Беспоповское староверие сегодня: страны и регионы

Безгодов А. А.

А.А. Безгодов. Старообрядческие согласия Верхокамья в прошлом и настоящем

Безгодов А.А.

Заместитель Председателя Культурно-Паломнического Центра им. протопопа Аввакума

Верхокамье – историческая территория Сивинского, Верещагинского, части Очерского районов Пермской обл. и части Кезского района Удмуртии, на которой после церковной реформы второй половины 17 в. проведенной патриархом Никоном довольно компактно сохранились поселения староверов. Даже само название региона «Верхокамье» имеет в некотором роде староверческое происхождение, одно из первых его упоминаний встречается в «Родословии» духовных отцов Верхокамья[1].

По свидетельству синодальных миссионеров А. Луканина и Палладия (Пьянкова), старообрядчество в Верхокамье распространялось с конца 17 в., после подавления восстаний Московских стрельцов, выступивших в защиту старой веры. Позже подверглись опустошению обители на реке Керженец, следствием чего стала новая волна переселенцев. В середине 19 в. об этом писали так: “«раскол» принесли в Пермскую землю /…/ беглые стрельцы, основавшие в Верхокамье скиты по рекам Сепыч, Сабанец, Лысьва и Очёр. Среди стрельцов лица родовитые и сановитые»[2]. Против средоточия «бунтарства и непокорности» были направлены правительственные войска во главе с капитаном Пальчиковым, и в 1725 г. скиты были разгромлены.

Староверы оставшись в затруднительном положении предпринимали попытки наладить связи со своими единоверцами в других регионах России. В 1731 г. представителями Верхокамского староверия такие контакты были установлены с Выговским монастырем в Поморье, ставшим к тому времени крупнейшим духовным центром для староверов-безпоповцев (поморцев)[3]. Главным таким центром в Верхокамье становится село Сепыч[4]. Однако вполне вероятно, что связи местных староверов с Поморьем существовали и раньше. Еще в самом начале 18 в. упоминается Гавриил Семенов (Украинцев), один из виднейших руководителей Выговского монастыря, проживавший в это время на реке Обве[5].

Возможно в это же время в Южных районах Верхокамья установилось влияние беглопоповцев-софонтиевцев[6], представители которых в эти годы переселялись из Керженского Поволжья на Урал. Последователей этого согласия чаще называли «стариковцы»[7], а так же «кержаки»[8], причем последнее наименование через некоторое время стало общераспространенным среди старообрядцев различных согласий по всему Уралу и Сибири. В Верхокамье кержаками называют именно поморцев, причем в ходу такие термины как кержацкая вера, кержацкая посуда и даже кержацкий язык, на вопрос «кто такие кержаки?» можно услышать и такой ответ: «кержаки это нация такая, а еще есть могули и скобари»[9].

В начале 19 в. администрация промышленников Строгановых в своих камских вотчинах предпринимала попытки принудительного привлечения местных старообрядцев в государственную (никонианскую) церковь. Для вовлечения старообрядцев стали организовываться и так называемые «единоверческие» приходы, в которых при условии полного подчинения официальной церкви и при определенных оговорках допускалось богослужение по старым книгам и дораскольным обрядам. таким образом вводилось некое подобие унии. Тем не менее к первой четверти 19 в. основное население Верхокамья продолжало оставаться верным древлецерковному благочестию.

Очередная волна давления со стороны государства, началась в 30-е годы 19 в. в правление императора Николая I. В эти годы по всей стране власти закрывали староверческие Храмы и молельни. В 1833 г. более 23 тыс. обвинских староверов было переведено в единоверие. Однако уже вскоре более 17 тыс. из них вновь заявили себя сторонниками старой веры. К концу 19 в. по Верхокамью в среднем числилось: Старообрядцев – 29,5 тыс., приверженцев официальной Церкви – 4,3 тыс.[10].

В середине 19 в. началась активная и вполне успешная проповедь поморцев в Юсовской, Карсавайской, и др. волостях Вятской губ. (современный Север Удмуртии) среди новообрядческого населения, а так же в южных районах Верхокамья среди бывших беглопоповцев-софонтиевцев, которые к этому времени фактически перешли на безпоповские позиции. Поморские общины в это время появляются в таких селах, как Карсавай, Юс, Кулига, Путино, а также на Очерском заводе и др.

Старообрядцы-беглопоповцы продолжали сохранять свои позиции среди заводского населения, в том числе в Очере. После возникновения «Белокриницкой иерархии»[11], они в большинстве своем присоединились к ней. Особое распространение белокриницкие поповцы имели именно в южных районах Верхокамья.

Продолжали существовать и потомки беглопоповцев-софонтиевцев (стариковцев), которые в течение 19 в. окончательно перешли к безпоповской практике и во внешней среде становятся более известными под именем «часовенных»[12].

На рубеже 19-20 вв. в Верхокамье упоминается даже такое экзотическое согласие как «Беловодская иерархия»[13], свидетельством этого является то, что в это время здесь (на территории современного Верещагинского района) действовал в качестве «беловодского» священника некий Меркурий Гилёв[14].

Некоторый след в истории староверия в Верхокамье оставили и так называемые «Бегуны» (странники, красноверы)[15]. Наибольшее число воспоминаний об их пребывании встречается в Кулиге и Верещагино. В Кулиге странники имели особое влияние на поморцев. Возможно, на протяжении некоторого времени у местного населения даже не существовало четких границ между этими согласиями. Так миссионерами в 19 в. отмечено, что местные староверы по рождению своих детей не крестят, а крестятся только перед смертью. До середины 20 в. в Кулиге и округе староверы-поморцы не ставили крестов на могилах и вообще никак их не отмечали[16]. В соседних деревнях Соколовского сельсовета, так же была распространена традиция устанавливать на могилах простые столбики с крышкой, что может в тоже время свидетельствовать и о связях с северной поморской традицией.

В первой трети 20 в., в Верещагино и районе, странники собирались тайно на квартирах и по частным домам. В это время они имели некоторые симпатии со стороны других старообрядцев под влиянием негативного отношения к Советской власти и усилением эсхатологических ожиданий. Согласно докладу направленному в 1932 г. правящему епископу в Пермь от протоиерея Мичкова(?), странников «в Верещагино 10-15 домов и столько же в Каранятах, организация тайная, но боевая с наступательным характером»[17]. В те времена подобная характеристика могла привести к трагическим последствиям. Более поздних упоминаний о странниках в Верхокамье не встречается, возможно они действительно оказались истребленными сталинским репрессивным режимом.

Более подробную историю старообрядческих согласий представленных в Верхокамье в настоящее время мы приведем ниже. Своеобразие традиционной культуры старообрядчества в Верхокамье особенно проявляется в среде староверов-поморцев, по этой причине мы постараемся описать историю и современное положение этого согласия особенно тщательно.

Поморцы (даниловцы)[18]

В начале 18 в. в среде староверов постепенно усиливается влияние Выговского поморского монастыря, в том числе и на Верхокамские общины. Верхокамье становится одним из ключевых звеньев в коммуникациях староверов на пути из Поморья на Урал и в Сибирь.

Многочисленное староверческое население Верхокамья постаралось найти для себя духовное руководство и вело по этому вопросу переписку с Выговским монастырем. В начале 1730-х годов Выгорецкий киновиарх Семён Денисов прослышав о Верхокамье пишет послание братиям по Вере, известное как «Верительная грамота для первого Поморского учителя в Верхокамье Григория Яковлева». Вот фрагмент из этого послания: «… Дойде к нам в поморские скиты слышание о вашем боголюбии и елицех покоряющихся священным правилом. Слышим от еретик крещение и рукоположение не приемлющих и обращение с ними не имеющих. О таковых Мы зде радостию возрадовахомся, яко ещё в толикое время паде искра истиннаго благочестия в той удалённой стране, да ещё и в малых сияет, но обаче по Златоусту «Лучшии един творяй волю, паче тмы беззаконных» <…> И елика писанием извещение, или возвестит вам брат Григорий, не преслушайте от Божия закона глаголющу ему …»[19].

По прибытии, Григорий Яковлевич с помощниками обосновался вероятнее всего в селе Сепыч, которое стало центром Верхокамских поморцев. Первоначально влияние Сепычевских наставников распространялось на Сепычевскую, часть Бубинской и Екатерининской волостей (в границах 19 в.), позже ко второй половине 19 в. поморское влияние распространилось на Путинскую, Люкскую, Юсовскую и Карсавайскую волости. Поморцы в большом количестве также поселились в районе Очерского завода (ныне город Очер).

В Верхокамье был создан замечательный письменный памятник истории местных староверов – «Родословие духовных отцов Верхокамья», сохранивший для нас имена первых наставников[20], в котором прослеживается преемственность от них вплоть до середины 19 в.

Для решения возникавших вопросов духовными наставниками собирались поместные соборы-собрания, в которых участвовали представители многих сельских обществ. Именно на одном из таких соборов в Сепыче в 1866 г. между наставниками произошла ссора, которая на соборе 1888 г. в деревне Гришки под председательством Давыда Ивановича и Максима Григорьевича завершилась разделением прежде единого поморского общества на два лагеря. Этот раздел стал одним из факторов мешающих современному развитию местного староверия. Последователи Максима Жданова стали именоваться «Максимовцами» (Шантаровское согласие). В то время они были распространены в западной части Сепычевской и Екатерининской волостей. Сторонники Максима Григорьевича, стали именоваться «Дёминцами», их поддержало большинство староверов Верхокамья.

С началом столыпинских реформ много поморских семей, в основном «максимовцев», переселилось в Западную Сибирь, в окрестности города Кемерово, где и проживают до настоящего времени.

После выхода в 1905 г. указов Государя Николая II об укреплении начал веротерпимости и свободе совести, в Верхокамье, как и по всей стране, в среде староверов начался необычайный подъем религиозной жизни. В эти годы в некоторых селах и деревнях были построены моленные дома, учреждены воскресные и церковные школы. В частности действовала моленная и школа при моленной в деревне Потереи Кониплотнического общества Бубинской волости[21], в Сепычевской волости так же известно о бывшей моленной и мастерской по литью икон и крестов в деревне Сергино[22], но безусловно были и другие. Однако местные староверы не спешили воспользоваться возникшим правом государственной регистрации общин, в это время известно лишь об одной такой попытке в Екатерининской волости Оханского уезда. Как следует из документа общину составляли «последователи поморской секты даниловского согласия, не приемлющие священства (безпоповцы)»[23]. Зарегистрирована община была 20 октября 1907 г. за № 47 реестра старообрядческих общин по Пермской губернии. Руководителями значатся Петр Андреевич Чертков и Иван Афанасиевич Сединин. Тем не менее 14 января 1913 г. община была снята с регистрации по заявлению от прихожан с формулировкой, что регистрация «противоречит духу согласия»[24].

Из приведенного выше документа мы можем так же сделать уточняющее предположение о конфессиональной принадлежности староверов-поморцев Верхокамья и отнести их к «поморцам-даниловцам», как одной из ветвей поморского староверия, и что с нашей точки зрения важно, воспринималось некоторыми как самоназвание. Это тем более интересно учитывая, что уже к середине 20 в. в качестве внешнего наименования и внутреннего самоназвания употреблялся термин «кержаки».

Интересным представляется то, что до настоящего времени в среде верхокамских староверов-поморцев продолжают сохраняться традиционные «даниловские» особенности, среди которых отсутствие в богослужебной практике брачного чина (раньше существовала внецерковная свадебная обрядность и родительское благословление). При этом прихожан состоящих в браке допускают во время службы до молитвы, хотя в некоторых общинах до настоящего времени требуется, чтобы соборные (служители) не жили семейной жизнью. Кроме того, каждение икон кацеей происходит не крестообразно, а по-даниловски – обводом, во время службы происходит каждение не человека, а нательного креста, который предварительно вынимается из-за пазухи[25].

Активно участвовали местные староверы-поморцы и в общении со своими единоверцами за пределами Верхокамья, без сомнения они были в курсе основных событий в жизни Старообрядческой Поморской Церкви в России, в том числе знакомы с решениями Первого и Второго Всероссийских Соборов христиан-поморцев проходивших в Москве в 1909 и 1912 гг. Согласуясь с решениями этих соборов в Верхокамье в 1920-х гг. образовывается и действует местный духовный совет[26].

В начале 1914 г. Верхокамье посетил известный начетчик того времени, наставник Московской поморской старообрядческой общины Ф.Ф. Румянцев, который провел несколько бесед, а так же три публичных диспута с миссионерами синодальной церкви в деревне Киршонка Карсавайской волости Вятской губернии, в селе Сепыч и в деревне Потереи Бубинской волости Пермской губернии[27].

В революционные годы Верхокамье оказалось ареной боевых действий Гражданской вейны. В 1918-1919 гг. здесь дважды проходила линия фронта и несколько раз возникали крестьянские антибольшевистские выступления, крупнейшее из которых произошло в Сепыче в августе 1918 г. В Сепычевском восстании приняли участие и руководители старообрядческих общин, причем власть большевиков воспринималась здесь в том числе и как власть антихриста, так в селе Буб среди лозунгов на волостном собрании звучало: «нужно нам выбрать совет, этих коммунистов не допускать… Нам не нужно антихристов, нужно православных людей»[28].

В первые послереволюционные годы по староверию был нанесен один из самых сокрушительных ударов за всю историю. Кроме подвергнутых репрессиям (вплоть до расстрела) наставников, многим активным деятелям пришлось покинуть Верхокамье из опасения за свою жизнь. Ликвидацией купеческого сословия и раскулачиванием была подорвана экономическая база, обеспечивавшая развитие и поддержку жизнедеятельности староверческих обществ. Активно производилась опись и изъятие церковного имущества, преимущественно книг и икон.

Не смотря на столь тяжелые условия, верхокамские поморцы (деминцы) по мере возможности сохранили соборное управление в Церкви и собрались в 1924 г. на собор в село Сепыч, секретарем собора избрали Мелехина Григория Николаевича. Итогом совещания стал сборник «Деяний и уложений собора по догматическим и каноническим вопросам»[29].

После Великой Отечественной войны состоялся очередной собор. В качестве главного вопроса на соборе обсуждалась проблема разделения на деминцев и максимовцев. По этому вопросу состоялось несколько советов в разных деревнях: 1 совет — 7 марта 1946 г. прошел в д. Гарь, 2 совет — 11 июня 1947 г., 3 совет — 23 июня 1947 г. в д. Андронята, 4 совет — 11 марта 1948 г. в д. Абромята, заключительный совет проведен 23 июня 1948 г. (возможно около Сепыча). На соборе принимали участие представители более пятидесяти обществ, присутствовало более ста человек. Секретарем собора был избран Мальцев. Одним из итогов этого собора стало сближение с Максимовцами, было принято «Воззвание дорогим нашим по вере братьям святой Христовой Церкви»[30]. В работе собора среди принимавших участие общин упоминаются следующие: Тю(и)менская, Розвальская, Кулижская, Юсовская, Сидоровская, Афонятская, Костымская, Лыповская, Ефимовская, Саватятская, Сепычевская, Одронятская, Запольская, Купчевская, Коростлёвская[31].

Еще один местный собор был созван 9 марта 1960 г. в деревне Кривчаны, на нём был утвержден келейный монастырский обряд[32].

К началу 1970-х годов общины и группы староверов-поморцев сохранялись во многих деревнях и селах тех районов Верхокамья, в которых они проживали наиболее компактно. Крупнейшими обществами в то время являлись:

Максимовские — в селах Соколово и Сенино, в деревне Нифонята.

Дёминские — в селах Карсавай, Кулига, Путино и в деревнях Дёмино, Чирки, Павличата, Пестери, Саватята, Малая Сива, Коростели и др.

В поселке Северный Коммунар, а так же в селе Сепыч и в городе Верещагино проживали в большом количестве представители как дёминцев, так и максимовцев.

Несколько десятилетий староверы-поморцы Верхокамья находились в изоляции от своих одноверцев в России и зарубежом. Некоторые контакты, ограниченные перепиской и получением необходимых церковных предметов (календари, служебные книги, нательные кресты), поддерживались с Высшим Старообрядческим Советом в Литве (Вильнюс) и с Рижской Гребенщиковской поморской общиной. В конце 1990-х гг. устанавливаются связи с Российским Советом Древлеправославной Поморской Церкви (Москва и Санкт-Петербург).

Общее положение Древлеправославной Поморской Церкви в Верхокамье за последние 20 лет резко ухудшилось. Атеистическая политика Советского общества привела к отступлению молодежи от духовной жизни и традиций своих предков.

В настоящее время можно услышать: «Максимовская вера вся разрушивается, молодые никуда не ходят». В этих словах слышится даже некоторая обреченность: «Все старички примерли, как все помрут, так и вера кончится, <…> так все в церковь[33] пойдут»[34].

Исследователи в последние десятилетия так же отмечали умирание поморской традиции в Верхокамье. Произошло падение уровня ведения службы (полный круг почти нигде не служат). Умерли знатоки и хранители духовных знаний, которые родились и были воспитаны в начале 20 в., еще до воинствующего безбожия, в общинах почти не осталось мужчин. В настоящее время службы ведет поколение рожденное в 1920-1930-х гг., хоть и строго воспитанное в традициях староверия, но не получившее достаточного духовного образования.

В тоже время все реже молодежь обращается к вере предков, часто предпочитая крестить детей в «церкви», то есть у старообрядцев-поповцев или у новообрядцев. В результате падения духовных знаний, отсутствия мужчин наставников (и как следствие – отправление треб «бабушками», в том числе и чина крещения), отсутствия молитвенных зданий (церквей, молелен) и трудности приспосабливания к современным условиям, носители сакральных традиций потеряли духовный авторитет в глазах молодежи. По мнению некоторых молодых семей крещение в «церкви» считается крепче, да и просто модным, в то время, как идти к «бабушкам» кажется чем то стеснительным и даже предосудительным.

В условиях столь сложной ситуации, на фоне ослабления поморской традиции, действует церковь Белокриницкого согласия в лице о. Валерия Шабашова. В числе первых перешедших к о. Валерию оказались представители сельской интеллигенции и местные руководители всех уровней, для которых следование строгим правилам Поморской церкви оказалось затруднительным.

В последние 10-15 лет большинство поморских общин проводят службы не регулярно, собираясь по домам в большие праздники, а так же для совершения погребения и панихид, небольшим составом (от 3 до 15 человек). Ощущается нехватка опытных руководителей. Ситуацию усугубляет сохраняющееся в Верхокамье разделение староверов-поморцев на максимовцев и дёминцев, объединение которых в единую поморскую общину могло бы нормализовать положение и стимулировать дальнейшее развитие.

Никаких идеологических разногласий между максимовцами и дёминцами, которые могли бы помешать объединению нет. Максимовцы за все время существования разделения составляли меньшую часть по отношению к дёминцам и при этом были более консервативными. Кроме обычных для местных староверов запретов[35], соборным максимовцам, так же не позволялось ездить на общественном транспорте, прибегать к государственной медицинской помощи и т.п. Не смотря на бóльшую ограниченность внешних контактов, именно максимовские соборы-общества оказались более устойчивыми в современном мире и лучше сохранились, хотя, как и дёминцы допустили некоторые послабления и уже нет такого противопоставления себя внешнему миру, как в прошлые годы.

Попытки примирения со стороны дёминцев предпринимались в 1940-х годах, с этой целью было проведено несколько собеседований с максимовцами, на которых было выработано и в 1948 г. утверждено уже упомянутое нами «Воззвание дорогим нашим по вере братьям святой Христовой Церкви»[36]. Следующие такие объединительные усилия нам известны уже в конце 20 в.

В конце 1990-х г.г. некоторую духовную помощь верхокамским староверам стал оказывать наставник Московской Поморской Старообрядческой общины Василий Федотович Нечаев. В марте 1999 г. при его участии представителями максимовцев и дёминцев в с. Сепыч была отслужена лития «За всяко прошение» и положен общий примирительный начал[37]. Однако немедленного объединения не произошло, хотя эта попытка и привела к некоторым положительным результатам. Известие о примирении разошлось по многим деревням. Появились данные, что кое-где дёминцы и максимовцы стали собираться и молиться вместе[38]. Этому способствовало и то, что приобщённых (соборных) осталось совсем мало, а проводить службы совместно легче. В то же время возродилась внутренняя полемика о причинах разделения, появились вопросы, кто кому должен класть примирительный начал.

Отдельные общества староверов-поморцев в Верхокамье называются «соборами», общераспространенный же термин «община» не прижился по той причине, что он ассоциировался с государственной регистрацией, противниками которой судя по уже цитированному выше документу были местные староверы писавшие, что такая регистрация «противоречит духу согласия»[39]. Такие общины-соборы до середины 1970-х гг. были почти в каждой деревне, теперь же объединяют несколько деревень и даже несколько сельсоветов, являясь как бы духовным центром для всей округи. Так к примеру в Соколовском сельском обществе до коллективизации было 97 деревень и во многих из них существовали собственные соборы (общины), теперь осталось всего 7 деревень и все они объединены единым Соколовским собором. В настоящее время мы определяем отдельные самостоятельные соборы по таким параметрам, как наличие духовного руководителя (наставник, духовный отец, духовник, духовница), регулярное совершение уставных служб, исполнение необходимых таинств и треб (крещение, покаяние, погребение, панихида и др.). Данным критериям в настоящее время соответствует по нашим данным 9 соборов по всему Верхокамью.

Внутри своего сообщества верхокамские поморцы разделяются на «соборных» и «мирских». К соборным относятся те, которые строго соблюдают церковные правила, традиционные установки, незамирщаются («соблюдают чашку», не сообщаются с мирскими в трапезе), являются хранителями духовных знаний. Именно они проводят службы, совершают требы. К мирским относятся все остальные имеющие поморское крещение, но не соблюдающие традиционных уставных и бытовых норм. Для мирских путь к обществу соборных не закрыт: они подают милостыню (чтобы молились за родителей), заказывают панихиды, крестят детей, бывают на исповеди, при желании мирские могут положить начал за мирщение, отмолиться краткую епитимию и попрощаться с собором, после чего могут присоединиться к общей молитве. В случае если мирский решит стать соборным, то он должен приобщиться к соборному обществу, кроме начала за мирщение необходимо будет отмолиться положенную епитимию (обычно в течении 40 дней, но бывает и 2 недели), дать обещание больше не мирщиться, при этом такому человеку нужно будет обязательно обзавестись целым комплексом необходимых для соборного предметов, от собственной посуды до моленной одежды.

Иногда под мирскими подразумевают не староверов-поморцев, а всех принадлежащих к новообрядческой церкви, либо к белокриницким старообрядцам, которых называют «церковными» или «поповцами».

Восстановление относительной религиозной свободы в 1990-х гг. немного оживило жизнь христиан-поморцев. На моления стали приходить «мирские», появились новые постоянные прихожане-соборные, в ряде общин активную роль стали играть мужчины, есть среди них и крепкие хозяева-фермеры. В современном Верхокамье доля поморцев в некоторых с/с доходит до 70 — 80 %. Всего в Верхокамье количество «поморцев по крещению» можно оценить более чем в 10 тысяч человек, однако исповедников наберется не более 100-150 человек. В настоящее время наиболее известны девять поморских (дёминских и максимовских) общин-соборов, в которых регулярно проводятся службы и необходимые требы.

К деминцам относятся соборы в с. Кулига и д. Степаненки (в Удмуртии), д. Лесотара (Верх. Лысьва), д. Кривчаны (Верещагинский район Пермской обл.) и Сивинский собор объединяющий несколько групп по всему Сивинскому району Пермской обл.

Максимовскими считаются соборы в д. Соколово, с. Сепыч, г. Верещагино Верещагинского района и пос. Северный Коммунар Сивинского района Пермской обл.

