобук по примеру греческих патриархов, херувимы ношу по примеру московских патриархов, которые носили их на белом клобуке. С одною панагиею с патриаршества сошел, а другая — крест — в помощь себе ношу». Рекоша архиереи: «Когда от патриаршества отрекся, то белаго клобука с собою не взял, а взял простой мнишеский, а ныне носишь с херувимами». Рече антиохийский патриарх: «Зде ли, что антиохийский патриарх не судия вселенский?» Никон рече: «Там себе и сиди. В Александрии и Антиохии ныне патриархов нет. Александрийский живет где-то в Египте, а антиохийский — в Дамаске». Рекоша патриархи: «Когда благословили вселенские патриархи Иова митрополита Московскаго на патриаршество, в то время где они жили?» Рече Никон: «Я в то время невелик был». Патриархи рекоша: «Слушай правила святыя». Рече Никон: «Греческия правила непрямыя, печатали их еретики». Рекоша патриархи: «Приложи руку, что наш Номоканон еретический и скажи, какия в нем ереси?» Никон рече: «Ето дело не мое». Рекоша патриархи: «Скажи, сколько епископов судят епископа и сколько патриарха?» Никон рече: «Епископа судят 12 епископов, а патриарха — вся вселенная». Рекоша патриархи: «Почему ты один Павла епископа Коломеньскаго низверг не по правилам?» Никон на сие никакова ответа не даде. Рече царь: «Вершили всем вселеньским патриархом, они подписались своими руками, что Антиохийский и Александрийский пришли по их согласию в Москву». Рече Никон: «Рук их не знаю». Рече антиохийский патриарх: «Ето истинные руки патриаршеския». Никон рече с грубостию: «Широк ты зде, как то ты ответ дашь пред константинопольским патриархом?» Голоса от собора: «Как ты Бога не боишься, великаго государя безчестишь и вселенских патриархов, всю истинну во лжу ставишь?» Патриархи рекоша: «Отберите у Никона крест, который пред ним носят, ни один патриарх этого не делает, а ето есть латинский обычай. И отселе ты, Никон, не будешь патриарх и священная да не действуеши, но будеши яко простый мних». Сим и окончился суд над Никоном, и съвезоша Никона на Архангельское подворие до объявления ему законнаго низложения, и судии разыдошася.

И 8-го декабря паки собирается весь преждебывший собор во главе царя и патриархов, и написаша грамоту по правилам о низложении Никона, и вси судии и свидетели подписашася. Никона же того дня не позваша. И паки собирается весь преждереченный собор в церкви Чюдова монастыря. Патриархи и вси архиереи были в саккосах, и вси сташа на своих местах. Приведен был и Никон. Вид его был гордый и гневный. Боярин Алмаз Иванов и один из греков начаша читати выписку из Соборнаго деяния по гречески и по российски. По окончании чтения, патриархи поидоша к царским вратам, призваша к себе Никона и начаша ему читати обвинительное Соборное изложение, содеянныя им вины, за которыя низвергается сана. Сице начаша: «Проклинал российских архиереов в Неделю православия мимо правил и суда; покинутием престола заставил церковь вдовствовать восемь лет и шесть месяцев; ругался двоим архиереям: одного называл Анною, другаго — Каиафою; из двоих бояр, одного называл Иродом, другаго Пилатом; когда был призван на собор по обычаю церковному, то пришел не смирным обычаем, а не переставал порицать патриархов, говоря, что они не владеют древними престолами, но скитаются вне своих епархий; суд их уничтожал и все правила средних и поместных соборов, бывших по вселенским, всячески отверг; Номоканон назвал книгою еретическою, потому, что напечатан в странах западных; в письмах к патриархам православнейшаго государя обвинил в латыньстве, называл мучителем неправедным, уподоблял его Иеровоаму и Осии; говорил, что синклит и вся российская церковь приклонилась к латинским догматам, но порицающий стадо, ему врученное, — не пастырь, а наемник; архиерея один, сам собою, низверг; по низложении Павла епископа Коломеньскаго, мантию снял и предал на лютое биение, и безвестно куда-то заточил; отца своего духовнаго повелел без милости бить и патриархи сами язвы его видели; живя в Воскресенском монастыре, многих людей, иноков и бельцов, наказывал не духовно, не кротостию за преступления, но мучил мирскими казньми: кнутом, палицами, и иных на пытке жег».

Когда же чтение окончилось, александрийский патриарх снял с Никона клобук и панагию и сказал: «Впредь патриархом не называйся и не пишись, а называйся простым мнихом Никоном. В монастыре живи тихо, безмятежно и о своих согрешениях моли всемилостиваго Бога». «Знаю — воскликнул Никон — и без твоего поучения, как жить. А что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе: до[с]танется вам жемчугу золотников по пяти, или по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтобы было чем заплатить султану. Откуда взяли вы эти законы, зачем вы действуите здесь тайно, как воры, в монастырской церкви, в отсутствии народа; поставлен я в патриархи при всенародном множестве, ведите меня в ту церковь, где я принял пастырский жезл». На сие Никону патриархи ответиша: «Все равно, в какой бы церкви не было произнесено определение собора, лишь бы оно было по совету царя и архиереов». И патриархи надели на Никона простой клобук, снятый с греческаго мниха. Посем взяша Никона под стражу, и повезоша из Чудова монастыря в простых санях на Земский двор, и ждать указа повелеша.

Через несколько дней осудиша Никона сослать в Ферапонтов монастырь в Белозерском уезде, куда и съвезоша под стражей. И там Никон, близь монастыря, на острове длиною в 20, а шириною в 5 сажен, Никон тут водрузил четырехъконечный крест с надписанием, что крест поставлен патриархом Никоном, бывшим в заточении, и бывший при Никоне там мних Иона, искусный резщик, рассказывал стрелецкому голове Шепелеву и письменно засвидетельствовал, что Никон к тому кресту ездил, беседовал с дияволом, который являлся ему во образе змия, и Никон обнимал его и целовал, и спрашивал, что об нем говорят в народе.

Обо всем етом голова Шепелев донес царю, и Феодор Алексеевич послал туда тульскаго архимандрита Павла и дворянина Ивана Желябовскаго, и на основании показаний их, Никон переведен в Кирилов Белозерский монастырь. По неколицех же летех, по прозьбе царицы Наталии Кирилловны, разреши царь Никону возвратитися в Новой Иерусалим, но Никон на пути, не доезжая Ярославля, умер 18 августа, против Спасскаго монастыря на реке Костроме, и откуда перевезен был в Новый Иерусалим, где и погребен в церкви, называемой Темница. От таковыя глубины темнаго ада да избавит нас Христос Бог наш, и да утвердит нас в древлецерковных законех и обычаях и сохранении заповедей Божиих до конца жизни нашея пребывати, и во оставлении грехов, и чистое покаяние Ему, всещедрому Владыце, принести и вечных благ получити.

Один писатель Никоновой истории, Иван Шушерин, пишет сице: «По окончании суда, когда гречестии патриархи приказали снять с головы Никона черный клобук и с шеи панагию, Никон начал кричать: «Вы есте просаки и грабители, а не пастыри, и пришли есте не на пользу, но лестию и похлебством, жестоконравных человек сердца похитите и именем патриаршества точию, а не делом, нраву их разрешение учините, и тем несытую вашу сребролюбивую и аду подобную гортань наполните». И патриарх Паисий не стерпел сего оскорбления: посохом своим сшиб с Никоновой головы клобук на землю, и много друг друга укоряюще и поносяще».