Кроме этого существует еще несколько групп, которые оказались более изолированными и данных о них мы не имеем (Екатерининское, Балезино и др.).

Отдельные моленные за всю историю староверия в Верхокамье у поморцев встречались редко, была распространена традиция приглашать на моление в частные дома, но в последние годы таких домов, которые бы соответствовали требованиям необходимым для соборной службы[40], становится все меньше. В последнее десятилетие было предпринято несколько попыток организации моленных домов в Северном Коммунаре и Сепыче, в настоящее время работу по устройству моленных домов ведут в Кулиге и Соколово.

Подведем некоторые итоги современного состояния поморского старообрядчества на территории Верхокамья. Действующие общины: 2 собора в Кезском районе Удмуртии, 2 собора в Сивинском районе и 5 соборов в Верещагинском районе Пермской области. В общинах служат четыре духовных наставника, а так же около десяти так называемых «духовниц». Духовница – это старшая служительница, которой по необходимости, из-за отсутствия служителей мужчин, приходится руководить службой. Причем ее полномочия в общине ограничены, духовница не имеет права во время службы читать Евангелие, производить каждение и принимать на исповедь мужчин.

Последний мужчина-наставник Григорий Киприянович, бывший духовником в Путино умер в 1994 г., после него почти 10 лет в Верхокамье старшими служительницами были женщины. В 2002 году московским наставником В.Ф. Нечаевым был благословлен в наставники А.Ф. Патраков (Соколово), позже появились наставники в Сепыче и Кривчанах, а так же кандидат в наставники в Кулиге. А.Ф. Патраков представляя Верхокамье принял участие в работе Третьего Всероссийского Собора ДПЦ в Санкт-Петербурге в 2006 г.

Старообрядцы часовенного согласия («Путинскя вера»)

На протяжении многих лет, часовенное согласие среди старообрядцев было одним из наиболее многочисленных и распространялось от Поволжья, до самого Дальнего Востока. На протяжении 20 в. старообрядцы-часовенные расселились еще шире и сейчас они проживают в таких странах как Канада, США, Бразилия, Аргентина, Уругвай, Австралия и др., по возможности сохраняя веру отцов и свою традиционную культуру.

В Верхокамье часовенные известны под разными именами, такими как Путинская вера (от с. Путино), Стариковцы, Ополóсканцы[41], Кержаки. Но сами себя они, как правило, часовенными и даже старообрядцами не называют, к примеру уральские часовенные предпочитают именоваться «православными христианами временно не имеющими священства»[42].

Исторически, часовенные сформировались как согласие на Урале в начале 18 в. и первое время их так и называли «Уральские старообрядцы». Основу формирующегося согласия составили старообрядцы софонтиевцы, переселившиеся из Керженских лесов. На тот момент они принадлежали к беглопоповскому направлению в старообрядчестве. В 1723 г. собравшиеся на Урале и в Сибири беглопоповцы провели один из первых своих Соборов (Ирюмский)[43], на котором произошло объединение многих местных обществ в единое согласие. Собором было решено: «принимать никониан через проклятие ереси», то есть не крестить, так же не перекрещивали и представителей других старообрядческих согласий. Подвергали крещению только таких представителей официальной церкви, которые до присоединения к старообрядчеству были крещены обливательно (так называемых «обливанцев»).

К середине 18 в. духовным центром часовенного согласия становится Невьянский завод, там в 1777 г. происходил один из главнейших Соборов, в котором участвовало ок. 550 представителей общин. На этом Соборе было принято решение во многом определившее всю дальнейшую историю часовенного согласия: «чтобы не раздирать церковь, разрешено всем желающим обходиться без священства, но не осуждать тех собратьев по вере, которые предпочитают пользоваться услугами иереев. Вопрос о приеме священников остается на воле каждого». Таким образом в часовенном согласии была соборно закреплена одновременно поповская и безпоповская практика ведения службы. Со временем, придя к убеждению о безблагодатности новообрядческого (официального православного) священства, они перестали принимать беглых попов. На Тюменском соборе 1840 г. это решение было официально утверждено. Позже было отвергнуто предложение и о приеме священников от Белокриницкой церкви (также как и от новозыбковцев), так как эти иерархии также происходили от Греко-Россиийской (новообрядческой) церкви. В конце 19 – начале 20 вв. у часовенных были проведены ряд Всероссийских соборов на которых окончательно произошла консолидация согласия, были выработаны вероучительные положения и подтверждена безпоповская практика. Таким образом часовенные имея беглопоповское происхождение стали фактическими безпоповцами.

В современном часовенном согласии имеется несколько течений, на Урале они традиционно делятся на «сельских» и «заводских», так же нет среди них единомыслия по вопросу Богоявленской воды, употребления сахара, чиноприема от никониан, которых одни крестят, а другие нет, сторонников чувственного и духовного восприятия антихриста. От других безпоповцев отличаются тем, что кресты-распятия признают такие на которых изображен Бог Саваоф и Голубь (Святой Дух).

Крупнейшим центром в Пермской обл. еще не так давно был скит в д. Захарово, недалеко от г. Лысьвы. Много часовенных проживало в Ильинском, Кунгурском, Суксунском и др. районах Пермской обл. В настоящее время наиболее крупная община находится в Перми (в Балатово). Община владеет молитвенным домом, служба и требы регулярно совершаются двумя наставниками, на праздниках бывает более 200 чел.

В Верхокамье при возникновении белокриницкой иерархии многие беглопоповцы, особенно представители купечества и население заводских поселков присоединились к ней. Остались безпоповцами, сохранив верность своим традициям в основном часовенные Путинской волости, возможно некоторое влияние на это оказали безпоповцы-поморцы, проживающие по соседству и в эти годы активизировавшие свою проповедь в их среде. Таким образом к концу 19 в. часовенные образовали контактную (переходную) зону между белокриницкими поповцами и поморскими безпоповцами, причем не только в географическом плане, но можно сказать и в идеологическом (вероучительном?).

По воспоминаниям некоторых жителей Путино, в первой трети 20 в. в окрестностях села находилось несколько часовен где проходили службы, обучали детей Закону Божию и проживали старцы (возможно иноки), однако все они были закрыты к середине 1930-х гг.[44].

В 1930 г. в докладе новообрядческого священника из села Путино — Матфея Казанцева упоминаются следующие общины стариковского (часовенного) согласия находящиеся в Верещагинском районе:

В Томашевском с/с в деревнях: Федяшино, Пригоды, Петрухино, Кошки, Карачата, Томаши.

В Путинском с/с в деревнях: Баракина, Кузнецово, Шаврино. А так же большая община действовала в самом селе Путино, в котором моленная была закрыта в 1929 г. а последним наставником служил Кузнецов Лазарь Агапович. Всего в этих общинах упоминается только два наставника, в остальных служили женщины[45].

К 1990-м гг. в Верхокамье часовенные проживали в основном в Путинском и Бородулинском сельских советах Верещагинского района. К этому времени они окончательно утеряли связи со своими единоверцами, как в Пермской области, так и в других регионах. Среди них практически не осталось грамотных знатоков ведения службы.

Начиная с конца 1980-х годов участились переходы часовенных к поповцам, а после того, как в Путино началось строительство белокриницкой церкви, старшая наставница местных часовенных (Обухова Матрена Федоровна) передала туда все общинные книги и иконы. Представители общины стали ходить на службы к поповцам, но через какое то время некоторые снова стали молиться самостоятельно, мотивируя это тем, что «в церкви молятся немного не так и поклоны не всегда совпадают»[46].

Переход основной части часовенных к поповцам, подтолкнул некоторых оставшихся к поискам «своих» и возможности самоопределения. На рубеже 1990-х и начала нового века группа часовенных посещала службы проводимые поморцами в деревнях Паклино и Кривчаны, а так же ездили на беседы к поморцам в Сепыч и Верещагино[47]. Но не смотря на большое сходство в богослужебной практике, молиться вместе им не позволяли, причиной тому были некоторые вероучительные расхождения. Так же отмечены случаи, когда часовенные обращались к поморцам для совершения крещения своих детей.

Таким образом, по нашим данным на территории Верхокамья небольшая часовенная община осталась только в селе Путино, кроме этого еще в некоторых деревнях продолжают молиться по домам последние представители старшего поколения, помня заветы отцов и не оставляя своей Веры.

Белокриницкое согласие старообрядцев-поповцев[48]

О старообрядцах приемлющих беглое священство (переходящее от господствующей церкви) на территории Верхокамья в 18-19 вв. нам известно мало. Как уже было сказано выше, беглопоповское направление в старообрядчестве появилось в Верхокамье в начале 18 в. и распространялось главным образом в его юго-восточных районах. В 1846 г. возникло белокриницкое согласие, когда к беглопоповскому старообрядчеству присоединился босно-сараевский митрополит Амвросий, восстановивший иерархию. Большинство Верхокамских беглопоповцев признало белокриницкую иерархию, представители которой, как в Верхокамье так и по всей Пермской губернии были так же известны как «австрийское согласие»[49]. Пермская епархия белокриницкой иерархии была учреждена впервые в 1856 г. архиепископом Антонием (Шутовым). Первым епископом Пермским стал владыка Геннадий (Григорий Васильевич Беляев), уроженец Пермской губернии[50].

Именно в Верхокамье (в Оханском уезде) было сосредоточено самое большое число белокриницких молитвенных домов на западе Пермской губернии, особенно по берегам реки Сепыч: в деревне Ожеговой имелась Никольская церковь (с 1883 г. настоятель Феодор Тимофеевич Политов), храм в селе Вознесенском и три – поблизости в деревнях Лужково, Хрустальная и Томилово. Расположенный поблизости Очерский завод уже в 1870-е гг. был крупным центром белокриницкого согласия. Православный миссионер не без сожаления писал, что «местные “крезы” – Шердаковы, Селивановы, Путины – раскольники. Некоторые из местных властей и волостной писарь Пашихин – раскольники». В начале XX в. священниками в этом храме служили Лев Антонович Денисов и Иоаким Афанасьевич Оськин[51].

В непосредственной близости от Верхокамья располагалось еще несколько белокриницких общин. Значительным центром в конце 19 – начале 20 вв. была д. Петрушата Кленовской волости, Оханского уезда. В Павловском заводе моленная по внешнему виду напоминала «дом простой, сельской постройки, без окон на улицу». Священниками в этой церкви, освященной во имя апостолов Петра и Павла, были представители семейства Сальниковых – Исидор Феодосиевич и Феодор Исидорович[52].

В начале 20 в. на территории Оханского уезда действовало благочиние Пермской епархии, объединявшее семнадцать приходов (по другим данным девятнадцать), большая часть которых располагалась в Верхокамье либо была тесно связана с ним[53]. Крупнейшие приходы находились в Очере и Вознесенске. Кроме уже упомянутых нам так же известны общины в деревнях Агеево, Евсино, Федулино, Веденино, Пьянково, а так же на станции Вознесенской (с 1914 г. станция Верещагино). В белокриницком согласии со второй половины 19 в. и до середины 20 в. существовал раскол на «Окружников» и «Неокружников»[54], скорее всего все верхокамские приходы принадлежали к сторонникам окружного послания, так как о существовании в Верхокамье неокружников нам выяснить пока не удалось.

С началом Советской власти все местные старообрядческие приходы были закрыты, а многие священнослужители (около 12 человек) подверглись репрессиям, среди них некоторые были осуждены дважды, а пятеро расстреляны[55]. После Великой Отечественной войны была зарегистрирована община в городе Верещагино[56], куда вместо разрушенного после революции храма в 1947-1948 гг. было перенесено здание бывшей церкви из деревни Евсино[57]. В эти годы Верещагинская община приобретает важное значение не только в Верхокамье, но и во всей Пермской области. К концу 1980-х гг. белокриницкие церкви действовали в Верещагино и Бородулино (храмовое здание перенесено из д. Агеево).

Возрождение белокриницкого согласия в Верхокамье началось в начале 1990-х годов благодаря активной деятельности о. Валерия Шабашова[58]. При нем в середине 1990-х гг. была построена новая каменная Никольская церковь в Верещагино, а так же церкви в селах Сепыч (1996 г.) и Путино (2001 г.) Верещагинского района, возвращена и восстановлена церковь в Очере. В 1996 году приходы Верещагинского района посетил митрополит Московский и Всея Руси Алимпий.

Валерий Шабашов проводит активную политику по отношению к местным безпоповцам, вовлекая их в белокриницкое согласие. Первоначальные действия были вполне успешны, удалось построить церкви в традиционно безпоповских селах Путино (часовенные) и Сепыч (поморцы). Однако вопреки ожиданиям в Сепыче основная масса староверов не присоединилась к белокриницким, более успешно удалось привлечь часовенных в Путино, но и там осталась небольшая группа не пожелавших расставаться с собственными традициями. Острой продолжает оставаться проблема нехватки служителей, так в некоторых приходах (в Путино и в Сепыче) нет постоянного священника.

В настоящее время в Верхокамье белокриницкие старообрядцы наиболее компактно проживают в Бородулинском и Путинском сельских округах, а так же в Верещагино и Очере. Действует 5 приходов Русской Православной старообрядческой Церкви (РПСЦ, с 1988 г. официальное название белокриницкого согласия), из них 4 на территории Верещагинского района. По словам о. Валерия в перспективе планировалось возведение новых церквей в других населенных пунктах[59], однако еще не все планы осуществлены.

В то же время представители белокриницкого согласия имеют некоторое влияние в местных органах власти, среди прихожан есть сотрудники городской, районной и сельских администраций, руководители предприятий и организаций. В Сепыче директор школы А.М. Поносов является внуком старообрядческого священника. В Верещагино М.И. Тиунов является владельцем типографии «Печатник», продукция которой известна старообрядцам всех согласий по всему миру, там же действует и литейная мастерская по производству икон.

* * *

В последней четверти 20 века в верхокамском старообрядчестве стали происходить процессы, которые приводят к изменению не только своеобразного быта и традиционной культуры сложившейся здесь и сохранявшейся в течение последних веков, но существенно стала меняться и конфессиональная ситуация в регионе. Коллективизация, укрупнение населенных пунктов и другие инициативы властей в течении всего 20 в., уход молодежи из деревни в города привел к разрыву связи поколений. Старики, умирая, ничего не передавали внукам и молодое поколение все дальше отходило от традиционной жизни своих предков.

Определенный урон традиционной культуре староверов Верхокамья был нанесен научными экспедициями, так за последние 30 лет ушедшего века из региона были вывезены сотни старопечатных и рукописных книг, тщательно сбереженные предыдущими поколениями и сыгравшие немалую роль в деле сохранения Старой Веры. В настоящее время многие общины, службы проводят по новоизданным книгам перепечатанным со старых образцов.

В последние годы участились случаи присоединения беспоповцев к поповцам, особенно в контактной зоне в Путинском с/с и в Верещагино, но это нельзя назвать результатом миссионерской работы, часто это происходит по причине малой осведомленности переходящих о принадлежности к согласию в котором они были крещены, либо люди которые осознано не видят различий между старообрядческими согласиями, по принципу «они тоже старообрядцы». Для присоединения беспоповцев в белокриницком согласии используется так называемый «чин довершения»[60], причем такое довершение не всегда воспринимается однозначно. Часто в практике присоединения беспоповцев к белокриницкому согласию используется сознательное введение в заблуждение, так были случаи, когда довершаемым не объясняли, что тем самым они переходят в иное согласие, по сути в иное вероисповедание, иногда бывшим беспоповцам необходимость довершения объяснялось тем, что в советское гонительное время священников было мало и потому повсюду крестили миряне. Известны даже случаи когда отказывали в крещении или скажем венчании пока родители не будут довершены. То, что некоторые не понимают смысла такого «довершения», свидетельствует и то, что после этого они продолжают участвовать в жизни беспоповских общин, обращаясь за исполнением треб и принимая участие в молениях.

При этом внутри Верхокамья никакой активной полемики между старообрядческими согласиями не происходит, так же как и контактов между их руководителями. Однако это в некотором роде компенсируется активными связями на личном уровне, от большого количества смешанных браков до рабочих принадлежащих к разным согласиям, но занятым в производстве литых икон и печати служебных старообрядческих книг в местной типографии.

Среди беспоповцев остается мало грамотных служителей, особенно тяжелое положение сложилось у оставшихся часовенных, численность которых за последние 20 лет сократилась в разы и которые находятся на грани полного исчезновения. У поморцев ситуация так же была довольно тяжелая, но за последние несколько лет заметно улучшилась, наметились признаки некоторого развития. Наиболее динамичный рост наблюдается у приходов РПСЦ, во многом благодаря централизованности и большим организационным возможностям. Однако общим отрицательным фактором является возрастающая секуляризация общества и, как следствие, сокращение числа активных прихожан, в настоящее время соотношение молящихся и крещенных в Старой Вере можно приблизительно оценить как 1 к 20. Заметным обстоятельством стало перемещение активности религиозной жизни из сельской местности, где остается все меньше жителей, в большие села и города. Крупнейшим городом в Верхокамье является Верещагино и скорее всего именно верещагинские старообрядцы в ближайшее время будут определять развитие староверия в регионе.

[1] Рукопись № 803. Рукописи Верхокамья XV–XX вв.: Каталог / Е. А. Агеева, Н. А. Кобяк, Т. А. Круглова, Е. Б. Смилянская. Из собр. Науч. б-ки Моск. ун-та им. М. В. Ломоносова. М., 1994. Л. 234.

[2] Палладий (Пьянков). Обозрение пермского раскола так называемого «старообрядчества». – СПб., 1863.

Луканин А. Беспоповцы поморского толка в Оханском уезде Пермской губернии // Пермские епархиальные ведомости. 1868. №№ 14, 15, 16.

[3] Староверы-безпоповцы (Поморцы) – старообрядцы которые после смерти последних священников дораскольного поставления сочли канонически не возможным принимать беглых попов из официальной (новообрядческой) церкви и к началу 18 в. стали безпоповцами. В сложившейся ситуации руководить службами и всей духовной жизнью общины стали выборные старцы – наставники. В среде безпоповцев наиболее многочисленным согласием является «поморское». В Верхокамье представители поморского согласия именовались «даниловцами» (на раннем этапе), а позже «деминцами» и «максимовцами». В настоящее время в качестве самоназвания употребляется термин «кержаки».

[4] Сепыч в конце 18 – начале 20 вв. был волостным административным центром в Оханском уезде Пермской губ.

[5] К бассейну реки Обвы принадлежат все реки северо-восточной части Верхокамья.Мангилев П.И. К истории поморского согласия на Урале в XVIII-XX веке. [http://virlib.eunnet.net/books/oldb3/chapter1/text.html]

[6] «Беглопоповцы-софонтиевцы» – сторонники соловецкого инока Софонтия, который возглавлял старообрядческие скиты и поселения в Керженских лесах, были известны своим одобрением гарей (самосожжений). Во время репрессий нижегородского архиепископа Питирима софонтиевцы стали переселяться на Урал и далее в Сибирь.

[7] «Стариковцы» – такое самоназвание (или наименование) произошло от того, что за редкостью беглых священников службы у них проводили выборные старцы. В настоящее время такой вариант самоназвания сохраняется у часовенных Урала и Сибири.

[8] «Кержаки» – первоначально этим термином называли старообрядцев переселявшихся с реки Керженец, что в Нижегородских пределах. Позже, на Урале и в Сибири так стали называть всех старообрядцев вне зависимости от согласий.

[9] Со слов Безгодовой Анастасии Петровны, (д. Конята, р. 1925 г.). Записано ок. 1996 г. (Могули и Скобари – столыпинские переселенцы в Верхокамье из Могилевской и Псковской губерний соответственно).

[10] Чагин Г.Н. Заселение и хозяйственное освоение Верхокамья в конце XVIII – первой трети XX века // Мир старообрядчества: Живые традиции. – М., 1998.

[11] «Белокриницкая иерархия» названа так по селу Белая Криница (современная Черновицкая обл., Украина), в котором был совершен чиноприем митрополита Амвросия и восстановлена иерархия в одном из старообрядческих согласий.

[12] «Часовенные» – название одного из старообрядческих согласий (в качестве самоназвания этот термин не используется), так же известны как стариковцы, кержаки, православные христиане временно не имеющие священства. К середине 19 в. стали фактическими безпоповцами. Происхождение свое ведут от беглопоповцев-софонтиевцев.

Лит.: Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на Востоке России в XVIII-XX вв.: проблемы творчества и общественного сознания. – М., 2002.

[13] «Беловодская иерархия» – одно из малоизученных старообрядческих согласий. Возникло в конце 19 в. под влиянием проповеди Аркадия Беловодского, утверждавшего, что он якобы побывал в Беловодском царстве, где был поставлен в епископы для России. Аркадий «епископ Пермский и Беловодский» активно поставлял своих сторонников в священные степени. Распространены были в основном в Пермской губернии.

[14] ГАПО Ф. р-1. Оп. 1. Д. 119. Л. 15 об.

[15] «Бегуны» – одно из самых радикальных согласий в старообрядчестве, полностью отрицали возможность спасения в миру, признавая его антихристовым. Призывали к «бегству» из мира в пустыню, к странствию Христа ради в условиях гонительного времени. Стремились жить тайно, разделялись на странников (рабских) которые следовали всем установленным нормам и странноприимцев (в Верхокамье – «знамые») которые пока еще не ушли из мира но на которых возлагалась обязанность по возможности содержать и предоставлять убежище для странствующих. Известны так же под такими именами как скрытники, красноверы и др.

[16] А. Исэров. Духоборы и бегуны в Кулиге? (к постановке вопроса). / Музей Верхокамья №3(04). 28.10.2002. Стр. 4-5. (Верещагино, Пермская обл.)

[17] ГАПО Ф. р-1. Оп. 1. Д. 119. Л. 3 об.

[18] «Поморцы» («даниловцы») – представители старообрядческого согласия наиболее последовательно сохраняющие обрядовые традиции Выговского (Даниловского) поморского монастыря. В 19 – начале 20 в. даниловскими чаще именовались те общины, которые были основаны в качестве представительств Выговского монастыря или поддерживали с этим монастырем постоянную тесную связь. Иногда такие общины назывались «монастырскими», причем они сохраняли полное молитвенное общение с другими поморскими общинами. К примеру в Санкт Петербурге даниловской называлась община находящаяся в построенном в 1907 году Знаменском Храме на Тверской улице, одновременно с ней существовали в городе и другие поморские общины. Наименования «даниловцы» и «поморцы» могли применяться одновременно. Наибольшее распространение наименования даниловцы имели поморские общины в северных российских губерниях.

[19] Рукопись № 803. Рукописи Верхокамья … С. 234-235.

[20] Рукопись № 803. Рукописи Верхокамья … С. 234.

[21] Со слов Безгодовой Екатерины Ивановны, (д. Конята, ум. в 2002 г.). Записано в 1998 г.

[22] Со слов Никулиной Вассы Фадеевны (с. Сепыч), уставщицы сепычевского максимовского собора. Записано в 1999 г.

[23] ГАПО Ф. 36. Оп. 6. Д. 218. Л. 3.

[24] ГАПО Ф. 36. Оп. 6. Д. 218. Л. 3-79об.

[25] Рабочие полевые записи автора (1995-2000 гг.).

[26] Рукопись № 1578. Рукописи Верхокамья … С. 240-243.

[27] Щит Веры. № 4, 1914 г. С. 434-435. (Саратов)

[28] Безгодов. А.А. История Сепычевского восстания 1918 года по новым источникам. // Традиционная культура Пермской земли: К 180-летию полевой археографии в Московском университете, 30-летию комплексных исследований Верхокамья (Мир старообрядчества. Вып. 6.) – Ярославль: Ремдер, 2005. С. 271.

Так же: Безгодов. А.А. Сепычевское восстание и старообрядцы Верхокамья в августе 1918 года. / Старообрядецъ №27. Март 2003. Стр. 14, 16. (Нижний Новгород).

[29] Рукопись № 1578. Рукописи Верхокамья … С. 240-243.

[30] Рукопись № 2285. Рукописи Верхокамья … С. 243.

[31] Рукопись № 2285. Рукописи Верхокамья … С. 243-244.

[32] Рукопись № 1548. Рукописи Верхокамья … С. 244-245.

[33] Так безпоповцы Верхокамья обобщено именуют поповские церкви – Белокриницкую (РПСЦ) и новообрядческую (РПЦ).

[34] ПВ-99, дневник отряда №2: И.С. Редьковой (студентка 2 курса Истфака МГУ) и А.А. Безгодова (студент 3 курса ФАД РГГУ).

[35] Например общераспространенным в среде староверов является святоотеческое предание о запрете общения с иноверными в молитве, трапезе и браке (так называемое мирщение), в частности соблюдение своей (то есть соборной) чашки, следование традиционной одежде, целый комплекс пищевых запретов, позже запрет смотреть телевизор и т.д.

[36] Рукопись № 2285. Рукописи Верхокамья … С. 243-244.

[37] Верхокамье. Примирение общин. // Извещение Российского Совета Древлеправославной Поморской Церкви № 19. 1999 г. С. 7. (Санкт-Петербург).

[38] ПВ-99, дневник отряда №2: И.С. Редьковой (студентка 2 курса Истфака МГУ) и А.А. Безгодова (студент 3 курса ФАД РГГУ).

[39] ГАПО Ф. 36. Оп. 6. Д. 218. Л. 79.

[40] Для проведения моления в частном доме необходимо наличие в нем не только икон и соответствующей обстановки, но так же наличия незамирщеной посуды и способности хозяйки приготовить необходимую братскую трапезу после службы. Так же необходимо чтобы в доме не было курящих и желательно отсутствие телевизора. Как правило этим требованиям соответствуют дома в которых поживают соборные, но бывают и исключения.

[41] «Ополосканцы» – так со слов поморцев в Верхакамье называют тех, кто не сохраняет свою посуду не замирщенной, а только лишь ополаскивает чашку после того, как из нее пил мирской, соборные поморцы к этому относятся строго.

[42] Со слов Василия Васильевича Зайцева (г. Ревда, Свердловская обл.), старшего уральского наставника (часовенных). Записано в 2005 г.

[43] Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Указ. соч. С. 17-18.

[44] Со слов Носковой Марьи Яковлевны (с. Путино), записано в 1998 г. и Петровых Нины Еремеевны (с. Путино), старшей путинских часовенных, записано в 2000 г.

[45] ГАПО Ф. р-1. Оп. 1. Д. 119. Л. 16, 18.

[46] Со слов Петровых Нины Еремеевны (с. Путино), старшей путинских часовенных. Записано в 2000 г.

[47] Со слов Чехланцевой Анастасии Тихоновны, (д. Паклино, г.р. 1930 — ум. 2007 г.), духовницы кривчанского дёминского собора. Записано в 2006 г.

[48] В 20 веке белокриницкое согласие имело официальное наименование – Древлеправославная Церковь Христова приемлющая Белокриницкую иерархию. В 1988 г. было принято новое наименование – Русская Православная старообрядческая Церковь.

[49] «Австрийское согласие» – так по всей России и в Верхокамье называли представителей белокриницкой иерархии, так как возникла она в середине 19 в. в селе Белая Криница находящееся тогда на территории Австрийской империи. В некоторых регионах термин «австрийское согласие» – «австрийцы», было воспринято и как самоназвание. В настоящее время многими белокриницкими старообрядцами такое наименование воспринимается отрицательно.

[50] Писаревский А.Ю. Старообрядческие иерархи. Краткий справочник. – М., 2003.

[51] Белобородов С.А. «Австрийцы» на Урале и в Западной Сибири (Из истории Русской Православной Старообрядческой Церкви – белокриницкого согласия). // Очерки истории старообрядчества Урала и сопредельных территорий (Отв. ред. И.В. Починская) – http://virlib.eunnet.net/books/oldb3/chapter4/text.html

[52] Там же.

[53] Верещагинская старообрядческая община // Старообрядческий церковный календарь на 1949 г. С. 52.

Так же: Мордкович Т. Из истории старообрядчества: Историческая справка о Белокриницкой иерархии. / Музей Верхокамья №2(03). 18.06.2002. С. 8-9. (Верещагино, Пермская обл.)

[54] «Окружники», «Неокружники» – в Белокриницком согласии сторонники и противники так называемого «Окружного послания», которое было направлено якобы против искажений в церковной практике.

[55] Из истории религий в Прикамье: Справочник: В 2 т. – Пермь, 2000. Т. 2. Ч. 3. С. 199-208.

[56] Верещагинская старообрядческая община // Старообрядческий церковный календарь на 1949 г. С. 52.

[57] ГАПО Ф. р-1204. Оп. 1. Д. 4. Л. 10.

[58] В настоящий момент благочинный Пермской области, до этого некоторое время был икономом Уральской епархии.

[59] ПВ-99, дневник отряда №2: И.С. Редьковой (студентка 2 курса Истфака МГУ) и А.А. Безгодова (студент 3 курса ФАД РГГУ).

[60] Чин довершения – особый чин, при котором переходящий в белокриницкое согласие и имеющий трехпогружательное крещение ставится в некоторую емкость (тазик) с водой и над которым вычитываются некоторые молитвы и совершается миропомазание.

К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин Староверы-поморцы Санкт-Петербурга

Староверы жили в северной столице с первых дней ее основания. Близость крупнейших духовных центров беcпоповского староверия (Выговского поморского и Невельского федосеевского общежительств) к Петербургу способствовала тому, что среди петербургских старообрядцев преобладали беcпоповцы — поморцы и федосеевцы. Заложив новую столицу, царь Петр I, нуждавшийся в искусных работниках — плотниках, кузнецах и других ремесленниках, переселял их сюда из разных мест — преимущественно на р. Охта при впадении ее в Неву и в район села Рыбацкого.

Вместе с тем по отношению к старообрядчеству при «Святейшем Синоде» в новой столице Петром I были учреждены особые должности: протоинквизитора, провинциал-инквизитора и инквизиторов. Староверы со всей России, уличенные в «расколе», препровождались под караулом в Петербург, чтобы поступить в ведение всех этих должностных лиц.

В 1718 г. значительное количество староверов жило в Нарве. К этому же году относится упоминание о копорских и ямбургских староверах (деревни Черная, Сосницы, Заречье, Фалилеево, Грязная). Первые официальные упоминания о староверах Санкт-Петербурга появились в 1723 г. Сейчас сложно сказать, как протекала духовная жизнь староверов в первые годы их поселения — слишком мало сохранилось документов того времени, однако известно, что уже тогда Выговское общежительство имело в Петербурге постоянного представителя (стряпчего) и время от времени присылало в столицу своих уполномоченных, подолгу проживавших здесь. С 1727 г. Петербург постоянно в течение десяти лет навещал келейник и ближайший ученик выговского киновиарха Андрея Дионисьевича Мануил Петров. Сам Андрей Дионисьевич навещал новую столицу, о чем свидетельствуют два его собственноручные послания «от братства в Питер» и «из Питера в братство», хранящиеся в московских книгохранилищах. По делам Выговской киновии в городе почти постоянно жили Яков Матвеев, Стахий Осипов и Федор Иванов. В 1743 г. выгорецкий староста и учитель Ипат Ефремов приезжал в Петербург и Кронштадт за сбором милостыни для поморских скитов.

Выговцы одними из первых занялись доставкой хлеба из Поволжья в строящийся Петербург. Закупки хлеба в низовых городах для нужд общежительства и на продажу были организованы уже в 1698 г., а в последующие годы эти операции приобрели настоящий размах. В 1740-х гг. выговским наставником Мануилом Петровым было составлено «Наставление братии, занятой в торговом промысле». В этом документе даются подробные инструкции по организации закупок хлеба в Поволжье и доставки его в Петербург, детально рассматриваются вопросы хранения, транспортировки, продажи и сдачи в аренду судов и такелажа, система учета товара и отчетности.

Выговцы имели в столице свое подворье, торговые дела предпочитали вести со своими единоверцами, записанными в петербургское купечество. Из таких компаньонов известны Алексей и Леонтий Копнины, у которых в общежительстве жили отец, брат и сестра. Торговые дела сводили выговцев и с другими представителями столичного купечества, видимо, также сочувствовавшими старой вере. В выговских источниках содержатся указания на помощь, которую оказывал в Новгороде заключенным старообрядцам в 1714–1717 гг. Михаил Иванович Сердюков (1677–1754), новгородский «купецкий человек», выдающийся русский гидротехник, строитель первой в России искусственной Вышневолоцкой водной системы. К числу деяний выговских старообрядцев, имевших общегосударственное значение, можно также отнести составление Мануилом Петровым в 1746 г. описания и карты речного пути из Белого моря в Санкт-Петербург. Этот документ был подан в Коллегию экономии.

Должностным лицам Выговского общежительства (киновиархам, стряпчим, поверенным) приходилось нередко бывать по делам в Петербурге. Поздравительными посланиями царствующим особам, подарками и подношениями они сумели снискать расположение в правительственных кругах. Поморские старообрядцы старались быть постоянно в курсе столичных событий, о чем свидетельствуют, в частности, письма Тимофея Андреева Киселева на Выг от 29 мая 1761 г., с сообщением о большом пожаре в столице 26 мая 1761 г., и от 28 декабря 1761 г., с сообщением о воцарении Петра III.

В дальнейшем старообрядцы продолжали играть ведущую роль среди столичного купечества. Ревизия 1745 г. показала, что старообрядчество было распространено преимущественно между «достаточными» купцами и ремесленниками. При императрице Елизавете Петровне поморцами были несколько десятков крупнейших петербургских торговцев, среди которых особенно замечательно имя купца Конона Ларионовича Гутуева (1739–1793), ратмана городового магистрата и сахарного заводчика. Его именем назван один из островов Петербурга — Гутуевский. Известны также ратман петербургской биржи Афанасий Дорофеев, активно помогавший своим одноверцам, династия купцов-гостинодворцев Яковлевых, Петр Рогожин, приставленный от купечества к сбору подушных денег.

В 1740 г. правительством было отведено на берегу р. Охты обширное место для староверческого кладбища (остатки его существуют и поныне). Тогда же при кладбище возник молитвенный поморский храм во имя Святого пророка Илии. Появление кладбища именно в этом месте было связано, во-первых, с удаленностью Охты от города, а, во-вторых, с тем, что среди живших здесь в XVIII в. плотников, потомков олончан и архангелогородцев, было много староверов. В 1768 г. Екатерина II издала указ, который давал Малоохтинскому старообрядческому кладбищу официальный статус.

Вплоть до начала XX в. кладбища вообще играли огромную роль в жизни старообрядческих общин. Это было связано с тем, что до 1883 г. старообрядцам было запрещено строить церкви. Большинство существовавших молелен, появившихся главным образом при Екатерине II, возникли явочным порядком и в любой момент могли быть закрыты. Между тем прямого запрета на устройство кладбищ не существовало. В результате у старообрядцев именно кладбища (прежде всего Преображенское и Рогожское в Москве) стали конфессиональными центрами. При них основываются молитвенные дома и целые скиты-монастыри, богадельни, столовые, другие благотворительные учреждения, книгописные и иконописные мастерские. Вместе с тем заупокойный обряд и кладбищенское благолепие были для старообрядцев всегда принципиально важны, этим лишний раз подчеркивалась преемственность хранителей древлего благочестия по отношению к традициям Древней Руси, закреплялась их историческая память. Вместе с тем с кладбищем была связана и мирская сторона жизни старообрядческих общин. Сюда стекалась коммерческая информация со всех концов России, здесь предприниматель-старообрядец всегда мог найти себе приказчиков и рабочих из среды одноверцев или получить кредит из кладбищенского капитала.

Малоохтинское кладбище и в XIX в. продолжало играть значительную роль в жизни петербургских поморцев. Еще в 1792 г. на деньги купца М.И. Ундозерова на кладбище была построена каменная моленная с высоким куполом и колокольней, в 1802 и 1809 гг. прирезаны дополнительные участки, а с 1811 г. построены больница и богадельня. В 1820-е гг. при кладбище без видов на жительство жило около 150 человек, в том числе управляющий, казначей, два приказчика, три повара, три дворника, староста, четыре псаломщика и до двадцати певчих.

При моленной на кладбище жил известный публицист и историк старообрядчества Платон Львович Светозаров (псевдоним — Павел Любопытный) (1772–1848). Он прожил в Петербурге около 30 лет. Здесь началась его литературная деятельность и была создана бόльшая часть его многочисленных сочинений. Список трудов П. Любопытного превышает сотню названий. Среди них — письма, речи, эпитафии, полемические произведения (его приверженность к древнейшему наонному пению отразилась, в частности, в стихотворном послании к Андреяну Скачкову, где он порицает последнего за «наречное» пение). Однако наибольшую известность П. Любопытному принесли его исторические труды: «Трогательный, важный, истины и благочестия исполненный Исторический словарь 86 отменных и важных мужей староверческих церквей» и «Важный и занимательный, духом истины и благочестием озаренный <…> каталог, или библиотека писателей староверческой церкви». В этих сочинениях даются краткие характеристики наиболее значительных, с точки зрения автора, деятелей староверия (поморского, федосеевского, аристового, филипповского согласий и странников), многих из которых он лично знал, а также перечень их литературных произведений. Для создания «Исторического словаря» автору потребовалось около 15 лет (1813–1828). Сочинение разошлось в рукописных копиях, а с 1861 г. не раз публиковалось в журналах и книгах.

Соседями поморцев по Малоохтинскому кладбищу были федосеевцы, которые еще с 1762 г. владели его частью и имели здесь свою моленную, построенную в 1789 г. на средства купца Дмитриева, и богадельню (1834 г.). Кладбище было обнесено высокой каменной оградой. На нем хоронили и поморцев, и федосеевцев. Во время гонения при Николае I в 1852 г. оба двухэтажные здания (богадельня и моленная) были отобраны, а с 1853 г. захоронения на Малоохтинском кладбище запрещены. Кладбище 12 лет стояло беспризорным. В 1864 г. по личному прошению к императору здесь было позволено похоронить ревностного поморца Д.А. Куликова, а в 1865 г. кладбище вернули в управление старообрядцам. Трудами назначенных попечителей А.П. Орловского, А.Д. Пиккиева, В.И. Миронова и И.П. Михайлова при участии многих христиан оно было быстро приведено в прежний благоустроенный вид.

Однако здания богаделен не вернули, и тогда один из попечителей кладбища И.П. Михайлов купил рядом с утраченным храмом участок земли, построил каменный двухэтажный дом со службами, учредил в нем бесплатный лечебный пункт, а в 1873 г. преобразовал его в богадельню для христиан с надлежащим уставом и устроил при ней благолепную моленную, освященную преемственно во имя Св. Илии Пророка.

Моленная при богадельне И.П. Михайлова (будучи фактически поморско-федосеевской) просуществовала до 1919 г., когда советской властью все дома призрения были «национализированы». Прекрасный иконостас ее тогда удалось перенести в храм на Тверской, где Михайловым была оборудована отдельная моленная на втором этаже. Здесь он сохранялся до самого закрытия храма в 1933 г. Само здание богадельни в сильно перестроенном виде сохранилось до наших дней. Сейчас в нем находится жилой дом (Новочеркасский пр., д. 8, корп.3).

Через два десятилетия после основания Малоохтинского кладбища, в 1762 г., возник второй центр петербургских поморцев — моленный дом с подворьем и школой на Моховой улице, основателем которого были купцы Феоктист Константинович и Иван Феоктистович Долговы (1734–1799).

Замечательна личность последнего. И.Ф. Долгов, по словам Павла Любопытного, «был именитый петербургский гражданин, славный член Поморской Церкви, муж благочестивый, не малых талантов, твердый буквалист, основатель великолепной каменной часовни в Петрополе, тщательный попечитель ея благочестия и нужных пособий, отличный попечитель и отец Выгорецкой киновии, пожертвовавший оной единовременно до 100 тысяч рублей, и ежегодно изливавший на оную свои милости щедрою рукою. Он был великий любитель благочестивых предметов древности и оных редкий снискатель. Его твердый дух, примерное обращение с ближними, чистота сердца, а паче того милость и всегдашнее благоговение к Творцу небес озаряли все пути его деяний, и он громко славился в Петрополе, Москве, Выгореции, и почитаем был не только от благочестивых, но и от внешних».

Долговы дали деньги на строительство обширной и благолепной каменной моленной, освященной в честь Знамения Богородицы, и приобрели для нее редкие иконы и книги. При моленной было общежительство для клира. Долговы поддерживали тесную связь с Выговской обителью вплоть до ее разорения, поддерживали обитель материально, некоторые из их рода были и погребены на Выге. В Долговской моленной поддерживался поморский порядок богослужения. Богослужения совершались открыто и привлекали множество прихожан.

По духовному завещанию Ивана Феоктистовича, написанному в 1798 г., все его владения на Моховой улице перешли в полную собственность Выголексинского общежительства и таким образом, в Петербурге, образовалось — единственное на всю Россию — подворье Выголексинской киновии с храмом Знамения Пресвятой Богородицы. Канцелярия петербургского генерал-губернатора составила в 1818 г. план владений киновии на Моховой улице и выдала его подворью.

В 1803 г. из киновии в подворье прибыл со «ставленой грамотой», подписанной киновиархом Андреем Дементьевичем, известный деятель староверия Феодор Петрович Бабушкин. Отец Феодор Петрович управлял подворьем 26 лет, после чего отбыл в 1829 г. в Выговскую киновию, где был избран в 1830 г. киновиархом. Феодор Петрович любил благолепие Знаменского храма и много трудился над его украшением. При нем был возведен купол и устроен звон. В 40-х гг. XIX в. гражданская власть, получив клеветнический донос, образовала для осмотра «Долговского» храма комиссию, в состав которой вошли два священника господствующей церкви. В акте осмотра храма этой комиссией значится, что не только не найдено ничего богохульственного, но наоборот признано, что такого церковного благолепия нет ни в одной из петербургских церквей!

Эпоха царствования Николая I связана с усилением гонений на старообрядцев. В этот период активно закрывались старообрядческие храмы, кладбища, благотворительные общества. Старообрядческие богадельни как на Малой Охте (поморского и федосеевского согласий), так и на Волковом кладбище (федосеевского согласия) были переданы в ведение господствующей церкви, а для призреваемых старообрядцев оставлены только отдельные небольшие помещения. Годы 1836 и 1837 были тревожны и горестны как для киновии, так и для всего старообрядчества. На Выгу начались притеснения, а в Петербурге повелением Николая I духовное завещание И.Ф. Долгова было объявлено не имеющим силы, и все имущество завещателя должно было перейти от Выговской киновии к «наследникам по закону», т.е. родственникам. Суд в 1839 г. признал единственной наследницей внучку сестры Ивана Феоктистовича Долгова — Н.К. Галашевскую. Наталия Кузьминична душой и сердцем была предана киновии, часто бывала и подолгу проживала на Лексе, занималась действенной благотворительностью. В 1841 г. Наталия Кузьминична нотариальным актом продала дом Подворья (наб. Фонтанки, 24) прихожанину храма, купцу Дмитрию Назаровичу Пиккиеву (по его имени моленную часто называли «Пиккиевой»).

После разгрома Выга Петербург постепенно становится одним из главных центров поморского староверия. Главной моленной города оставалась «Долговская», которая по большим праздникам вмещала до 500 человек. Несмотря на смену юридических владельцев, богослужения здесь продолжались непрерывно. В 1839 г. властями были официально запрещены ремонты и подновления, через два года сняты колокола, наконец, 30 июня 1854 г., после многочисленных проверок, моленную окончательно запечатали под предлогом, что производится незаконный ремонт. Все иконы (в количестве 504, все старинного письма в серебряных, украшенных драгоценными камнями окладах), книги и утварь были вывезены и сложены в подвале Александро-Невской Лавры. Когда примерно через год Д.Н. Пиккиеву удалось доказать, что все имущество закрытого храма принадлежит ему лично, оно было ему возвращено, но очень многого, самого ценного при этом не досчитались. Все уцелевшее было устроено в небольшом высоком помещении рядом с бывшим храмом, и владельцу разрешено было иметь тут домашнюю моленную для своей семьи и родственников. К сожалению, охладевшие к старой вере внуки Д. Н. Пиккиева по его кончине почувствовали себя собственниками принадлежавшего общине здания, и общественное управление, еще продолжавшее сохраняться, стало все труднее и труднее осуществлять и вскоре оно прекратилось.

Лишившись возможности собираться на молитву в доме Пиккиевых, прихожане «Долговской» моленной стали искать пути восстановления соборного богослужения. Два десятилетия приходилось молиться по частным домам группой прихожан разоренной моленной (братья Иван Иванович и Михаил Иванович Кондратьевы, Константин Иванович Мерзлоухов, Никита Гурьевич Гурьев, Димитрий Кириллович Ругин, Филипп Захарович Баженов и Семен Никифорович Никифоров). Со временем возникли новые домашние моленные, куда негласно допускались прихожане (моленная Мартьянова на Ивановской улице, моленная Самодурова на Боровой и др.). Наконец, по благословению отца Кирилла, родом из Поморья, при содействии известного благотворителя Василия Александровича Кокорева и москвича Ивана Семеновича Рудакова, был основан новый храм на Лиговской улице, д. 73, в арендованном особняке. В 1886 г. он был освящен преемственно во имя Знамения Пресвятыя Богородицы. В обновленный храм перед его освящением перешли отцы из бывшей Долговской моленной — Афанасий Иванович и Петр Елизарович, а также уставщик Дорофей Васильевич и начетчик Петр Афанасьевич Степанин, прекрасно знавшие Поморский устав и знаменное пение. К новому храму присоединились и влились в него прихожане частной моленной Самодурова во главе с отцом Григорием Семеновичем и канонархом Петром Кирилловичем (будущим настоятелем). В духовном устроении моленной принимали активное участие знатоки поморского устава П.А. Степанин и Д.В. Васильев. По ходатайству Е.С. Егорова было получено разрешение проводить в моленной общественные богослужения, но сама моленная считалась частной. Эта моленная действовала вплоть до освящения в декабре 1907 г. храма Знамения Божией Матери на Тверской улице.

В Лиговской моленной было решено тщательно сохранять прежние уставы, чины и обычаи, преемственно воспринятые от Выга. Служба была установлена повседневная, трапеза клира была общая, равная для всех. Жизнью храма руководили духовные отцы – понедельно, в очередь. Ничто не совершалось без благословения духовного отца. В подчинении ему исполняли свои повседневные обязанности уставщик, головщики, канонархи, свещник, эконом, экономка и все церковнослужители. Во главе духовных отцов стоял настоятель, с благословения которого каждый начинал свою неделю. Делами управления ведал Совет попечителей, заседания которого проходили с участием духовных отцов раз в неделю, по четвергам. Здесь обсуждались и решались все текущие дела, происходил прием всех, кто имел какие-либо дела к попечителям. Каждому оказывалось всяческое внимание и посильная помощь.

В храмовые праздники, по почину И.И. Кондратьева, пожертвованиями и личным трудом прихожан после часов ставилась братская трапеза для всех молившихся. Трапеза шла по монастырскому чину и оканчивалась молитвой в храме.

После смерти о. Афанасия и о. Петра в настоятели храма отцом Григорием Семеновичем в присутствии о. Димитрия из Владимирской губернии и при праздничном стечении прихожан был благословлен головщик Стефан Илларионович Волков (во св. крещении Амос). При необходимости в храм приглашались духовные отцы из других приходов (отцы Еупл, Иакинф, Мефодий, Иоанн и Евтихий), причем непременным условием было: «не с уставом, а к уставу», т.е. все приглашенные отцы должны были в точности исполнять существовавшие в общине уставы и правила, преемственно сохранявшиеся от Выговского общежительства. В начале 1890-х гг. была предпринята настойчивая попытка купца Ивана Федоровича Аравина (с обещанием богатых пожертвований) переменить пение в общине с наонного на наречное, но попытка эта была решительно отклонена – не потому, что наречное пение считали не спасительным, а потому, что не считали возможным изменить вековое пение, воспринятое от Выговской киновии.

В начале 1906 г. поморская община на Лиговке была официально зарегистрирована как «Общество христиан поморского согласия». Вскоре, по дарственной записи вдовы В.А. Кокорева Веры Ивановны Кокоревой Общество вступило во владение огромным участком земли с домом и прекрасным садом на Тверской улице, где в том же году началось строительство большого Соборного храма.

Многое в жизни русского общества изменилось после выхода законодательного акта 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости». По словам известного искусствоведа П.П. Муратова, «старообрядчество получило возможность открытого существования. Ему было разрешено строить церкви, и постройка старообрядческих храмов, благодаря обильно притекавшим пожертвованиям, сразу же началась во многих городах. Там, где к постройке храма имел отношение старообрядец, любивший и ценивший древнюю икону, явилась возможность церковного украшения в ином духе, чем тот, который был привычен для русского общества, посещавшего наши бесчисленные елизаветинские, екатерининские и александровские церкви <…>».

Столичные поморцы стали первыми, кто воспользовался преимуществами, дарованными указом 1905 г. о веротерпимости. Они принялись за построение своего нового центрального храма. Главными жертвователями на строительство первого общественного старообрядческого церковного здания стали учредители Общины вдова В.А. Кокорева Вера Ивановна Кокорева и ее дети П.В. Верховская и А.В. Кокорев при содействии мужа П.В. Верховской Василия Петровича Верховского.

В.И. Кокорева передала Обществу по дарственной участок земли с двухэтажным каменным домом по Тверской улице, 8, в котором она проживала с дочерью и зятем. Стоимость земли и дома была оценена в 100 000 руб. С востока к участку примыкала территория Никольского приюта, с севера – Аракчеевские казармы, с запада – жилая застройка.

Закладка нового храма была совершена 6 августа 1906 г. в праздник Преображения Господня.

Проект церковного здания был разработан известным зодчим, городским архитектором Дмитрием Андреевичем Крыжановским. 3 августа 1906 г. проект одобрен главными жертвователями и Общим собранием Общины. Тогда же утверждена смета на сумму 97 050 руб. и на все работы ассигновано 150 000 руб. Храм Знамения Пресвятыя Богородицы на Тверской улице был освящен 22 декабря 1907 г. и стал самым крупным поморским храмом в Российской империи[1]. Весь архитектурный комплекс состоял из храма, соединенной с ним особой галереей пристройки, ризницы и надворных построек. С северной стороны храма была пристроена отдельная часовня для отпевания покойников, а в прилегающих флигелях располагались училище, детский приют, богадельня, кухня, общая трапезная, свечная мастерская и квартиры семейных клирошан.

Образцом для оформления интерьеров храма стали моленные и собор Преображенского Богаделенного дома в Москве. Четверо членов Совета общины специально делегировались для их осмотра. В результате осмотра и в соответствии с пожеланиями членов общины и учредительницы В.И. Кокоревой, было принято решение, что большинство икон в храме должны быть старинными, написанными не позднее второй половины XVII в., и только в необходимых случаях новыми, написанными в стиле древнего письма. Первоначально предполагалось перенести в новый храм иконостас из моленной на Лиговской улице и дополнить его необходимыми иконами. И действительно, значительная часть икон была перенесена из Лиговской моленной. Однако для обширного пространства Большого молитвенного зала старый иконостас оказался слишком мал. С целью подбора и приобретения икон для храма были осмотрены хранилища торговцев древними иконами на Нижегородской ярмарке и в Москве, известных торговцев Большакова, Силина и других, а также собрания известных коллекционеров, в частности А.И. Егорова, наследников Е.С. Егорова, наследников И.М. Ивакина, отца Ис. Носова. Часть икон, в частности зааналойный крест, были возвращены властями из тех, что были прежде конфискованы у старообрядцев. Приобретались также иконы старообрядческой поморской иконописной школы XVIII – XIX вв. Новые иконы были написаны старообрядцами поморского согласия иконописцами братьями Сусловыми. Старший из братьев, Степан Алексеевич, был известен как выдающийся знаток и мастер древней иконописи.

В 1923 г. экспертом Музейной комиссии Ф.А. Каликиным, знатоком старообрядческого искусства, и прежде сотрудничавшим с общиной (в частности, в вопросе сохранения имущества Выгорецкого общежительства в 1913 г.), была составлена опись икон, имеющих большое художественное значение и принятых на учет Государственного Музейного фонда. По заключению Ф.А. Каликина, все иконы главного и боковых иконостасов представляли собой единый ансамбль, не подлежащий разделению, и иконы из иконостасов не подлежали изъятию. Всего в храме Знамения и помещениях, принадлежавших общине, находилось (не считая перенесенных из Михайловской богадельни и Кокоревского убежища) 427 икон, писанных по дереву, и 55 металлических (вероятно, литых) икон, и 225 богослужебных и церковных книг.

Около 1923 г. в храм были перенесены иконы из упраздненных моленной Михайловской богадельни на Малой Охте (155 икон писаных по дереву и 32 металлических) и Кокоревского убежища (69 икон писаных по дереву и 9 металлических).

Тогда же в бывшем Зале заседаний Совета (Советской комнате) была устроена Зимняя моленная, в которую поместили иконы из Михайловской богадельни. Иконы из Кокоревского убежища помещены в «комнате рядом с нынешней Советской комнатой».

Соборный храм на Тверской стал главным храмом староверов Петербурга, где не наблюдалось резкого разделения братских старообрядческих согласий. Здесь были заложены основы последующего объединения всех староверов города на Неве (поморцев, федосеевцев и филипповцев) в единую Древлеправославную Поморскую Церковь. Представители общины участвовали во многих поморских съездах, соборах (Поволжских, Северо-Западных, обоих Всероссийских Соборах, присутствовали на Съезде в Двинске по образованию в 1911 г.). В храме на Тверской бывали Л.Ф. Пичугин, Т.А. Худошин и другие известные деятели староверия. Многолетним участником соборной молитвы был престарелый инок Сергий.

Община обладала обширной библиотекой, в которой имелся полный круг богослужебных книг, множество учительных святоотеческих книг, поморских рукописей. Богослужение в храме совершалось с большой торжественностью и было, по воспоминаниям очевидцев, чрезвычайно благолепно. Думая о потомках, руководство общины разместило на специальных памятных досках у входа в храм его краткую историю, изготовило прекрасный фотоальбом со снимками внешнего и внутреннего вида здания.

Братская кухня по желанию прихожан готовила поминальные обеды. В братских трапезных могли сесть за стол одновременно около двухсот человек. При надобности тотчас за первой обедала вторая смена, а в исключительных случаях – и третья. В моленной служебного дома в двунадесятые и храмовые праздники ставилась трапеза для клира и ликов, к чину которой по окончании часов приносилась на аналое с каждением и пением икона праздника, а после трапезы она также торжественно возвращалась в собор.

В 1911 г. после смерти о. Григория настоятель о. Стефан Илларионович Волков в присутствии о. Иакинфа Семеновича Мухина благословил вторым наставником более 25 лет служившего в клире Петра Кирилловича Кирилова. Головщиками были в то время Кузьма Гурьянович Кондьзеренов и Дионисий Лазаревич Попов. С началом войны 1914 г. при общине был учрежден лазарет для раненых на 20 человек. Также община оказывала денежную помощь матерям и семьям христиан-поморцев, призванных на войну.

«Золотой век» старообрядчества продлился недолго. После революции 1917 г. на староверов обрушилась новая волна гонений. Одна за другой закрываются властями и «национализируются» старообрядческие моленные и богадельни на Охтинском и Волковом кладбищах, на Ушаковской улице за Нарвской заставой, на Коломенской улице, уничтожается моленная и скит за Московской заставой… В 1933 г. властями был закрыт и храм на Тверской улице, его богатейшее собрание древних икон и церковной утвари частично расхищено, частично уничтожено, а здание, превращенное в промышленное предприятие, попало в ведение Министерства автомобильной промышленности, подверглось капитальной внутренней перестройке и было приспособлено под промышленное предприятие. К 1940 г. в городе на Неве не осталось ни одного действующего староверческого храма или моленной.

Но несмотря на столь суровые гонения, староверы продолжали собираться для молитвы на частных квартирах. Так, известно, что в 40-х годах богослужения совершались на квартире О.К. Князевой (ул. Некрасова), пока об этом не стало известно органам власти. В результате хозяйку квартиры арестовали, и службы прекратились. Однако моления продолжились в домах других христиан.

После окончания Великой Отечественной войны группа христиан-староверов, переживших блокаду, обратилась к властям с ходатайством о регистрации общины. Власти пошли навстречу, и в 1947 г. в Ленинграде была официально зарегистрирована Старообрядческая Поморская община. В этом была немалая заслуга таких активных членов общины, как К.М. Горелов, О.К. Князева, М.И. Богданов. Вновь зарегистрированной общине властями было отдано два этажа во флигеле дома № 12 на Коломенской улице, где в довоенные годы располагалась знаменитая Киржаковская моленная, прежде принадлежавшая староверам-филипповцам. Группа христиан-федосеевцев ходатайствовала также и о возвращении Волковской моленной на Волковом кладбище, но в 1948 г. получила от властей отказ. Настоятелем поморской общины был избран причетник общины на Тверской, уроженец Латвии, Амбросий Иоакимович Толстов и благословлен о. Григорием Прокопьевичем Хоботовым. Отец Амбросий хорошо знал церковную службу, знаменное пение, был опытным, профессиональным служителем. За 23 года настоятельства он умело примирял бывших федосеевцев, филипповцев и поморцев. Благодаря его мудрой политике в моленной на Коломенской произошло долгожданное объединение в единую общину староверов-беспоповцев всех согласий, долгие годы лишенных возможности собираться на совместную молитву. В знак примирения и до сих пор в приходных поклонах полагается «начал за общение» бывших разных согласий. Первым председателем Правления стал М.И.Богданов. Головщицами стали У.Г. Григорьева и Е.И. Маркова. Хор был почти целиком женский. Поскольку большинство певчих было из моленной на Волковом кладбище, то был принят обычай богослужения того храма

Однако по мере увеличения общины помещение Коломенской моленной уже не могло вместить всех желающих, особенно на большие праздники, и поэтому многим во время молитвы приходилось стоять не просто на лестнице, но даже во дворе. А так как часть флигеля была занята квартирами атеистически настроенных жильцов, то в вышестоящие органы от них постоянно поступали жалобы. Все закончилось тем, что в 1961 г. община вынуждена была переехать в предложенное властями здание бывшей церкви во имя иконы Казанской Божией Матери в Рыбацком, заново освященном во имя Знамения Пресвятыя Богородицы.

Рыбацкое находилось тогда за чертой города и лишь в 1963 г. стало одним из его районов. Однако предоставленное властями новое помещение имело такие малые размеры, что сразу же встал вопрос о пристройке. С разрешения районной администрации была сделана небольшая пристройка, но когда дело дошло до городских властей, сфабриковали целое «дело о пристройке», в результате которого председатель общины С.Г. Евсеев и районный архитектор были осуждены к заключению. В годы воинствующего атеизма храм посещали самые стойкие верующие, но и сейчас многие прихожане помнят, как на большие праздники прихожане, не вмещавшиеся в храм, слушали службу под окнами, как на Пасху вынуждены были собираться по домам или даже ездить за город в Ламповскую общину.

С 1962 по 1970 г. председателем общины был Г.Е. Иванов, затем до 1982 г. П.П. Матвеев, потом до 1985 г. А.М.Епифанов. В 1970 г. умер настоятель А.И. Толстов, благословив Стефана Григорьевича Тимофеева.

С 1985 г. председателем Правления был выбран Иларион Михайлович Петров, а с 1986 г., после смерти о. Стефана Григорьевича Тимофеева, настоятелем становится Олег Иванович Розанов. В 1987 г., в преддверии 1000-летия Крещения Руси, община получает разрешение на возведение на месте снесенной в довоенные годы деревянной Казанской церкви нового церковного здания. Новое здание проектировалось по эскизам настоятеля о. Олега и предстало в едином виде церкви, увенчанной куполом, и старого здания притвора с колокольней, без всяких признаков нового строительства.

14 августа 1988 г. состоялась первая служба в обновленном здании. 19-метровый купол избавил от постоянной духоты во время службы, расширенный клирос позволил всем певчим размещаться у аналоя. Появились четыре малые кельи для служебных нужд, было выделено помещение для отдыха служителей и гостей общины. В том же году община приняла официальное название «Невской Старообрядческой Поморской общины». После реконструкции церковь в Рыбацком получила статус «Памятника архитектуры».

В конце 1980-х – начале 1990-х гг. рядом с храмом Знамения усилиями общины был построен духовно-благотворительный центр «Невская Обитель». В нем разместились малый храм, трапезная, крестильня, келии для служения треб, а также оранжерея, столярная мастерская и подсобные помещения.

Сегодня Невская Старообрядческая Поморская община объединяет всех староверов г. Петербурга, являясь одной из крупнейших общин страны (около 8000 человек). Еще в 1993 г. городские власти возвратили общине здание моленной на Коломенской, в котором постепенно была восстановлена церковная жизнь. В 2004 г. законным владельцам был, наконец-то, передан и соборный храм Знамения на Тверской. 10 декабря 2004 г. в храме на Тверской состоялся первый торжественный молебен Знамению Пресвятыя Богородицы — престольному празднику храма. С тех пор службы здесь проводятся еженедельно. Христиане-поморцы собираются, чтобы помолиться, принять участие в духовных беседах, послушать духовные стихи. В помещениях храма размещена фотовыставка, посвященная истории этого удивительного памятника русской архитектуры.

В настоящий момент в городе существует уже три прихода — Рыбацкий (Караваевская ул., 16), Коломенский (Коломенская ул., 12) и Тверской (Тверская ул., 8). Общиной осуществляется разнообразная духовная и культурно-просветительская деятельность. В воскресные и праздничные дни в храмах общины в Рыбацком и на Коломенской совершается богослужение, в будние дни служатся требы – молебны за здравие и панихиды за упокой. В храме на Тверской – служба повседневная. При общине действует воскресная школа, книжница (библиотека), издается Календарь Древлеправославной Поморской Церкви, сборник «Християнская семья». Регулярно проводятся встречи молодежи Санкт-Петербурга и области. В «Невской обители» ежегодно проходят международные слеты староверческой молодежи, проводятся курсы церковнослужителей. При общине организован молодежный хор «Аненай».

История Невской Старообрядческой Поморской общины красноречиво говорит нам о том, что, несмотря на все трудности, гонения и лишения, которые пришлось пережить староверам в течение последних трехсот лет, они продолжали бережно сохранять древние традиции и донесли их вплоть до наших дней.

  1. Антонов В.В., Кобак А.В.Святыни Санкт-Петербурга. Т.3. СПб., 1996.
  2. Варадинов Н.В.История Министерства внутренних дел. Кн. 8: История распоряжений по расколу. СПб., 1863.
  3. Вургафт С.Г., Ушаков И.А.Старообрядчество. Лица, события, предметы и символы: Опыт энциклопедического словаря. М., 1996.
  4. Доклад общему собранию членов Петроградской христиан­ской общины старообрядцев поморского согласия. Совещания по составлению сметы на 1916 год, избранного общим собранием общины 1 мая 1916 года. Пг., 1916.
  5. Доклад сотрудника Ф. Каликина по осмотру молитвенного дома Тверская, 8, в управление Государственного музейного фонда. 1924 г. // НА ГЭ ф.4 д.1229, Л.10.
  6. Животов Н.Н.Церковный раскол в Петербурге. СПб., 1891.
  7. Кожурин К.Я. Культура русского старообрядчества (XVII-XX вв.). Часть первая: Учебное пособие. СПб., 2007.
  8. Кожурин К.Я.Староверие в Петербурге. СПб., 2006.
  9. Кожурин К.Я.Храм Знамения Пресвятыя Богородицы на Тверской улице (к 100-летию постройки). СПб., 2007.
  10. Кончаев П.Н.Родословие Поморского Староверия в Петербурге (доклад к съезду Северо-Западного округа 1928 г. с дополнениями) (машинопись).
  11. Ливанов Ф.В.Тайны Московского раскольничьего Преображенского кладбища. (Первая полная история сего кладбища с основания оного 1771 года, и до настоящего времени 1871 года) // Ливанов Ф.В.Раскольники и острожники: Очерки и рассказы. Т. 3. СПб., 1872. С. 100-103, 235-236.
  12. Лурье Л.Я., Кобак А.В.Малоохтинское кладбище // Исторические кладбища Петербурга. СПб., 1993. С. 417-423.
    Нильский В.В.Очерки из быта старообрядцев. Малоохтенское поморское кладбище в Петербурге // Истина. Кн. 42. Псков, 1875. С. 61-88 4-й паг.
  13. Нильский В.В.Поморцы в Петербурге. Поморская моленная на Моховой улице // Истина. Кн. 42. Псков, 1875. С. 29-48 4-й паг.
  14. Нильский В.В. Раскол в Петербурге. Мало-Охтенское поморское кладбище в Петербурге // Церковно-общественный вестник. 1875. № 67-69.
  15. Нильский В.В. Раскол в Петербурге. Поморская моленная в Моховой улице // Церковно-общественный вестник. 1875. № 46, 47.
  16. Нильский В.В. Раскольнические учреждения в Петербурге / N. // Христианское чтение. 1887. Сент./окт. С. 442-456.
  17. Опись имущества, принадлежащего христианской Общине старообрядцев поморского согласия, находящегося в молитвенном доме по Тверской ул., 8. 1923 г. // РГА СПб., Ф. 7384 оп. 33 д. 255. Лл. 114-116.
  18. Опись Святых икон, принадлежащих христианской Общине старообрядцев поморского согласия, находящихся в молитвенном доме Тверской ул., 8. 1924 г. // РГА СПб., Ф. 7384 оп. 33 д. Л.120-125об.
  19. Отчет Петербургской христианской общины старообрядцев поморского согласия, приемлющих браки. С 19 июня 1906 г. по 1 января 1908 г. СПб., 1908.
  20. Отчет Петербургской христианской общины старообрядцев поморского согласия с 1 янв. 1912 г. по 1 янв. 1913 г. СПб.,
  21. Отчет Петербургской христианской общины старообрядцев поморского согласия, приемлющих браки, с 1 января 1913 г. по 1 января 1914 г. СПб., 1914.
  22. РГА, ф. 7384, оп. 33, 37.
  23. Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1875.
  24. Среди старообрядцев-поморцев в С.-Петербурге: (От нашего корреспондента) // Церковь. 1908. № 19. С. 690-692.
    Статистические данные о старообрядцах. (К 1 января 1912 г.). [СПб., 1912].
  25. Шамарин В.В.275 лет Староверию в Петербурге (краткий исторический очерк) // Календарь Древлеправославной Поморской Церкви на 1998 год. М., 1997. С. 54-61.
  26. Шкаровский М.В. Старообрядцы // Санкт-Петербург: Энциклопедия. СПб., 2004. с. 834.
  27. Юхименко Е.М.Выговская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и литература. М., 2002. Т. I.
  28. Юхименко Е.М.Старая Вера в новых условиях // Человек между Царством и Империей: Сб. материалов междунар. конф. / РАН. Ин-т человека; Под ред. М.С. Киселевой. М., 2003.
Нижегородские поморцы

П.В. Половинкин. Поморские скиты на Нижегородчине

Как свидетельствует П. И. Мельников, на территории Нижегородской губернии еще в XVII веке появилось, а за последующие тридцать – сорок лет значительно укрепилось и усилилось, староверческое скитское общежительство, в том числе и Поморского согласия. Большинство скитов было расположено по реке Керженец, по названию которой они стали обобщенно называться Керженскими скитами.

Павел Иванович Мельников, как чиновник по особым поручениям Министерства внутренних дел, занимался исследованием и искоренением старообрядчества. В середине XIX века лично посещал староверческие скиты на Нижегородчине, о чем составил подробный отчет. Ряд скитов был описан им под псевдонимом Андрея Печерского в романах «В лесах» и «На горах» с подробными картинами быта и обычаев нижегородских староверов.

«По скитским преданьям, — пишет П. И. Мельников в романе «В лесах», — начало старообрядских поселений в заволжских лесах началось чудесным образом. Во время «Соловецкого сиденья», когда царский воевода Мещеринов обложил возмутившихся старообрядцев в монастыре Зосимы и Савватия и не выпускал оттуда никого, древний старец инок-схимник Арсений дни и ночи проводил на молитве перед иконой Казанской Богородицы. А та икона была прежде комнатною царя Алексея и пожалована им в Соловки еще до патриаршества Никона. Накануне взятия монастыря царскою ратью истомился Арсений, стоя на молитве, задремал. И, будучи в тонком сне, слышал он глас от иконы: «Гряди за мною ничто же сумняся, и где я становлюся, тамо поставь обитель, и пока икона моя будет в той обители, древлее благочестие будет в ней процветать». И видел Арсений, что икона Богородицы в выспрь поднялась и в небесной высоте исчезла… Проснулся инок-схимник, иконы на месте не было… На другой день взят был монастырь. «Соловецких сидельцев» в кандалах перевезли на матерую землю, и здесь Арсению удалось бежать из-под царского караула в леса. Только что ступил он в лесную чащу, видит икону, перед которой молился; грядет та икона поверх леса на воздусех… Идет за нею изумленный и трепетный Арсений. Перед ним деревья расступаются, перед ним сохнут непроходные болота, перед ним невидимая сила валежник врозь раскидывает. «Чудяся бывшему о нем», Арсений идет да идет за иконою. И стала та икона в лесах Чернораменских, неподалеку от починка Ларионова, на урочище Шарпан. И поставил тут Арсений первый скит. <…>

С легкой руки Соловецкого выходца старообрядческие скиты один за другим возникали в лесах Заволжья. Вскоре их появилось больше сотни в Черной рамени, в лесах Керженских, в лесах Рымских и за рекой Ветлугой.» (Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах. Книга первая.)

Благодаря многочисленным в то время странствующим инокам из разоренных северных монастырей устанавливалось влияние Поморского согласия на местных старообрядцев. Иноки эти селились в диких местах, и были почитаемы всеми, и «начаша приходити к ним Христолюбивии неции, пострищися хотяше».

Скиты «безпоповщинскаго толка», к которому принадлежали принявшие уставы Выгорецкие и находившиеся в общении с Поморцами, в начале 18 столетия были: главный – Макарьев, где после был Воронинский скит, и кроме того: Липовский, Корельский и др.

Стараниями Питирима архиепископа Нижегородскаго Керженские и Чернораменские скиты были уничтожены до 1737 года …

В начале XIX столетия из 54 скитов бывших в Семеновском уезде было 5 скитов, принадлежащих к Поморскому согласию: Липовский, Корельский, Ватомский, Воронинский, Макарьев. В них, как и в Выгорецких монастырях, иноки имели одеяния иноческого образа, те есть мантию и камилавку, как это можно видеть на портретах инока Виталия и прочих в «Истории Выговской пустыни» Ивана Филиппова.

Макарьев скит, по соединении с ним Воронинскаго около 1810 года, получивший название Воронинскаго, а со времени соединения с Ватомским (около 1820 года) назвавшийся Ватомским, находился в лесу и был уничтожен в 1834 году. На месте его осталось кладбище, на которое до сих пор хоронятся раскольники. К этому скиту, однако, по 9-ой ревизии было приписано 2 мужчин и 4 женщины удельных крестьян, живущих по деревням.

Нижегородские скиты поддерживались богатыми старообрядцами из разных городов Империи, в особенности: Московскими, Романовскими, Ржевскими, Новоторжскими, Ивановскими, Казанскими, Самарскими и другими.

Во всех женских общежительствах «служба в часовнях и моленных отправлялась скитницами усердно и неопустительно. Каждая скитская артель жила подаяниями богатых старообрядцев, щедро даваемыми за то, чтобы «матери хорошенько молились». И матери добросовестно исполняли свои обязанности: неленостно отправляли часовенную службу, молясь о здравии «благодетелей», поминая их сродников за упокой, читая по покойникам псалтырь, исправляя сорочины, полусорочины, годины и другие обычные поминовения. Под именем «канонниц», или «читалок», скитские артели отправляли в Москву и другие города молодых белиц к богатым единоверцам «стоять негасимую свечу», то есть день и ночь читать псалтырь по покойникам, «на месте их преставления», и учить грамоте малолетних детей в домах «христолюбивых благодетелей». Отправляли по разным местам и сборщиц с книжками. Ежегодно к празднику Пасхи такие сборщицы съезжались в скит и привозили значительные суммы денег и целые воза с припасами разного рода и с другими вещами, нужными в хозяйстве. В стенах общины каждый день, кроме праздников, работа кипела с утра до ночи… Пряли лен и шерсть, ткали новины, пестряди, сукна; занимались и белоручными работами: ткали шелковые пояски, лестовки, вышивали по канве шерстями, синелью и шелком, шили золотом, искусно переписывали разные тетради духовного содержания, писали даже иконы. Но никто на себя работать не смел, все поступало в общину и, по назначенью настоятельницы, развозилось в подарки и на благословенье «благодетелям», а они сторицею за то отдаривали.»(Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах. Книга первая.)

После 1812 года подаяний из Москвы в скиты стали присылать меньше и число обителей в Семеновском уезде уменьшилось. К 1826 году было скитов уже только 28 и в них 90 обителей, и которых Поморского согласия: Липовский с 1 обителью, Корельский с 1 обителью и Ватомский с 1 обителью. Всего 3 обители, кроме сирот.

В поморских скитах насчитывалось жителей 182 человека и 1 официально значащаяся моленная.

Постепенному упадку скитов способствовало распоряжение Правительства от 1826 года, по которому: воспрещалось вновь приписывать к скитам «раскольников», воспрещалось строить новые и поправлять старые моленные, устраивать их в домах и иметь колокола, и ко всему прочему стал осуществляться более строгий надзор местных властей за скитами.

Были также случайные обстоятельства, наносившие удар по стройной монастырской жизни, среди которых, в первую очередь были пожары, истребившие Корельский и Ватомский скиты. Приписанные к ним раскольники не обстроились на старом месте, но большей частью перешли в другие, более значимые скиты.

Корельский скит имел общение со староверами Поморского согласия. Располагался он в лесу, неподалеку от Одинцовскаго.

Среди прочих скит был разорен во времена Питирима, но с 1763 года снова возродился, вероятно, на том же месте и процветал до первой половины XIX века, когда его совершенно истребил пожар 1833 года. В середине XIX столетия Мельников – Печерский застает в этих местах деревню Корельскую (возникла в XVIII веке) и «старинное кладбище под сенью сосен – остатки Анфисиной обители». Скит фактически возродился в конце XIX века, но уже в самой деревне, где жили иноки. В 1891 году на деньги Саввы Морозова в скиту была построена новая часовня. На начало ХХ столетия деревня Корельская в начале века была сплошь заселена поморцами. Моленная деревни гремела славой на всю округу. Место изначального скита, называемого дальние кельи, находится в лесу, там заметны ямы и битый кирпич от печей. В самой деревне сохранилось кладбище.

По Высочайшему повелению от 1 мая 1853 года из скитов Семеновского уезда должно было выслать всех раскольников, не приписанных к ним по ревизии. Поэтому совершенно было уничтожено 6 скитов разного согласия. Среди оставленных восьми скитов — Поморский – Липовский.

Ко времени уничтожения керженских и чернораменских скитов в 1853 году не оставалось ни одного мужского скита; были монахи, но они жили по деревням или переходили с места в место, не имея постоянного пребывания.

«Искатели иноческих трудов и созерцательной жизни удалялись в лесные трущобы и там жили совершенными отшельниками в вырытых землянках, иные в срубленных кое-как старческими руками кельях. Но таких пустынников было очень немного.»(Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах. Книга первая.)

Липовский скит находился в сорока верстах от Семенова к западу на самой границе Костромской губернии. Расположен рядом с оврагом на пространства в пять десятин земли общаго владения казны с уделом и помещиками, неподалеку от деревни Липовки.

К маю 1853 года в Липовском скиту было 17 человек, в основном женского пола. Строения жилые, как обительские, так и сиротские, были в достатке, так что на одну скитницу приходилось по отдельной комнате.

«Внутри околицы обширного селенья не было ни улицы, ни односторонки, ни курмыша. Обнесенные околицей жилые строенья и разные службы были расположены кругом обширного двора, среди которого возвышалась часовня. Строенья стояли задом наружу, лицом на внутренний двор. Такое расположение домов очень давнее: в старые годы русская община всегда так строилась; теперь редко где сохранился круговой порядок стройки, все почти наши селенья как по струнке вытянулись в длинные улицы или односторонки. За Волгой и в северных лесных пространствах кое-где сохранились еще круговые поселенья, напоминающие древнюю общинную жизнь предков. Таковы были и скиты.»(Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах. Книга первая.)

«Между ними стояли избенки, где жили не принадлежавшие к общинам — «сиротами» звались они. Каждое сиротское строенье на свою сторону смотрело: избы, обычной деревенской постройки, то жались в кучу, то отделялись друг от друга и от обителей просторными пустырями, огородами, кладбищами. Пустыри покрыты были луговиной, на ней паслись гуси, куры и другие домашние птицы обительские, тут же стлали новины для беленья.

В огородах, окружавших со всех почти сторон каждую обитель, много было гряд с овощами, подсолнечниками и маком, ни единого деревца: великорус — прирожденный враг леса, его дело рубить, губить, жечь, но не садить деревья. Чуть ли не в одной Манефиной обители на кладбище и возле него росли березы, рябины и черемуха. Плодовых деревьев в скитах не бывало – за Волгой земля холодна, неродима, ни яблоков, ни вишен, ни груш не родится.

Кладбища середи строений были и старые: запущенные, заросшие бурьяном, и новые, с покрытыми свежим дерном холмиками и с деревянными, почерневшими от дождей и снежных сугробов, столбиками, к которым прибиты медные кресты. Изредка попадались на тех кладбищах деревянные голубцы, еще реже надгробные камни.» (Там же).

«Вокруг по стенам каждой горницы стояли вделанные в стены широкие деревянные лавки, но в иных покоях бывали и диваны, и кресла, и стулья красного дерева, обитые шерстяною или шелковой материей. В переднем углу каждой горницы поставлена была деревянная божница с иконами и лампадами, под нею висела шелковая пелена с крестами из позумента. Светло, сухо, тепло было в тех горницах, а чистота и опрятность такая, что разве только домам Голландии можно было поспорить со скитскими кельями. Кроме теплых покоев, в каждой стае много бывало холодных сеней с темными чуланами и каморками, переходов, тайников. Внизу под жилыми покоями устроены были теплые повалуши, а под сенями глухие подклеты, наверху чердаки, теплые светелки и холодные летники, вышки и смотрильни, в которых под самою кровлей порублены были на все четыре стороны едва видные окошечки.

Крыши делались обыкновенно в два теса со «скалой», утверждались на застрехах и по большей части бывали с «полицами», то есть с небольшими переломами в виде полок для предупреждения сильного тока дождевой воды. Несколько высоких крылец и едва видных выходов окружали каждую стаю. Две, три, иногда до десяти стай с разбросанными между ними избами обычной деревенской постройки, амбарами, погребами, житницами, с стоявшими одаль сараями, конюшнями, конным и скотным дворами, с примыкавшими к строенью огородами, с одним или двумя кладбищами обносились особою изгородью или пряслами из дрючкового леса. Это составляло особую общину и называлось «обителью». Несколько таких обителей составляли скит.» (Там же).

К концу 1850-х годов в Липовском скиту проживало «ревижских» государственных крестьян «православнаго исповедания» одна семья (3 мужчин и 1 женщина) и староверов — Поморского согласия также одна семья, состоящая из 4 мужчин и 4 женщин. Кроме них здесь в отдельном доме жил поморский наставник Григорий Ефимов со своей сестрой, и еще одна старая дева поморского согласия. У наставника была тайная моленная, не уничтоженная в 1853 году.

После погромов служба в некоторых скитах стала совершаться не ежедневно, как бывало прежде, а только по праздникам и воскресным дням.

Шляпинские кельи основаны пострижеником Выговской пустыни иноком Арсением и разгромлены правительственными войсками в 40 – 50 – х годах XIX века. Они были особо почитаемы в народе, так как здесь исполняли все, что исполнялось в кельях руководителями с Выга. В Шляпинских кельях многие обучались чтению, пению и уставу, в том числе будущие наставники со всей округи. Даже часовни на кладбище строили в подражание таковых на Выге. А наставник из с. Воротилово Павел Гаврилович по их разорении принес доску от их построек, врезал в нее медный крест с мироносицами поставил в моленной и почитал как святыню. Оттуда же в Воротилово были перенесены более десяти икон выговских писем.

Последний инок Сергий, — по воспоминаниям И. А. Золотарева, по всей видимости об остатках Шляпинских келий, — в полном иноческом облачении проживал в Нижнем Новгороде в доме Евдокии Васильевны – дочери купца В. А. Кокорева.

Кельи в Жарах. «Конечно, — пишет С. В. Рудаков, — обители с «матушками» и «келейными»в деревнях и селах продолжали существовать долгие годы после падения последних заволжских оплотов древлего благочестия, но … в тридцатых годах (ХХ века – прим. авт.) в Жарах – лесной местности за городом Балахна …. Жили келейники. Богу молились… Обитало их там 8 — 9 человек. У каждого — своя келья, свой участок – огород с луком, картошкой. Удобряли они свою землю за отсутствием навоза соломой. Скотину не держали, пасти негде – кругом одни топи. Собрав на болотах клюкву, старцы отправляли одного из пустынножителей в Балахну. Продав ее на базаре, он закупал там все необходимое и тайно возвращался назад. Порядки в обители были строгие. Ели один раз в день. Молиться сходились в келью старшего… Приблизительно в 1937 году к пустынникам нагрянули «уполномоченные» НКВД, все разграбили, книги, иконы и кельи сожгли, а келейников бросили без суда в горьковскую тюрьму… Не желая подчиняться антихристовой власти, … решили не принимать в тюрьме пищу. Один из голодавших скончался и, как ни странно, остальных отпустили. Вероятно, по причине престарелости арестованных…» (Рудаков С. В. Кельи в Жарах)

Воистину говорит Никон черногорец, что «корень семени духовнаго даже до века не оскудеет!». И сегодня, когда возрождается Поморское иночество, нам, как нельзя кстати, необходимы яркие примеры стойкости в Вере наших достопамятных предков, их стремления служити Христу, поселившись в пустыне и облекшись во святыи иноческии Ангельский образ.

Сегодня Нижегородчина – один из самых густонаселенных старообрядцами регионов России. Здесь действует около двадцати Поморских общин и групп, ведущих свое духовное начало от Соловецкого и Выговского монастырей и их славных продолжателей, местных скитников, крыющихся от преследований ради сохранения Святой Веры и соделавших историю своих скитских поселений как наказ будущим поколениям верных.

Известный русский художник Михаил Нестеров, вдохновленный произведениями Мельникова-Печерского, создал большой ряд картин на тему скитской жизни, погружающими зрителей в мир той эпохи и духовной жизни.

Источники:

Мельников П. И. Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии. НГУАК. Н. Н.: 1911. Т. 9.

Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах: Книга первая. М.: Худ. лит. , 1977.

Сметанин С. Корельский скит и деревня Корельская. Газета «Старообрядец» № 1, декабрь 1995 г.

Рудаков С. В. Каталог Семеновских святынь. Газета «Старообрядец» № 14, октябрь 1999 г.

Рудаков С. В. Кельи в Жарах. Газета «Старообрядец» № 4, декабрь 1996 г.

Старообрядческие скиты Нижегородской губернии. https://dic.academic.ru

Кобяк Н. А. Новые материалы по истории нижегородского старообрядчества. Рукописи. Редкие издания. Архивы. Из фондов библиотеки Московского университета. – М.: Археографический центр, 1997.

Матушка Матрона Михайловна Темникова (слева) с сестрой Парасковией Михайловной Кузнецовой из Сызрани

П. В. Половинкин. Хвалынский монастырь

В начале 2015 года мне в руки попала фотография инокинь явно беспоповского монастыря. Она происходит из частного собрания поморцев г. Вольска, выходцев из д. Самодуровка (Белогорное) Саратовской губернии. Посему я предположил, что сделана она в одном из ближайших монастырей или скитов. А поблизости их было очень много, разбросанных по рекам Иргиз и Черемшан.

Фотографию вместе со статьей «Редкие фото» опубликовали в Календаре ДПЦ на 2016 год. Однако, снимок оказался из Убинского монастыря, о котором говорилось в статье «Духовный неустанный труд», напечатанной в Календаре ДПЦ на 2015 год.

И, все равно, я начал собирать материалы о Хвалынском монастыре. Конечно, сделать это надо было бы лет на десять пораньше. Ушли из жизни люди, по крайней мере, три христианки, способные рассказать о тех временах из первых уст, будучи их очевидцами. И именно я проводил их в мир иной, не расспросив и не записав о монастыре ни строчки. Как я об этом теперь сожалею!

Но, все же, нашлись христиане, которые в детстве с родителями ездили в Хвалынский монастырь, родственники одной насельницы и те, кто крестил там своих детей. Благодаря их воспоминаниям и некоторым научным исследованиям о старообрядцах Хвалынска удалось собрать небольшую информацию, которой сегодня делюсь с боголюбивым читателем, продолжая тему о поморском иночестве.

Город Хвалынск — самый старый город в Саратовской области. Он был основан в 1556 году как русский сторожевой пост на волжском острове Сосновый. Поселение это управлялось келарем московского Чудова монастыря. В 1606 году оно было перенесено на место современного Хвалынска, и стало селом Сосновый Остров. С 1780 года — уездный город Хвалынск. Расположен он на правом берегу Волги, у подножия Хвалынских гор, в 232 км к северо-востоку от Саратова. С речных пристаней города ежегодно отправлялось до 56 тысяч тонн яблок. Своими садами Хвалынск славился издавна.

Хвалынск и его окрестности до революции были одним из центров старообрядчества России. Во многом благодаря старообрядцам, бежавшим из центральных областей России, эти края и были заселены. В основном здесь преобладало беглопоповское и белокриницкое согласия. Но многочисленным было и поморское согласие. В 1826 г. в Хвалынске из господствующей церкви в него перешло 26 семей. Поморское согласие стремительно распространялось и по уезду: в 1827 г., к примеру, в него перешло 3173 человека. В 1880 г. в городе насчитывалось 2117, а в уезде — 12928 старообрядцев разных согласий. В начале XX в. численный рост старообрядчества немного замедлился, но старообрядцы по-прежнему составляли значительную часть общества. В 1911 г. в уезде насчитывалось 43648 старообрядцев и 59 моленных. В Хвалынске из 15000 жителей более половины придерживалось старой веры. В 1914 г. здесь стояли белокриницкий храм, беглопоповская церковь и Поморская моленная.

В конце XIX века в Хвалынске работал иконописец Г. А. Комисаров, придерживающийся сызранской традиции иконописания. В начале ХХ века здесь жил и работал каллиграф — переписчик книг, хвалынский мещанин Василий Иванович Авдюнин. Судя по его работам и распространенности книг у поморцев — он был поморского согласия.

Большое значение в истории города Хвалынска отводится старообрядцам Кузьминым – Михайловым (или через «и» — прим авт.), начиная от родоначальника Кузьмы Михайловича – первого городского головы. В основном приписывается, что они были белокриницкого согласия. Но вот, к примеру, выходец из Хвалынска, отставной офицер Кирилл Гаврилович Кузьмин (1870 – 193?) был сельским старостой и председателем поморской общины с. Екатериновка, что на другом берегу Волги. Он считался самым богатым на селе, владел большим хозяйством, имел трактор и пароход.

Здесь, в Саратовской губернии, по реке Черемшан, неподалеку от Хвалынска было несколько монастырей старообрядцев — поповцев. Местные краеведы считают, что в них проживали и представители других согласий. Конечно же, эта версия более чем ошибочна. Такого смешения не могло быть! «Находящиеся в услужении» или иными словами в работниках, хотя и проживающих при белокриницих монастырях, поморцы твердо стояли в своей вере.

Доселе, достоверно было известно о существовании в этих краях Саратовской губернии из очерков С. И. Быстрова о ските в Алексеевском лесу (существовал до 40 – х годов XIX столетия) и об отдельных иноках, проживавших в селах Самодуровка Саратовской губернии и Теликовка Самарской губернии – из «Летописи Самодуровской общины».

По сведениям на 1909 – 11 гг. среди восьми черемшанских монастырей (из которых: 6 белокриницких и 1 беглопоповцев), несколько поодаль спрятавшись в горах, находилась обитель беспоповцев — федосеевцев, так называемый Нижний Елесин монастырь. В нем по описанию сотрудника «Исторического вестника» Оглоблина Н. Н., храма (надо понимать – по внешнему виду – прим. П. П.) не было и проживало 10 – 12 сестер. В женских монастырях Черемшана в начале XX века порядок дер­жался твердый, местами даже железный.

Что означает названия монастыря – Елесин? Чаще всего названия монастыря давались по престольным праздникам («Покровский», «Успенский») или по именам игуменов (игумений), как — то Манефин, Филицатин, и т. д. Здесь никакой аналогии не видится. Если внедряться в этимологию, то Елесин – скорее всего, от Елеся – Елисей (многим слышалось Елесей). Вот и предположим, что основателем или попечителем монастыря был некий человек по фамилии Елесин или по имени Елисей.

1920-1930-е гг. стали тяжелым испытанием для старообрядцев Хвалынского района. Сначала были упразднены все Черемшанские монастыри (1918 — 1927 гг.). Затем власти закрыли, практически, все старообрядческие церкви и моленные. Примерно в 1937 г. закрыли Поморскую моленную в Хвалынске. Это не поколебало духовную силу старообрядцев, и они стали проводить службы по домам.

Женский монастырь старообрядцев поморского согласия существовал в Хвалынске вплоть до середины 80-х годов ХХ века. О его происхождении ничего не известно.

После разорения скитов и монастырей в округе Хвалынска многие иноки(-ни) перебрались в город – одна из версий. Вторая – монастырь существовал в самом Хвалынске издавна. Примером тому являются записи местного краеведческого музея, как некий купец Молодцов (по косвенным признакам — поморского согласия) построил 5 домов (кельи) для содержания старух. Жили все в одной: бабка Матрёна Волгина из Теликовки, бабка Филиппьевна, тетка Дарья из Гаусов, Мария Антоновна, баб. Агафья из Ерёмкино. Дома для старух были по ул. Красноармейской, между Урицкого и Плеханова. Третья версия – это непосредственное отношение Хвалынского монастыря к Алтаю, что будет прослеживаться во время всего повествования.

В лихолетье в монастыре находили пристанище попавшие в беду христиане, порой с детьми. Многие христиане — поморцы из соседних городов стремились приехать сюда крестить детей, помолиться за здравие и за упокой близких, селились на время поста.

Первые воспоминания о монастыре относятся к 1920-м годам и жительнице Самары Марии Петровне Маркиной — Петровой (1887 – 1980). Ее мать Варвара Петрова овдовев, уехала в Алтайский монастырь к своей дочери инокине Агнии (удалившейся от мира еще до 1917 г.). Вернувшись в Поволжье, Варвара приняла постриг в Хвалынском монастыре с именем Вера. В свою очередь, оставшейся рано вдовой Марии Петровне с двумя малолетними детьми (Николаем и Лидией) на руках, тяжело было выжить в те сложные годы. Мать предложила им с дочерью поселиться при монастыре. Новым поселенцам утеплили и подремонтировали одну из дворовых построек (попросту — сарай), в котором они прожили десять лет — до 1934 года, пока дочь не окончила школу, и они вернулись в Самару. Мария Петровна, а позже ее дочь Лидия Ивановна, постоянно переписывались с матушками и уже со своей дочерью Зиной ездили туда помолиться и помочь старицам. По возвращении с фронта мужа очень хотелось иметь еще детей, но не получалось. После посещения монастыря в 1947 г. горячими молитвами инокинь Господь даровал сына, а потом еще пять дочерей. В поминальной книжке Марии Петровны Маркиной есть имена инокинь: Агнии, Веры и Марфы.

Инокини носили одежды темно-серого цвета: кофту с длинными рукавами, длинную суконную юбку и наглухо заколотый под булавку платок. Якобы, даже в 1950 – е годы некоторые еще носили мантию, то есть имели иноческий постриг.

В 1950-60-х годах монастырь располагался в г. Хвалынске на самой крайней к Волге улице – Красноармейской, в значительной отдаленности от других домов. Это был небольшой домик, состоящий из двух комнат (в одной жили, а в другой была моленная), разделенных сенями. Рядом — несколько надворных построек, погреб и огород. Всегда все было ухожено, огород по-хозяйски засажен, двор прибран. В доме простота и уют, чистота и порядок, полы вымыты. Соседи относились к инокиням уважительно и сочувственно, а местные староверы помогали им в тяжелых работах.

В начале 50-х годов в монастыре проживало 6 насельниц преклонного возраста, среди них: Марфа, Феоктиста, Александра, Машкова Феодора и ее сестра (имя которой не известно, обе из с. Пановки Ульяновской обл.). Наставница Матрона Михайловна Темникова — 1874 года рождения, девица, родом из д. Пановка Ульяновской области. После раскулачивания ее семья разбежалась кто куда. Матрона Михайловна поселилась в монастыре около 1950г., умерла 18 июля 1961 г. Ее вспоминают: высокая, строгая, немногословная. Внешне строгая матушка Матрона была доброй, душевной и все понимающей христианкой. Матушка Марфа была родом из г. Кузнецка Пензенской области – небольшого роста, худенькая, находчивая и с феноменальной памятью. Когда была в силе — занималась хозяйством, заготовками, ходила с гостившими в монастыре христианскими детьми за яблоками, ухаживала за гостями. Детей держала в строгости, даже не называла их по именам, только «мальчишка» или «девчонка – идите сюда!». В последнее время практически не вставала с постели.

Один случай поразил проживающую в монастыре девочку, но на всю жизнь научил ее различать чистое и поганое. Однажды, во время похода за яблоками в августовскую жару девочке захотелось пить. Матушка Марфа дала ей сделать только один глоток воды из носимой с собой маленькой бутылочки. Но тут же, сходив по малой нужде (простите за подробности!), матушка трижды омыла руки водой. «Как же так?!» — удивлению девочки не было предела. Матушка Марфа объяснила, что после «этого» дела, человек становится «поганым» и ангел-хранитель отходит от него. А помыв руки трижды с молитвою, дома глядя на иконы, а в поле – на восток, человек очищается. И ангел снова подходит к нему.

Матушка Александра (ее уважительно все называли тетя Саня), страдавшая болезнью ног, чаще лежала на печке, оттуда же читала жития святых во время обеда. Обедом сначала потчевали гостей за столом в передней, потом садились сами матушки за маленький столик, приставленный к лавкам. Приезжающих в монастырь на моленье селили на подловке, где было несколько тюфяков для сна. Там же хранились воск, свещи и яблоки. Ароматом от всего этого было заполнено все пространство, что наводило особое умиротворение на постояльцев.

Некоторое время в Хвалынском монастыре проживала Жаворонкова Мария Ивановна, позже уехавшая в Убинский монастырь на Алтае. Предположительно ее отъезд был обусловлен тем, что местные насельницы уже не имели иноческого образа, а были к тому времени лишь черноризицами. На Убе она приняла постриг.

На чердаке сарая стоял гроб. Он был предназначен для той из матушек, которая первая преставится. Особо некому было все организовывать, вот и готовились к погребению заранее.

Спали матушки на печке и лавках в небольшой комнате. Никаких кроватей не было. Но однажды привезли крестить мальчика, а он заболел. Для матери и ребенка поставили в передней кровать, которую, видимо, взяли у соседей.

Крещений в монастыре было много. Временами ставили по три купели.

Старицы, не смотря на свои болезни, строго соблюдали устав о трапезе сами и того же требовали от приходящих. Вспоминают случай, когда, поселившимся на время Успенского поста детям, подали к столу пустую кашу. Матушка Марфа из жалости предложила хотя бы тыквенными семечками ее посыпать. Наставница Матрона Михайловна не разрешила. А когда на праздник Преображения Господня пасечник принес воск и мед, то в первую очередь медом угостили детей.

Жили очень скудно: огородом и подаяниями. Собирали дикорастущие яблоки (дичок) и груши, терн, малину и ежевику. Заготавливали травы для чая и лечения. Местные рыбаки иногда приносили рыбу. Заготавливали. Щи варили из сушеной рыбы. Чтобы подольше сохранить молоко, его держали в крынках на льду в погребе.

Но при этом матушки всегда помогали нуждающимся: бездомной женщине, которой на печке была устроена лежанка; живущей неподалеку семье с девятью детьми; про Маркиных уже писалось; порой из Сызрани приходили родственники матушки Матроны с коровой, на которую нагружали продукты. Летом рядом с домом инокинь в землянках без окон и дверей, занавешенными материей, жили старцы. Спали они на лежанках из соломы. Там же они и питались. Еду им чаще всего относили дети, пришедшие в монастырь с родителями на моленье. На зиму старцев забирали к себе местные христиане.

Отдельной поморской моленной в Хвалынске уже давно не было, и все, приходящие в монастырь христиане — поморцы молились вместе с матушками.

Одна из старейших служительниц Самарской общины Мария Петровна Кузьмина (1932 г. р.) посещала монастырь со своей свекровью в 1960-70 гг., где в углу моленной комнаты стояла большая икона Пресвятой Богородицы. Этот образ настолько поразил ее своей красотой и сиянием, что все остальное осталось незамеченным.

После постройки ГЭС в 1967 году обитель попала в зону затопления берегов Волги. Матушки приобрели дом на ул. Ленина под № 167. Там уже проживали Феоктиста с племянницей Феодорой. Современники вспоминают еще двух стариц, которых местные жители называли провидицами: Агрофена (Агрипина) Александровна и Таисия Ивановна (из с. Рудники, близ Хвалынска). Они лечили людей.

До 1970 г. здесь насчитывалось до 100 поморцев, хотя на службу приходило около 30.

После смерти Феодоры в середине 1980-х годов ее племянница увезла все церковное имущество. Дом продали. Монастырь прекратил свое существование.

По некоторым сведениям регулярные службы поморцев в Хвалынске прекратились только в 1995 г. Община собиралась еще некоторое время только по большим праздникам (15-20 человек).

В статье использованы воспоминания Даниловой Е. П. (г. Сызрань), Коноваловой З. П., Кузьминой М. П. и Болесовой О. Е. (г. Самара), Жаворонковых И. М. и К. П. (г. Кузнецк) – записанные автором в 2015 – 16 гг.

Источники:

Полозов С. П. История старообрядчества Хвалынского района Саратовской области. http://samstar-biblio.ucoz.ru/publ/44-1-0-97

Обухович С. А. Черемшан как центр старообрядчества Поволжья // Вестник Волжского университета имени В.Н.Татищева. Сер. «История». Вып. 8. – Тольятти: Изд-во ВУиТ, 2006.

К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин. Федосеевские духовные центры русско-польского пограничья в XVII-XIX вв.

В 1699 г. произошло событие, которое сыграло в дальнейшем колоссальную роль в истории русского старообрядчества: духовный лидер новгородских старообрядцев-беспоповцев Феодосий Васильев, спасаясь от гонений церковных и гражданских властей, переехал вместе со своей семьей за «польский рубеж». «За ним множество христиан от градов, весей и сел, потекоша во след его, желающе древлецерковное святое Православие не мятежно соблюсти», – говорится в его Житии. С разрешения польских властей на землях пана Куницкого близ деревни Русановой Кропивенской волости Невельского уезда были устроены две обители: мужская и женская. Всего собралось в обителях Феодосия «мужеска пола до 600, девиц же и жен до 700». Однако материальное процветание общины привело к участившимся набегам польских солдат, что вынудило Феодосия Васильева вернуться обратно в Россию в 1708 г. По приглашению покровительствовавшего ему князя А.Д. Меньшикова он поселился недалеко от польской границы – в Вязовской волости, на меньшиковских землях.

«4 апреля 1708 года Меньшиков на имя Феодосия Васильева и Захара Бедринского дал лист, которым разрешалось этим выходцам из Польши, со всею «братией», поселиться на принадлежащих Меньшикову землях и там свободно отправлять богослужение по старопечатным книгам. «Понеже, – говорилось в данном листе, – прежде сего жившие за Польским и Литовским рубежем избранники, в них же первые общих мужска и женска полу жительств совещатели Феодосий Васильев и Захарий Ларионов также миром общежительств семьи с женами и с детьми, возжелали из за тех рубежей выдти в сторону его царскаго величества, на наше имя, и по его царскаго величества указу оных избранников мы приятно принять, и в Великолуцком уезде, в дворцовой и разорения не чинил; также и сверх наложенных на них податей от нас излишняго ничего, а наипаче подвод и людей в провожатые, никуда ни за чем брать отнюдь да не дерзает, под опасением его царскаго величества жестокаго указа; чего ради во свидетельство дан им сей лист, за подписью нашей руки, за печатью нашею, в главной квартире, в Могилеве» [1]. Получив такое разрешение, федосеевцы в большей своей части переселились на новое место [2], и зажили здесь сначала довольно привольно» [3].

Как известно, А.Д. Меньшиков покровительствовал старообрядцам. И это неслучайно. Здесь, видимо, не обошлось без влияния его духовника. В 1722 г. крестовый поп князя Меньшикова Никифор Терентьев Лебедка был привлечен к делу о старце Варлааме (Василии) Левине. Оказалось, что он был «совращен в раскол» в 1707 г., встретившись в Новгороде с прежним своим духовным сыном, новгородским посадским человеком Гаврилою Нечаевым. «Нечаев только что возвратился из брынских лесов, где прожил несколько лет между раскольниками и сделался их ревностным последователем. Прежний духовный сын Лебедки совратил его с пути православия и Лебедка принял горячо учение о пришедшем на землю антихристе в лице Петра. «У нас в книгах это написано», говорил ему Нечаев, и Лебедка верил ему безусловно. Живя у Меньшикова, Лебедка покровительствовал своим собратьям, но вел себя так осторожно, что никто и не подозревал в нем раскольника. Мог ли думать Меньшиков, преданный так глубоко Петру, что самое близкое ему лицо в доме, его духовник, раскольник и заклятый враг преобразователя России?» [4]. «Поп крестовой князя Меншикова Лебедка был казнен 7 августа (1722 г. – К.К.) в Москве, у тиунской избы: он сознался, что был раскольником и считал Петра антихристом» [5].

В Вязовской волости были устроены две общежительные обители – мужская и женская – по образцу прежде бывших невельских. Но в этих местах федосеевцам пришлось прожить недолго. Из-за неурожаев и эпидемии моровой язвы, истребившей значительное число насельников в 1710 г., наступило «великое оскудение и нужда», и Феодосий начинает искать более удобного места.

Уже после смерти Феодосия в новгородской тюрьме в 1711 г. его последователи переселились в Ряпину мызу в Юрьевском уезде (сейчас – Эстония). Однако в 1719 г. этот духовный центр федосеевского согласия был разгромлен петровскими солдатами, и духовный руководитель общины, сын Феодосия Васильева Евстрат Васильев снова был вынужден переселиться в Речь Посполитую, где продолжил проповедь староверия. Часть его сподвижников последовала за ним, а часть переселилась в Стародубье и иные места, благодаря чему федосеевское учение распространилось не только по всей России, но и далеко за ее пределами. «В 1720–1760-х федосеевские общины в северо-восточной части Речи Посполитой – в Ступилишках (Лифляндия), Балтруках (Курляндия), в Давыдово (позже Себежский уезд Витебской губернии), в Гудишках и др. – сделались одними из видных руководящих центров раннего федосеевства за границей. Между этими зарубежными и федосеевскими (также поморскими) общинами в России поддерживалась связь, происходила оживленная переписка и иногда проводились собеседования» [6].

Интересные документы, касающиеся связей российских и польских староверов, сохранились в архиве Синода. Так, в октябре 1723 г. поручик Зиновьев, занимавшийся розыском староверов, донес, что Псковской епархии, в пригороде Велье, вотчины генерал-прокурора Ягужинского, также в монастырских и дворцовых вотчинах, близ Польского рубежа, живут «раскольники» и говорят: «ежели он, поручик Зиновьев, в те места к ним приедет (для сбора), то-де они уйдут за Польский рубеж», что «священники Псковской епархии «о детех духовных подают к прежде поданным прошлаго 1721 году книгам в пополнение и пишут их в исповеди и в приобщении Св. Таин, а сказывают, что-де в прежде поданных книгах прописаны безпамятством», а между тем штрафов с них, за бедностию, взять нечего, и что цыфра исповедующихся из неисполнявших прежде христианского долга заметно возросла во время переписи раскольников. По первому из этих доношений Синод приговорил: описи раскольников в тех местах не производить, на основании указа 14-го Февраля 1716 года; а по второму: штрафы править. Вместе с сим Зиновьеву велено было употребить все средства отыскать раскольничьих учителей Михайлова и Ивана Бедра и прислать их в С. Петербург» [7].

«Псковской-де епархии провинциал-инквизитера монаха Савватия да Опочинскаго заказу, Сергиевския церкви инквизитера иерея Петра Федорова в доношениях к раскольническим делам объявлено: в приходе в Елье (Велье? – К.К.), в Никольской малой и в Михайловской волостях, в вотчине генерала-прокурора Павла Ивановича Ягужинскаго, крестьяне его обретаются близь польскаго рубежа в расколе, по именам, мужеска полу, кроме жен и детей, 14 человек; дворцовых крестьян, по именам же, 4 человека; монастырских 3 человека, которые-де раскольщики в оклад не положены» [8].

№ 530/299 4 декабря/20 октября 725 г. По доношению иеромонаха Иосифа Решилова, с требованием резолюции, как поступать с раскольниками, которые, поселившись от польской границы в 60 и 100 верстах, считают себя «порубежными» и на этом основании уклоняются от платежа двойного оклада?

Святейший Синод постановил: раскольников, живущих на разстоянии 60 и 100 верст от границы записать в двойной оклад, о чем и сообщил Правительствующему Сенату ведение, «с требованием совершенной резолюции». Но Сенат отказался от обсуждения этого вопроса до присылки из Синода ведомостей о всех раскольниках, сбор с которых двойного оклада предоставлен стольнику Афанасию Савелову…

11 октября 1725 г. было вторичное обсуждение в Св. Синоде того же вопроса, но решен он не был. Наконец, вскоре после этого, 20 октября, состоялась в Сенате конференция членов Синода и Сената. Обсуждался вопрос о «порубежных раскольниках», однако по данному вопросу «Правительствующий Сенат никакой резолюции не учинил» [9].

Массовая эмиграция русских старообрядцев в Польшу продолжалась на протяжении всего XVIII в., тем более что большого труда это не составляло. Документы того времени свидетельствуют, что россияне из соседнего Великолуцкого уезда «проходили в Польшу в день». Переход границы облегчало и то, что пограничные заставы были маленькими и располагались на большом расстоянии друг от друга. «Начатое в 1723 г. сооружение пограничного рубежа Рига – Великие Луки – Смоленск не только не обеспечивало надлежащей охраны с российской стороны, но и было настолько ненадежным, что сквозь него по потайным тропам и дорогам из России в Речь Посполитую и обратно почти беспрепятственно проезжали малые и большие группы людей с повозками, гружеными имуществом» [10]. Указ императрицы Анны Иоанновны, изданный по Ведомству военной коллегии 19 мая 1739 г., гласил: «Ее Императорскому Величеству известно учинилось, что крестьяне оставя свои домы, бегут в Польшу, а особливо из Велико-луцкой, Псковской и Новгородской Провинций, которых при границах в некоторых местах за сведением форпостов, а в иных за малолюдством удерживать некому. Того ради, Ее Императорское Величество указала: Смоленского гарнизона один полк, укомплектовав людьми, мундиром, ружьем и амунициею, отправить немедленно на Великие Луки, и по прибытии туда, распределить по форпостам, начав от Лук Великих до самой Лифляндской границы; а в прочих местах, такие форпосты содержать, как прежними Ее Императорского Величества указами определено, во всем непременно, и о непропуске таких беглых за границу, по всем пограничным форпостам подтвердить наикрепчайшими указами» [11].

Однако никакие форпосты не могли удержать русских людей, не желавших изменять вере своих предков, от бегства за границу. Пограничный комиссар майор Сковидов писал из Псковской провинции в Сенат 16 октября 1762 г.: «…многие отступники от Православной кафолической церкви превратились к проклятой Раскольнической ереси, чрез лесные наставления находящихся тамо (в Польше. – К.К.) везде здешних же беглецов той ереси лжеучителей и так один другого, хотя бы который из них и вознамерился из раскаяния о своем преступлении, не допускают; да иной час от часу нетокмо по одиночке или семьями, но целыми деревнями со всеми своими пожитками и скотом дезертируют, а удержанию их от того побегу никаким образом невозможно, ибо имеющиеся по границе форпосты бутка от бутки в дальней расстоянии, да и на тех солдат токмо человека по три, при том числе немало есть таких, кои совсем престарелые и неимеющие никакого движения; к тому некоторые форпосты состоят не на настоящих пограничных местах, а внутри России… Итак ни форпостными, ни резервными командами в каком они не были состоянии побегов пресечь невозможно; посылаемые по подаваемым от здешних помещиков их поверенных доношениях к польскому шляхетству о выдаче беглецов требования почти бесплодны остаются, ибо они о том и думать не хотят, что в требованиях Российской стороны какое удовольствие сделать и добровольно выдачи чинить и нетокмо прежних не выдают, но и вновь приходящих принимают и в своих моентностях (имениях) укрывают непрестающе; когда идет требование отдать, кои при побеге или выходе из Польши причинили России немалое воровство, разбои и разорения, по обстоятельному же о жительстве их расследовании, тогда отзывается словесно, якобы во владениях их деревень таких беглецов нет и чрез такие случаи столько теперь умножилось в Польшу беглецов, что и умещать уже их на своих землях негде; то многие, узнав про воровство в Российских беглецах, природных своих крестьян в чужие моентности отпускают, а в те места российских посылают. Другие <помещики>, которые имели только землю по малому числу и сами пахали, ныне от содержания беглецов здешних разбогатясь полученными от них доходами приумножили земель и имеют большие маентности…» [12]

В 1767 г. дворяне Великолукского уезда в составленном им наказе депутатам в комиссию по подготовке проекта Нового Уложения так определяли главную причину своего бедственного положения: «Главнейшей причиной всех изнеможений нашего Великолуцкого уезда дворян есть причиняемые разорения от побегов за польскую границу крестьян, в коем, егда надлежащих предпринято не будет мер, не только здешнее дворянство, крестьянство в крайнейшее бедствие придти может, но и армия Ея Императорского Величества лишается несколько тысяч человек людей, годных в службу Ея Величества… Крестьяне от помещиков бегут в Польшу целыми семьями… Пришедше беглые к заставе и видя караульного или двух, не могущим им против большого их числа никакого препятствия от побега учинить, да к томуж и караульныя, расположенные по границе будки одна от другой не ближе как в семи и восьми верстах расстоянием обстоят; а как в каждой будке караульных есть не более двух человек, кои никоим образом усмотреть и воздержать беглых не могут… Помещик, предузнав о их побеге, не может за ними послать погони, для того самого, что пока он известится о их уходе, до того времени беглые его уже давно в Польше; ибо расстояние российских деревень есть от Польши не далее двух и трех верст, а многия и по близости самой границы поселенныя состоят…» [13]

Один из первых историков старообрядчества в Витебской губернии единоверческий священник Василий Волков (Волкович) опубликовал в 1867 г. любопытные документы, переданные ему «стариком раскольником филипповского согласия, живущим в Невельском уезде на рубеже Витебской и Псковской губерний». Документы представляли собою шесть контрактов. «Это бумажные ветошки, на которых за сто лет тому назад записаны имена домохозяев, выходцев из Великороссии раскольников и некоторые условия на поселение их в Невельском уезде в имениях Радзивиллов. Писаны эти контракты по-польски, однообразно слово в слово, с занесением только других деревень и домохозяев. Самый точный перевод сих контрактов на русскую речь – гласит следующее: “1769 года ноября 8 дня. Я нижеподписавшийся выдаю сие мое условие или контракт, на основании данной мне доверенности графинею Констанциею Радзивилловою вовеводшею Минскою и поверенным комиссаром Францем Вышинским от Его Сиятельства князя Иеронима-Флориана Радзивилла, хорунжего великого княжества Литовского, выходцам из России (имена…) в том, что им дозволяется поселиться на земле Невельского уезда, Фарантовского войтовства в деревнях… названных и занять земли сколько им нужно; за пользование этою землею имеют или платить аренду, положенную в инвентаре 8 октября 1750 года; а если же не пожелают проживать на той земле, то по уплате арендных денег, могут проживать где пожелают. Поверенный и эконом Довкинд”. В шести такого содержания контрактах поименованы следующие домохозяева: Филипп Григорьев, Федот Меркуров, Иван Меркуров, Григорий Онуфриев, Емельян Ларионов, Денис Сергеев, Емельян Данилов, Стефан Сергеев, Юрий Гаврилов, Марк Григорьев, Евдоким Никифоров, Василий Севастеев, Лев Григорьев, Василий Григорьев, Евстафий Григорьев, Алексей Григорьев, Киприан Симонов, Роман Федоров, Моисей Федоров, Косьма Фоков, Константин Фоков, Ларион Алексеев, Михаил Моисеев, Стефан Лукьянов, Герасим Игнатьев, Максим Титов и Карп Агафонов с родственниками их» [14]. По мнению В. Волкова, все это были староверы-филипповцы, которые могли оказаться на территории Речи Посполитой после предпринятой ими в 1765 г. попытки захвата Зеленецкого монастыря в Новгородской епархии и последовавшей за этим гарью, однако каких-либо подтверждающих это мнение фактов у нас нет.

Контракт, заключенный поселенцами, не заключал в себе никаких стеснительных условий и даже предоставлял им право оставлять занятую ими землю и искать другой. «Раскольники в Витебской губернии селились на порожних местах помещичьих имений, на землях, принадлежавших монастырям униатским и латинским и выбирали преимущественно места лесистые, самые глубокие и уединенные трущобы. Заселение таких мест, которые до того ни помещикам, ни монастырям не доставляли никакой пользы, было неожиданною находкою как для тех, так и для других. В первые десятки годов поземельная плата, или по-здешнему аренда, была самая ничтожная; она производилась грибами, орехами, ягодами, вывозкою дров, медом и прочими мелочами. Но это зависело не от бескорыстия владельцев, а от расчетов их. Им нужно было сперва, чтобы раскольники обстроились, обселились и распахали землю, а потом они уже возвышали цены на землю и, как раскольники жили без контрактов и без паспортов, землевладельцы прибирали их в свои руки и некоторые записывали крепостными» [15]. И действительно, в дальнейшем мы видим, что уже дети, внуки и все потомство упомянутых выше вольных поселенцев вплоть до 19 февраля 1861 г. были крепостными князя Витгенштейна, Кардо-Сысоева, Соколовских, Меллина и других помещиков.

Благодаря близости границы и той легкости, с какой ее можно было преодолеть, в конце XVII – XVIII вв. на территории русско-польского приграничья (Невельский и Себежский уезды) складывается пять локальных групп старообрядцев со своими духовными центрами. Один из них – это уже упоминавшаяся Русановская обитель в Крапивенской волости Невельского уезда. Впоследствии (до середины XX в.) здесь находилась старообрядческая деревня Обитель (сейчас урочище Обитель на территории Новосокольнического района Псковской области). Обительская моленная существовала до начала XIX в. Затем, уже в начале XX в., была построена новая моленная, просуществовавшая до 30-х гг. Также в 1907 г. была построена моленная в располагавшейся неподалеку деревне Молотовка.

Другой центр – деревня Большой Пружинец, неподалеку от озера Язно, служившего в XVIII в. границей Речи Посполитой с Россией. Первые документальные сведения о Пружинской моленной относятся к 1826 г., однако по ряду косвенных данных она существовала еще в XVIII столетии. Наконец, третий крупный центр – обитель близ деревни Давыдово. В 1739 г. в деревне Давыдово Себежского уезда состоялся собор, на котором присутствовало тридцать духовных лиц, множество книжных и простолюдинов. «Практически все положения Собора касались вопроса о браке. По сути, это было подтверждение установлений Собора 1694 г. о запрещении духовным жить в “келиях наединении с зазорными лицы, и с духовными дочерми, и с девицами, и с женами нежить и со старейшими, и с применицами”. Впрочем: “Такоже учинить и простым человеком… А тем житием чтоб заскверну душ своих не погубить”. Собор положил избирать на послужение либо “старейших жен”, либо лиц мужского пола. Людям духовным молодых же “жен и девиц” в стряпухах и за келейниц не держать. За несоблюдение сего установления положено отлучать. Положил Собор разводить и тех, кто окажется в родстве духовном – один кум у мужа и жены и вместе жить не велеть. Что касается новоженов, венчавшихся в еретической церкви или сошедшихся без венчания, смешанных браков (половинок), когда один из сожителей не принадлежал к федосеевщине, то положено таковых на покаяние не принимать, детей не крестить, на службу не пускать, совместно с ними не пить, не есть. Запрещение распространялось и на окрещенных детей новоженских до тех пор, пока они “отцов своих неотстанут”, исключение по крещению делалось при болезни детей, однако родители при этом давали обещание разойтись, приходящих же “от мира”, которые покинут своих сожителей и вновь вступят в сожительство, положено крестить только после развода и впредь “им вкупе жити невелеть”. Под страхом отлучения духовным отцам в случае нарушения постановлений запрещено принимать на исповедь и крестить детей» [16].

В сборнике, составленном в 1785 г. известным витебским купцом-старовером, писателем, краеведом и собирателем древностей Иваном Ивановичем Собольщиковым (1763–1836), говорится о «Колпинском собрании» – собрании 17 наставников старообрядцев-беспоповцев, состоявшемся 1 октября 1751 г. в д. Колпино (впоследствии в составе Себежского уезда Витебской губернии). В заключительном документе говорилось: «…было у нас общее собрание в Польше, во обители, о церковных вещах. Присовещали общим отеческим и братским советом подтверждение нашея христианския веры, дабы нам последовати прежним страдальцам и чтителям». На собрании рассматривались вопросы религиозно-нравственного характера, были приняты 48 правил. Среди участников собрания был Ф.Н. Саманский. О том, что данный собор проходил именно в Себежском уезде, говорит и злынковская рукопись 1834 г.: «Егда бысть собор за Рубежем, в Польше, в Себежском уезде во обители в лето 7260-е октября 1-го дня» [17].

Земли Невельского и Себежского уездов по Первому разделу Речи Посполитой (1772) были присоединены к России. Память о том, что земли эти когда-то принадлежали Польше, сохранялась среди местных староверов вплоть до недавнего времени, что отразилось в самоназвании: жители деревень, располагавшихся на юг от озера Язно, которое некогда служило границей двух государств, продолжали называть себя «поляками», в противоположность своим северным соседям, которых именовали, как и всех псковичей, «скобарями».

После присоединения земель Невельского уезда к Российской империи жизнь местных староверов изменилась. Развитие старообрядчества в Российской империи всегда находилось под пристальным вниманием правительства. Либеральная политика Екатерины II и Павла I по отношению к старообрядцам продолжалась и в царствование Александра I (1801–1825). В циркулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 г. задачи правительства в отношении старообрядчества формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослужения своей секты… ни под каким видом не должны они уклоняться от наблюдения общих правил благоустройства, законами определенных» [18]. Считая староверие сектантством, которое со временем должно быть полностью изжито, и называя послабления послепетровского времени «мнимыми правами» старообрядцев, правительство Александра I, тем не менее, не желало начинать новых гонений. В государственном законодательстве этого времени ярко выразился тот же принцип, по которому господствующая церковь решилась на учреждение единоверия — «терпимость без признания».

На практике же политика правительства выражалась в том, чтобы «не замечать» старообрядчества. Старообрядцы также не должны были лишний раз напоминать о своем существовании. Во избежание «оказательства раскола» они были лишены возможности ходить крестным ходом вокруг своих храмов даже на Пасху, а старообрядческие духовные лица не имели возможности вне храма носить подобающую их сану одежду. Они могли собираться на общую молитву, но так, чтобы никто их не видел, могли содержать моленную, но так, чтобы по виду здания или по колокольному звону нельзя было определить, что это именно храм. Но несмотря на такое полулегальное положение, старообрядцы много строили: появлялись новые храмы и даже целые монастыри с многочисленными насельниками.

В 1823 г. в Невельском уезде, по официальным данным, значилось 540 старообрядческих семейств. Из них беспоповцев – 1548 душ мужского пола и 1848 женского, поповцев – 124 души мужского пола и 141 женского [19]. В 1826 г. «безпоповщины молящейся за царя и приемлющих брак» значится 163 души мужского пола и 172 женского – разных сословий, и 1185 душ мужского пола и 1368 женского – помещичьих крестьян; «старообрядцев приемлющих священство» – 122 души мужского пола и 136 женского (помещичьих крестьян) [20].

В «Ведомости о расколах разных сословий и сект, находящихся в Невельском уезде за 1841 г.» перечисляются три старообрядческих согласия, существовавших на территории уезда: «1-я секта безпоповщина мужиковщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (1001 душа мужского пола и 1049 – женского), «2-я секта поповщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (194 м.п. и 185 ж.п.) и «3-я секта безпоповщина молящаяся за царя отвергающая браки» (516 м.п. и 488 ж.п.). Всего по Невельскому уезду числится 3433 старообрядца различных согласий [21]. Относительно духовных центров старообрядчества в официальных документах того времени содержатся следующие сведения. В рапорте невельского земского исправника витебскому губернатору от 6 октября 1826 г. сообщается: «Во исполнение предписания Вашего Превосходительства от 26-го минувшаго сентября № 322, честь имею почтеннейше донести, что в Невельском уезде состоит пять часовень, в которых совершается старообрядцами Богослужение, а именно в имении Серутях помещика маиора Матиаса одна, по михельсоновскаго имению в Колошинской части одна, помещика Вилимбахова в деревне Репище одна, имение княжны Радзивилловой в деревне Лутно одна и в имении помещика Кардо-Сысоева в деревне Пружинцах одна» [22].

2 октября 1826 г. себежский земский исправник доносил витебскому губернатору: «Исполняя предложение Вашего Превосходительства последовавшее ко мне от 26-го минувшего сентября за № 321 имею честь Вашему Превосходительству донести, что в Себежском повете состоят две старообрядческия моленныя в коих оне совершают Богослужение. 1-е. Князя Константина Огинскаго в деревне Яковлеве; 2-е. помещика Ивана Потриковскаго в деревне Обителях и 3-я часовня на кладбище близ деревни Жалобна помещика Александр<а> Молля» [23]. Что касается самого Себежа, то, по донесению себежского городничего, в городе нет старообрядческих моленных, «потому что в обществе города Себежа ни одного старообрятца не состоит» [24].

С началом правления Николая I (1825–1855) уже были забыты все помыслы о реформах и воцарилась неудержимая реакция. Старообрядцы лишились всех льгот, предоставленных им прежними царями: они снова были лишены прав гражданства и возможности открыто совершать богослужение на своей Родине. Вновь принимаются законы, лишающие староверов элементарных прав. С 1834 г. старообрядцам запрещено вести метрические книги (раньше выписки из них являлись юридическим документом и заменяли собой паспорт) — таким образом, староверы оказывались вне закона. Не признавались старообрядческие браки, а дети староверов являлись по законам того времени незаконнорожденными. Они не имели прав ни на наследство, ни на фамилию отца. Правительством для борьбы со старообрядчеством создавались различные «секретные совещательные комитеты» с центральным комитетом в Петербурге, занимавшиеся слежкой и контролировавшие жизнь староверских общин с целью их подавления и закрытия. Комитеты состояли из губернатора, архиерея, председателя государственных имуществ и жандармского офицера. Само существование подобных комитетов и их совещания должны были оставаться в тайне. Все дела, касавшиеся «раскола» велись под грифом «секретно». С каждым годом «стеснительные меры против старообрядцев» только увеличивались: моленные и часовни, построенные и украшенные

  1. Рукоп. Киевской академии из издания митрополита Макария № Аа. 120, л.л. 142 – 142 об.
  2. Некоторые из владений пана Куницкого переселились в вотчину Новгородского Юрьева монастыря и поселились частию в деревне Луках, частию в Залучье. (Опис. док. и дел. Синода, V, стр. 259).
  3. Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. СПб., 1909. С. 58 – 59.
  4. Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии. СПб., 1861. С. 13.
  5. Там же. С. 49.
  6. Барановский В., Поташенко Г. Староверие Балтии и Польши: Краткий исторический и биографический словарь. Вильнюс, 2005. С. 59.
  7. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Том I (1542 – 1721). СПб., 1868. С. 661 – 663.
  8. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Том IV (1724). СПб., 1880. С. 374.
  9. Там же. С. 542.
  10. Поташенко Г. Староверие в Литве (вторая половина XVII – начало XIX): Исследования, документы и материалы. Вильнюс, 2006. С. 248–249.
  11. Полное собрание законов Российской империи с 1648 г. Собрание 1. Т. 10. СПб., 1830. № 7807.
  12. Цит. по: Поташенко Г. Староверие в Литве… С. 196.
  13. Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 14. СПб., 1875. С. 365–368.
  14. Волков В. Письменный документ о времени поселения раскольников в Витебской губернии // Витебские губернские новости. № 41, 1867 г. Неофициальная часть.
  15. Волков В. Сведения о начале, распространении и разделении раскола и о расколе в Витебской губернии. Витебск, 1866. С. 51.
  16. Никонов В.В. Староверие Латгалии: очерки по истории староверческих обществ Режицкого и Люцинского уездов (2-я половина XVII – 1-я половина XX вв.). Резекне, 2008. С. 129–130. При этом Никонов ссылается на рукопись «Отеческих завещаний», составленную С. Гнусиным.
  17. Там же. С. 130.
  18. Цит. по: Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, события, пред¬меты и сим¬волы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 14.
  19. НИРБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 429.
  20. Там же. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 674.
  21. Там же. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 51589. Л. 66 – 69 об.
  22. НИРБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 478. Л. 19 – 19 об.
  23. НИРБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 478. Л. 14 – 14 об.
  24. Там же. Л. 13.
К.Я. Кожурин

Духовные центры федосеевцев на территории Витебской губернии в середине XIX века

В Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге нами был обнаружен интересный документ, имеющий отношение к истории староверия в бывшей Витебской губернии, как известно, включавшей в себя в середине XIX в. многие из земель, населенных староверами и в настоящее время входящих в состав трех государств – России, Беларуси и Латвии. Это дело, составленное на основе донесений («репортов») архиепископа Полоцкого и Витебского Василия .

Интересна личность автора этих «репортов». Василий (Бенедикт) Лужинский родился в 1791 г. в селе Старая Рудня Рогачевского уезда Могилевской губернии в семье униатского священника из дворян Стефана Лужина-Лужинского. После смерти отца воспитывался у двоюродного дяди помещика Кельчевского – католика по вероисповеданию. С 1807 г. обучался в Полоцкой униатской семинарии, с 1814 г. – в Полоцкой иезуитской академии, с 1816 г. проходил курс обучения в Главной католической семинарии при Виленском университете. В 1819 г. получил степень кандидата философии и был посвящен в священники. В 1820 г. получил степень магистра богословия, в 1825 г. – степень доктора богословия за сочинение «Commentatio inauguralis exegetico critica de origine Evangelium Mattaei, Marci et Lucae» («Критические комментарии источника синоптических Евангелий»).

После окончания обучения вернулся в Полоцк и был последовательно инспектором Полоцкой униатской семинарии, префектом Главной католической семинарии, ассесором коллегии по управлению делами греко-униатской церкви (в Санкт-Петербурге), председателем Полоцкой униатской консистории. 6 декабря 1833 г. Лужинский был назначен и 28 января 1834 г. рукоположен во епископа Оршанского, викария Белорусского униатского архиепископства. Перед хиротонией дал подписку о готовности принять православие. Лично посещал белорусские приходы, убеждал паству и духовенство в необходимости отказа от унии, от духовенства брал подписки о готовности принять православие, наблюдал за перестройкой униатских храмов по православному образцу, удалением органов, заменой латинской церковной утвари и богослужебных книг на православные, введением православного богослужения. В феврале 1838 г. Лужинский стал правящим архиереем Белорусского архиепископства. Вместе с епископами Иосифом (Семашко) и Антонием (Зубко) довел дело воссоединения белорусских униатов до завершения. 12 февраля 1839 г. в Полоцке Собор греко-униатских епископов и высшего духовенства подписал акт о воссоединении униатов с Греко-Российской церковью . 7 июля 1840 г. назначен новообрядческим епископом Полоцким и Витебским, в 1841 г. возведен в сан архиепископа. В 1865 г. Василий был вызван в Санкт-Петербург для присутствия в Синоде, 27 марта следующего года освобожден от управления епархией и назначен членом Синода. Скончался 26 января 1879 г. в Санкт-Петербурге. Похоронен в имении Любашковичи (с. Любашково Витебской губернии) близ Витебска.

В сане архиепископа Полоцкого и Витебского Василий Лужинский активно занимался миссионерской работой среди беспоповцев Витебской губернии, широко применяя методы, которым он обучился в иезуитских учебных заведениях. Результатом его деятельности стало присоединение к новообрядческой церкви 5 тысяч старообрядцев с 6 наставниками, для них были устроены единоверческие храмы.

28 июля 1853 г. архиепископ Василий получает из «Святейшего Правительствующего Синода» совершенно секретный указ за № 29 «относительно предположенных Святейшим Синодом и Высочайше утвержденных мер усиления духовно-нравственнаго действования на раскольников». «Заботясь о сохранении в совершенной тайне столь важных и благополезных предположений Правительства, и удостоверившись опытом, что чрез оффициальныя письменныя, хотя секретныя, поручения легко может обнаружиться тайна оных», архиепископ Василий признал необходимым, не теряя времени, под видом обозрения Полоцкой епархии отправиться в приходы 9 уездов Витебской губернии: Витебского, Полоцкого, Дриссенского, Динабургского, Режицкого, Люцинского, Себежского, Невельского и Городокского («где наиболее проживают раскольники») («для того именно, чтобы, не давая письменных предписаний, самому лично, с строжайшим наказом соблюдения секрета и с подписками, поручить избранным мною Духовным лицам, осторожнейшим образом и без всякой огласки собрать и доставить мне сведения о нынешнем числе раскольников и состоянии раскола и прочем, и чтобы, вместе с тем, лично пересмотреть тамошнее Духовенство, и ближайшим образом удостовериться в способностях и благоповедении его, а также лично же сделать ему по сему случаю нужное внушение и наставление» ). Поездка началась 6 сентября 1853 г. и продолжалась более месяца (до 19 октября того же года), результатом ее явились два «репорта» (от 31 октября и от 8 декабря 1853 г.), представляющие несомненную ценность для истории староверия в Витебской губернии в середине XIX века.

«Сколь ни затруднительно, – писал архиепископ Василий в Синод, – достигать здесь сведений о раскольниках, которые, обыкновенно, живут большею частию отдельно и в местах, населенных иноверными: но благоприятные случаи предоставили мне возможность, по многим местам, собрать сведения самому о нынешнем числе раскольников и в каких наиболее местах они проживают, а также о состоянии раскола, кто их наставники и коноводы; вместе с тем дознал я положительно и о том, какими они располагают средствами, чем особенно держится раскол, и чем с большею благонадежностию может быть потрясен до основания» . Первым результатом поездки архиепископа Василия явилось удаление с тех приходов, вблизи которых проживали староверы, 25 священников, 5 диаконов и 31 причетника (в документе все они перечислены поименно), поскольку они оказались «по способностям и поведению совершенно ненадежными к действованию на раскольников», а некоторые из них «даже вредными в разсуждении к сей благой цели Правительства». Все неблагонадежные священники были переведены на приходы, «отдаленные от раскольников», а вместо них в 19 приходов Полоцкой епархии Василий определил священников, хорошо известных ему лично и, по его мнению, «благонравных, безкорыстных, богобоязненных и более или менее способных к действованию на раскольников».

Далее в «репорте» идет собственно описание «состояния раскола и мер к потрясению онаго до основания», которое представляет собой самую настоящую иезуитскую инструкцию по борьбе со староверием. «От нескольких лет прилагая Архипастырское попечение о разспространении Православия в здешнем крае, где так много было и ныне есть еще немало разноверцев, и между тем обращая особеннейшую заботливость и усилие к тому, чтобы привлечь на лоно святой Кафолической Апостольской Церкви раскольников, – народ большею частию трезвый и трудолюбивый, но вообще зараженный злобным предубеждением против православной нашей церкви, и упорный до ожесточения в своем заблуждении, – я постоянно, в духе любви, приветливости и благоснисхождения, сближался с наставниками раскольников, дабы в самом, так сказать, источнике изучить основныя понятия, главныя побуждения, увидеть крепчайшия опоры раскола, затем обдумать надежнейшие меры к его потрясению и постепенному уничтожению. Сила любви, постоянство и деятельность в усердии к святому делу церкви, искренность приветливости моей как к упомянутым наставникам, так и к каждому из руководимых ими простолюдинов, сделали их – обыкновенно скрытных и угрюмых – откровенными и доверчивыми ко мне; я начал посещать моленныя, внимательно выслушивая пение, молитвы и тщательно наблюдая все подробности обрядов при раскольническом Богослужении, всему оказывая подобающее уважение. Во время частых моих собеседований с раскольническими наставниками, я постоянно углублялся в их дух, старался проникнуть оный с целию, найти, в сих самых руководителях раскола, споспешников в ослаблении и уничтожении онаго. Предусмотрительность указала мне вернейшее средство к достижению этой цели: рукополагать во священнослужители к раскольникам самих их наставников, или избранныя ими лица. Предположение мое скоро было представлено на благоусмотрение Государя Императора и удостоено Высочайшаго одобрения. Опыт приведения в действо сего предположения увенчался значительным успехом; более 3000 душ обоего пола раскольников Витебской Губернии, таким образом привлечены были к единению с православною церковию, на правах Единоверия. Некоторые из рукоположенных мною во священнослужители раскольнических наставников возъимели ко мне, в короткое время, такую доверенность, что доставили мне две рукописи, в величайшей тайне хранимыя между раскольниками. Сии то рукописи, преисполненныя заклятой злобы и хулы на Патриарха Никона и Царя, и составляющия как бы инструкцию раскола, ясно указали мне, что сей раскол есть гораздо большее зло для Святой Церкви и Отечества, нежели как это может казаться с перваго взгляда, – и вполне уяснили то, почему раскольники так скрыты, уклончивы от сообществ и разговоров с православными, и так малодоступны убеждениям» . (Неизвестно, о каких конкретно рукописях говорит здесь архиепископ Василий, но они были им лично переданы директору Канцелярии обер-прокурора Синода К. С. Сербиновичу во время его пребывания в Витебске.)

Архиепископ Василий говорит далее об ошибках некоторых гражданских чиновников, которые привели к тому, что процесс перехода староверов в единоверие был приостановлен. В этой связи он предлагает ряд дополнительных мер, необходимых для «потрясения, ослабления и постепеннаго уничтожения раскола»:

«1-е. Где нет моленных, или запечатаны оныя, решительно возбранить раскольникам, собираться в частные домы, для общественнаго молитвословия. Пусть бы каждое семейство особно совершало молитвы, если не льзя заставить оных ходить для сего в Единоверческия церкви.

2-е. Где есть моленныя, которыя, по закону, еще не закрываются, – решительно воспретить раскольническим наставникам совершать торжественно духовныя требы для раскольников: крестить, венчать браки, и погребать умерших, с церемониальным проводом на кладбища и отпеванием, дабы этот вид полной торжественности и открытой набожности напрасно не успокаивал и не удерживал раскольников в ослеплении, и не соблазнял юных Единоверцев.

3-е. Воспретить сказанным наставникам, иметь формальныя метрическия книги. Для записывания в оных венчания браков, родившихся и окрещенных младенцев, и умерших, дабы, по точному смыслу Закона, как браки, раскольническими наставниками повенчанные, не могли иметь, в мнении раскольников, и тени действительности, так и прижитых в оных детей они сами, в сознании своем, признавали бы незаконными.

4-е. Строжайше воспретить всем Городским и Земским Полициям и сельским Управлениям, а) требовать от наставников метрических записей о родившихся и окрещенных, бракосочетавшихся и умерших, б) именовать в оффициальных бумагах раскольников староверами, старообрядцами, а раскольнических наставников: «Ваше Преподобие», и надписывать на конвертах: «Его Преподобию, наставнику, или духовнику NN прихода»; ибо такое титулование недостойных лиц, которыми преимущественно поддерживается и питается раскол, подает заблудшим повод думать, что их наставники коноводы, по закону, пользуются правами духовной власти и уважением наравне с православным духовенством.

5-е. Подтвердить сказанным Полициям и Управлениям бдительно наблюдать за всеми раскольническими сборищами для молитвословий, возбранять таковыя и немедленно доносить об них начальству под сугубою ответственностию за послабление, или утайку.

6-е. Поелику помещики Римские католики, владеющие крестьянами тогоже исповедания, усугубляя свои меры к удержанию сих последних в латинстве, между прочим, указывают на православную церковь, как отделившуюся якобы от древлеправославной Грековосточной, и в подтверждение этой лжи представляют им лжемнение самих же Русских, так называемых староверов (раскольников), а сии заблудшие на спрос латинян простолюдинов действительно утверждают это, и притом с ужасными хулениями на православную церковь, на ея святителей и священников, и тем убеждают сих простолюдинов думать и быть уверенными, что как ни худа в глазах их вера Русских – раскольников, но (л. 10) оная гораздо лучше православной – Грекороссийской: то одною из надежнейших мер было бы строжайшее обязание сказанных и всех вообще помещиков, дабы а) не поручали раскольникам каких либо должностей по управлению имениями; б) не допускали ни малейшаго исправления моленных; в) не оказывали, в чем бы то ни было, покровительства раскольникам; г) не выдавали им свидетельств о своем согласии на повенчание браков раскольническими коноводами – наставниками; д) не изъявляли согласия на избрание наставников, на место умирающих. Наконец,

7-е. Так как все вышеизъясненныя меры имеют целию ограничение и пресечение пагубной свободы раскольников в внешнем оказательстве ереси, для потрясения в основаниях раскола: то, собственно для духовно нравственнаго действования на раскольников, признается мною еще крайне необходимым, устроить Единоверческия церкви с причтами в тех местах, где нет вовсе православных церквей, и где преимущественно населены в большем числе раскольники, чтобы сии заблудшие имели случай, мало по малу привыкать к Св. Церкви и располагаться к принятию Единоверия; а духовенство пользовалось бы всею возможностию сближаться с ними, и словом любви и назидания привлекать к единению с Св. Церковию. Во вверенной управлению моему Епархии, я усмотрел самое соответствующее для устройства Единоверческой Церкви с причтом место, Режицкаго уезда, в казенном имении, в селе Тискадах, населенном во множестве одними раскольниками, и во множестве же окружаемом ими же безпоповчинскаго толка, на большее пространство.

Если бы вышеизложенныя меры могли войти в законную силу, и Гражданские Чиновники всегда действовали по делам раскольническим совершенно безкорыстно, добросовестно и богобоязненно: то, при замещении всех приходов Священниками способными, богобоязненными, благонравными и безкорыстнодеятельными, можно, сколько мне известны местныя обстоятельства, ручаться, что раскол, в здешней стране, будет скоро ослаблен, потрясен в самых своих основаниях; ибо и при настоящем его положении, можно сказать, благоприятствующем расколу, не раз уже случалось мне слышать от многих раскольников: «пусть бы уже делали с нами то, или другое, или велели всем вообще присоединиться, или утвердили новым Законом существование», как они называют «староверия и права их наставников» .

16 ноября 1853 г. на заседании Синода этот распорт был одобрен, о мерах, предлагаемых архиепископом Василием, приказано было сообщить обер-прокурору Синода и министру внутренних дел, на строительство единоверческой церкви в Тискадах составить проект и смету, а самому Василию объявить признательность и благодарность.

8 декабря 1853 г. архиепископом Василием дополнительно был послан в Синод еще один рапорт с подробными сведениями о состоянии старообрядчества во вверенной ему епархии. В рапорте сообщаются данные («собранныя без всякой огласки, доверенными лицами, и доставленныя… в собственныя руки») о количестве староверов в Полоцкой епархии, о моленных, духовных наставниках («коноводах»), а также о том, «какими они располагают средствами, чем особенно держится раскол, и чем с большею благонадежностию может быть оный потрясен до основания».

Очередной рапорт в Синод архиепископ Василий послал спустя год, 15 декабря 1854 г. Он писал: «Хотя сделанный и делаемый мною, на основании сих правил, по приходам, вблизи и в пределах коих живут раскольники, замен неблагонадежных причтов более благонравными, безкорыстными и способными, не произвел успеха в обращении раскольников к Св. Церкви, но не менее того достигнута и достигается чрез это важная польза для Св. Церкви в том, что от раскольников отнят наглазный, приятный для них, взор на слабости духовенства, которыми обыкновенно пользуются они, обращая в хулу Св. Церкви, и при которых они с большею свободою устремляются на внешнее оказательство своей ереси. – При современных Государственных обстоятельствах, вопрос об обращении раскольников, сделался впрочем, ныне в здешней стране крайне затруднительным. – …Именно в настоящее время, отчаянные раскольники самонадеянно возносят к односектаторам глас свой – крепиться в заблуждениях, способствуя коснению их в оных книжными, содержимыми каждым наставником, Богохульными на Св. Церковь лжеучениями. Благоприятствующие во всякое время раскольникам иноверцы ныне особенно поощряют и разжигают в них отвращение от Св. Церкви. – Ослабление Полицейскаго надзора за ними допускает их к свободному совершению всех раскольнических обрядностей и привычек» .

Одним из самых действенных способов «борьбы с расколом» архиепископ Василий считал строительство единоверческих церквей и действие миссионеров. Он пишет о необходимости учреждения при духовных учебных заведениях специальных подготовительных классов. Вместе с тем существующую в новообрядческой церкви систему духовного образования он находил неудовлетворительной: «Обучение это ограничивается одною буквальною научностию уроков; между тем, судя по опыту, им (будущим миссионерам. – К.К.) предлежит дело не простаго поучения, а состязания с совопросниками, каковы все наши раскольники, и при том с такими совопросниками, которые по вере любят употреблять и всегда употребляют язык Священный, Церковный, – основываются более на учении и примерах Святых Отцев, мужей и жен. Посему для приготовления к собеседованиям и обращению раскольников к Св. вере необходимо установление системы полемической, так, чтобы один из воспитанников предлагал и защищал доводами раскольническими возражения раскольников, а другой отвергал оныя на основании истиннаго учения Св. Церкви, – необходимо, чтобы приготовляющиеся на дело с раскольниками воспитанники приучены были к изъяснениям на языке Церковном, знали подробно житие особенно тех святых мужей и жен, на жизнь и примеры коих раскольники приобыкли делать ссылки; ибо опыт убеждает, что сколь ни здравы и ни мудры предлагаются раскольникам беседы, но если оне не утвержаются и не сказаны известным им словом Священным или Церковным и не свидетельствованы примером Святаго мужа или жены, то беседы эти не достигают доверия или по крайней мере полнаго внимания раскольника. Для чего неизбежно необходимо ознакомливать упомянутых воспитанников с употребляемыми у раскольников Богослужебными и поучительными книгами» .

В данном деле содержится еще один любопытный документ. Это сделанные во исполнение указа Синода от 4 мая 1855 г. членом Синода протопресвитером Василием Бажановым выписки из отчета о современном состоянии старообрядчества в Витебской губернии, «заслуживающия внимание Духовнаго и Гражданскаго Начальства». Эти выписки дополняют и уточняют сведения, содержащиеся в рапорте архиепископа Василия.

По замечанию синодального протопресвитера, почти в половине старообрядческих семейств находятся лица, у которых в ревизских сказках неправильно указан возраст: некоторым из них прибавлено, некоторым убавлено до 10 и более лет, а некоторые и вовсе не вписаны. Делалось это для уменьшения числа годных в рекруты. Кроме того, ко многим семействам приписаны не принадлежащие к ним лица — «большею частию, из бежавших от военной службы, на место умерших родственников, которых именами они называются». Наконец, встречаются целые семейства, вовсе не записанные в ревизские сказки того мещанства, к которому себя причисляют. Из купцов и мещан, живущих вне городов, к которым они приписаны, и составляющих до 1600 семейств в числе 4237 душ, только 306 семейств в количестве 690 душ мужского пола имеют паспорта. Их «сожительницы» паспортов вовсе не имеют и в ревизских сказках, большею частию, приписаны к семействам сожителей, а не отцев. Витебские староверы, живущие в других губерниях, также обходятся без видов на жительство.

«Для обработки полей своих, — пишет Василий Бажанов, — раскольники держат постоянных, или временных работников, часто беглых, не принадлежащих к расколу, но оказывают им пренебрежение, и образа их ставят отдельно от своих, в последнем углу у двери, склоняя между прочим к соединению. По мере согласия, образ передвигают по стене к переднему углу, наконец по испытании и наложении эпитимии, совращеннаго допускают в моленную и, приняв в свое согласие, приписывают на место умерших, с присвоением их имен и дают им сожительниц из раскольниц» .

Местные помещики, на землях которых жили мещане и купцы-староверы, получая за отдаваемые им во временное пользование земли гораздо большую, нежели от других наемщиков плату, а в крестьянах имея исправнейших работников или плательщиков значительного и бездоимочного оборока, оказывали им покровительство. Кроме этих очевидных выгод, Василий Бажанов видел причину особой расположенности местных помещиков и полицейских властей к староверам в их римско-католическом исповедании, которому, по его мысли, неизменно сопутствовало негативное отношение к официальной новообрядческой церкви.

Одной из причин широкого распространения староверия в Витебской губернии Василий Бажанов считал малочисленность новообрядческого духовенства, особенно в районах компактного проживания староверов — в Динабургском, Режицком и даже Люцинском уездах. Так, в Динабургском уезде в это время было всего две, а в Режицком одна новообрядческая церковь. Анализируя современное состояние местного старообрядчества, протопресвитер Бажанов писал: «Раскол в Витебской Губернии держится преимущественно: собственными своими учреждениями, недостатком церковнаго вразумления, свободою в отправлении своих обрядов, покровительством прямо оказываемым ему владельцами земель и косвенно местными полицейскими и другими властями, наконец укрепляется существованием в столицах и других местах раскольничьих учреждений, под названием кладбищ, больниц, богаделень. Существование, обманным образом и под ложными названиями, устроенных в столицах и других местах скитов, моленных и других учреждений выставляемое коноводами, как формальное признание раскола, укореняет приверженность и вводит неведущих в заблуждение, образуя род Иерархическаго Управления» . (Так, витебские староверы подчинялись Рижскому и отчасти Холопиницкому обществам.)

В выписках синодального протопресвитера содержится любопытный анализ некоторых сочинений местных беспоповцев. Обычно во всех миссионерских сочинениях, посвященных беспоповцам, говорилось — как об их отличительной черте — о «непризнании» ими священства и таинств, что приписывалось «предполагаемой ими утрате Духовенством благодати, за мнимое отступление от установленных Апостолами и первыми Соборами правил и обрядов и за введение новых». Между тем, замечает Бажанов, из одного рукописного сочинения, найденного у динабургских староверов, оказывается, что «приводимые предлоги, вероятно, в следствие неудовлетворения самых раскольников, пополнены вновь придуманными ложными изворотами о возможности спасения без причащения».

Сочинение это называется «Разсуждение древне Православной Церкви о обетах Божиих». В нем изчисляются данные Богом в Ветхом Завете обеты: Аврааму и Исааку о Земле Обетованной, царю Соломону о пребывании вечно в храме, им построенном, которые, однако, не исполнились по несоблюдении заповедей Божиих. Затем, переходя к Новому Завету, упоминаются слова Спасителя к Апостолам — первым епископам: «Се Аз с вами есмь до скончания века», но не сбывшимися над римскими папами за отпадение их от православия. Потом приводятся слова Спасителя: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем» и «Приимите и ядите сие бо есть тело Мое – пийте от нея вси, се бо есть кровь Моя Новаго Завета, за многия изливаемая, во оставление грехов и жизнь вечную», – и обещание Спасителя ученикам, причащенным от пречистых рук Его, жизни вечной, которой, однако же, Иуда не удостоился, потому что после причастия «вниде в него сатана», разбойник же, распятый со Христом, по одному слову Спасителя «Аминь глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи», без причастия прежде всех вселился в рай. Наконец, упоминается о вечности Пасхи в Ветхом и Новом Завете, причем приводятся «толкования Никиты, Ираклия (вероятно, имеется в виду Никита Ираклийский. — К.К.) и Сирина»: «Егда обрящем любовь, хлебом небесным питаемся и укрепляемся кроме всякаго дела и труда. А небесный хлеб есть Христос сшедый с небеси и живот дая миру и сия есть пища Ангельская. Обретый любовь Христа яст на всяк час и безсмертен бывает. Ядый бо, рече, от хлеба, его же Аз дам ему, смерти не узрит во веки. Блажен человек ядый хлеба любви – Христа яст». В заключение объясняется, что причащение бывает троякое: одно устное, как Иуды, другое духовное, когда верою и волею хощем тела и крови Спасителя, но по не имению священника не можем его получить и, наконец, третье причащение чистым сердцем и чистыми устами.

По мнению Василия Бажанова, «этим сочинением объясняется, почему раскольники безпоповские, не смотря на ясность завещания Спасителя о совершении таинства причащения и важности его, остаются равнодушными к увещаниям и вместе с этим положительно подтверждается заменение ими причащения Пасхою, сохраняемою в каждом доме целый год». При этом, в отличие от архиепископа Василия, синодальный протопресвитер достаточно скептически относился к перспективам распространения единоверия в Витебской губернии, считая, что «единоверие… представляет, облеченный в законную форму раскол, со всеми его заблуждениями и предразсудками, а поэтому не вполне достигает сближения» .

Далее Василий Бажанов предлагает конкретные меры к «ослаблению Витебскаго раскола», считая, что «поддерживаемый самовластием и неповиновением, распространяемый интересами, раскол в себе самом носит источник своего уничтожения; – а именно лишение выгод, привлекающих к нему». Для достижения этого необходимо выполнение четырех пунктов:

1. привести в точную известность число «раскольников»;

2. подчинить местные власти добросовестному и внимательному наблюдению за их действиями;

3. обязать каждого из них жить в городах, к которым приписаны, с безотложным соблюдением всех повинностей и установлений, лишив их возможности безнаказанно уклоняться от исполнения законных обязанностей. Тем самым «ослабятся раскольничьи общества и влияние богатых, а вместе с тем уничтожатся выгоды, сопряженныя, в настоящее время, с принадлежностию к расколу»;

4. распространять между староверами «истинное учение» с показанием их «заблуждений». Однако для того, чтобы «сочинения противу раскола могли потрясти и опровергнуть главныя их основания и лжетолкования, необходимо изучить со всею подробностию дух современнаго раскола в их сочинениях настоящаго времени» .

Рассмотрев предложения архиепископа Василия об устройстве безприходных единоверческих церквей и о присылке миссионеров из других епархий, а также, видимо, приняв во внимание соображения, высказанные протопресвитером Бажановым, Синод посчитал строительство безприходных единоверческих церквей «по местным обстоятельствам и экономическим соображениям» неудобным, а присылку миссионеров «представляющей различные затруднения» и на своем заседании 7 февраля 1862 г. определил: «Отложив, согласно с мнением Вашего Преосвященства, постройку в Полоцкой Епархии Единоверческих Церквей до более благоприятнаго времени, предписать Вам употребить особенную заботливость на приготовление способных миссионеров для действия против раскольников Витебской Губернии…» . Тем самым широкомасштабный проект полоцкого архиепископа по «обращению раскольников в лоно православия» провалился, не найдя должной поддержки у властей.

Резюме

Статья посвящена истории и культуре староверов в середине XIX в. на территории бывшей Витебской губернии, земли которой в настоящее время входят в состав трех государств – России, Беларуси и Латвии. В основу статьи положен ранее не публиковавшийся архивный документ, хранящийся в Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге — дело, составленное на основе донесений

  1. РГИА. Ф. 796. Оп. 134. Д. 1934. – По донесениям Преосвященного Полоцкого и по доставленному г. министром внутренних дел отчету, о состоянии раскола в Витебской губернии, о распоряжениях и мерах к обузданию и искоренению онаго (1853–1868).
  2. Насколько искренним со стороны Василия Лужинского было принятие православия, остается только гадать, поскольку в 1860 г. динабургский судебный следователь Довмантович в секретном рапорте доносил, что архиепископ не только имеет близких родных католиков, но и говорит в обществе по-польски. А при посещении в 1859 г. Режицкого и Люцинского уездов в имениях Яноволе и Михалово по его желанию на дорогах были выставлены девушки-католички, певшие католические молитвы. Сам же архиепископ молился на коленях в костеле (НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 52098. Л. 32 об.).
  3. РГИА. Ф. 796. Оп. 134. Д. 1934. Л. 1 об.
  4. Там же. Л. 2.
  5. Там же. Л. 6 — 7 об.
  6. Там же. Л. 8 об. — 10 об.
  7. Там же. Л. 38 — 38 об.
  8. Там же. Л. 39 об. — 40 об.
  9. Там же. Л. 50 об.
  10. Там же. Л. 51 об.
  11. Там же. Л. 52 об.
  12. Там же. Л. 53.
  13. Там же. Л. 99 об. — 100.
К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин. Из истории федосеевского согласия в Петербурге

Федосеевское согласие зародилось и постепенно оформилось в новгородских, псковских и сопредельных им зарубежных шведских и польских пределах в конце XVII столетия. Как известно, земли, на которых сейчас расположен Петербург, входили тогда в состав Шведского королевства, и именно Швеция во второй половине XVII века являлась, с одной стороны, государством с православными приходами, неподконтрольными московским реформаторам, а с другой – государством, где противники реформ, бежавшие от никоновской инквизиции, легко могли найти себе убежище. Вполне естественно, что со временем эти приходы оказались беспоповскими. Сам Феодосий Васильев ходил «за Свейский рубеж», когда в беспоповской общине на Солдиной, или Черной Мызе, под Нарвой, возник раскол, и один из учителей, некий Иван Коломенский, стал склонять староверов к принятию беглых никонианских попов [1]. С присоединением этих земель к России местное население наряду с переселенцами составило основу будущих беспоповских общин Петербурга и Петербургской губернии. Федосеевцам покровительствовал князь А.Д. Меншиков, генерал-губернатор Петербурга, что, «вероятно, облегчило им проникновение в столицу» [2]. Известно, что духовник Меншикова был впоследствии привлечен к суду по подозрению в сочувствии к «расколу».

Первое упоминание о федосеевской моленной в Санкт-Петербурге относится к 1723 году. В 1767 г. моленная уже располагалась в специально построенном деревянном здании возле Семеновского моста через р. Фонтанку, почти у самого Апраксина двора. Моленная получила название «Косцовской» – по имени ее главного строителя и попечителя – Филиппа Фомича Косцова (1737-1804), выходца из крестьян Рязанской губернии, а впоследствии купца 1-й гильдии. Он был, по словам поморского историка Павла Любопытного, «редкий и твердый буквалист и знаменитый ревнитель благочестия, муж твердого духа, благоговейный и строгой жизни, мужески победивший неустрашимою ревностию и позором адскую бурю мира и пагубное униятство в Петрополе» [3].

В 1784 г. Косцов вместе с купцами Петром Волковым и Дмитрием Воробьевым выстроил новое каменное здание моленной, более просторное. Иконостас храма состоял из 7 рядов, имелось 4 небольших колокола. Служба в моленной велась повседневно. Ее вел причт из девяти певчих. Всенощное бдение начинали в полночь, часы и молебен — 9 часов утра, правило и вечерню — в 4 часа дня и в 9 часов вечера — павечерницу и спальные молитвы.

К Ф.Ф. Косцову благоволил приближенный ко двору князь Б. Куракин, что в определенной степени сдерживало притеснения властей. Однако в 1800 г. Косцов вместе с еще одним лидером федосеевцев, Пешневским, отказался подчиниться указу императора Павла об объединении со старообрядцами-поповцами. За отказ они были взяты под стражу: Пешневского обрили и отдали в фурманщики, а Косцова посадили в крепость, где он и умер.

Поскольку по законам Российской империи старообрядческие общества не имели права юридического лица, то после смерти Ф.Ф. Косцова здание попало в руки посторонних лиц. По совету общества купцом Алариным был приобретен соседний дом мещанина Петрова, куда и была переведена Косцовская моленная. 22 января 1809 г. именно здесь состоялся знаменитый Петербургский собор федосеевцев под руководством известного наставника Якова Васильевича Холина (1753-1820). В соборе также участвовали наставники Герасим Никитич Ошера (1752-1826), Иван Тиханов (1757-1825), Иван Федотов (1771-?), Афанасий Акинфиев (1737-1811). На Петербургском соборе было принято постановление по основным вопросам федосеевского вероучения, состоящее из 17 статей («Петербургские статьи»), в частности, были смягчены некоторые наказания, установленные Польским собором 1752 г. для «новоженов». Родителей «новоженов» было разрешено принимать в общение после исполнения ими епитимьи. Также им было дозволено проживать с поженившимися детьми под одной крышей. Если «новожены» не подверглись мирщению, у таковых разрешили крестить детей без развода супругов. Эти послабления некоторые федосеевцы не приняли, что привело к расколу и образованию аристова согласия [4].

В 1819 г. при Косцовской моленной существовала богадельня, в которой находилось 36 мужчин и 60 женщин. Для приходящих бедняков ежедневно выдавалось 80 обедов. Попечителями были Глотков и Коровин. В 1829 г. «косцовцы» выхлопотали у правительства право вести метрические книги для «вступающих в раскол».

Однако с началом николаевских гонений моленная была запечатана. Это произошло 13 ноября 1842 г. Службу теперь пришлось совершать в верхнем этаже того же дома. А в 1848 г. моленную закрыли окончательно, через год разобрали иконостас, а колокола и иконы передали «духовному начальству». Призреваемые из богадельни были переведены в другие заведения.

Другим духовным центром столичных федосеевцев стало Малоохтинское кладбище. Еще в 1740 г. для староверческого кладбища царским правительством было отведено обширное место на берегу реки Охты, и практически одновременно при кладбище возник поморский молитвенный храм во имя Святого пророка Илии. Федосеевцы с 1762 г. также владели частью кладбища. На федосеевском участке Малоохтинского кладбища в 1789 г. на средства купца Дмитриева была построена моленная, а в 1834 г. – богадельня. Кладбище было обнесено высокой каменной оградой. На нем хоронили как поморцев, так и федосеевцев. Во время гонений при Николае I в 1852 г. обе моленные — поморская и федосеевская — были отобраны и запечатаны, а с 1853 г. захоронения на Малоохтинском кладбище запрещены. Призреваемых в богадельнях перевели в благотворительные заведения Волковского кладбища, которое осталось единственным действующим старообрядческим кладбищем Петербурга.

Именно Волковское кладбище, основанное еще в XVIII веке, со временем стало самым известным духовным центром федосеевского согласия в Петербурге. В 1777 г. по почину староверов федосеевского согласия на Черной речке вблизи Волковского кладбища господствующей церкви возникла Волковская богадельня. Уполномоченные петербургских федосеевцев — купцы Дмитрий Воробьев и Петр Волков — основали в этом году кладбище, послужившее местом упокоения многих столичных староверов-беспоповцев, и построили деревянный молитвенный дом. В 1784 г. на средства, собранные путем пожертвований, старообрядцы возвели каменный молитвенный дом и при нем каменное здание под богадельню для призрения престарелых и увечных старообрядцев. В 1807 г., с разрешения правительства, кладбище расширили и возвели каменные здания для призрения лиц женского пола. Так, постепенно, на добровольные пожертвования создавалась Волковская богадельня. Управлялась она самими старообрядцами через выбранных ими лиц. Самоуправление существовало с 1777 по 1847 год, когда мужская богадельня вместе с моленной была отобрана властями, а женская осталась у федосеевцев, хотя и была при этом обращена в обыкновенную городскую богадельню, куда наряду со староверами допускалось принимать на призрение и лиц, принадлежавших к господствующей церкви. Тогда же одна из моленных была обращена в синодальную церковь. Несмотря на такие ограничения в своих правах, староверы не переставали жертвовать на содержание и обновление богадельни, видя в ней свою святыню, а Волково кладбище продолжало оставаться главным духовным центром федосеевцев во всем северо-западном крае.

В 1866 г. купцы старообрядцы Владимир Долгов, Ефим и Федор Егорьевы и Василий Глотов, с высочайшего разрешения, возвели на свой счет в одном из зданий богадельни третий этаж с куполом. Эта постройка значительно увеличила количество кроватей для призреваемых и была названа «Александровским отделением». Весь этот период удавалось сохранить часть богадельни под фактическим надзором староверов, а также сохранялась и моленная при богадельне.

Сама моленная, именовавшаяся «собором», размещалась на первом этаже и имела четырехъярусный иконостас из красного дерева с древними образами в серебряных ризах. Всенощное бдение в храме длилось с 10 вечера до 6 утра. В хоре пели «белички» — женщины, давшие обет безбрачия. На втором этаже молились другие беспоповцы.

Во второй половине XIX века неофициальным лидером петербургских федосеевцев был Ефим Савельевич Егоров (1823-1895), которого единоверцы называли «Асафом царевичем». Е.С. Егоров был купцом 1-й гильдии и кавалером, помощником попечителя и председателем Комитета Волковской федосеевской богадельни, попечителем Преображенского кладбища в Москве. Ему принадлежали знаменитые егоровские бани, две мануфактурные лавки в Спасской части Апраксина двора и шесть каменных домов, в том числе «палаццо» в Казачьем переулке. Оборот его предприятий достигал 3-4 миллионов рублей в год.

Необходимо упомянуть и об еще одной федосеевской моленной, действовавшей в Петербурге. Это моленная и скит за Московской заставой (ул. Волковская, ныне Коли Томчака, дд.19–21). Известно, что они существовали с 1876 г. на частном участке купца И.В. Киржакова (отчего иногда назывались «дачей Киржакова»). Сначала община начиналась как филипповская, позднее стала строго федосеевской. На территории скита располагалось четыре деревянных дома в два этажа, в одном из которых помещалась моленная, внизу – столовая и кельи старших матушек. Другие два предназначались для певчих девиц и призреваемых старух, а в третьем располагалась больница. Отдельно имелись дворницкая, странноприимная, пекарня, баня, скотный двор и келья для наставника; кроме того, скиту принадлежал и земельный участок для покоса и выпаса скота. Таким образом, скит в хозяйственном отношении был «весьма благоустроенной общиной» [5]. В организационном отношении «матери» во всем ориентировались на Москву на Преображенское кладбище; «старшая сестра» скита мать Олимпиада (в миру З.М. Куронина) получила поставление от матери Евникии в Москве. По донесениям пристава 3-го участка Александро-Невской части от 9 декабря 1885 г., в ските проживало около 163 человек, из которых женщин было 154, мужчин – 6, и три маленькие девочки. Основными занятиями обитателей скита являлись молитва, всевозможные домашние и сельскохозяйственные работы, уход за больными и т.д. По возрасту призреваемые делились на следующие категории: от 17 до 25 лет – 10 женщин; от 25 до 35 – около 25; и все остальные преклонных лет, кроме того, по большей части увечные, «как например, слепые, хромые, параличные, идиотки и пр.» Из числа шести мужчин – «три параличных, которые лежали в больнице по несколько лет, а остальные три уже старые люди, хотя и имевшие возможность заниматься некоторым трудом». Женщины помещались обычно по 2-6 человек в келье, хотя за дополнительную плату предоставлялись отдельные помещения. Выход из скита разрешался призреваемым по их желанию и с позволения старшей сестры, желающие покинуть его насовсем отпускались беспрепятственно. Одно из важнейших мест в жизни «матерей» занимала раздача милостыни. Поэтому в ските круглогодично кормили бедных без различия вероисповеданий, более того, иногда на каждого выделялась милостыня 5-20 копеек.

Естественным образом, существование староверской обители со строгими монастырскими порядками в северной столице не могло не вызывать раздражения и злопыхательства со стороны представителей господствующей церкви. Стали распространяться нелепые и нелицеприятные слухи о жизни молодых насельниц скита, затем появилась статья В. Нильского «Девичий федосеевский скит в Санкт-Петербурге» в № 22 «Церковного вестника» за 1890 г. В связи с этой статьей официально возник вопрос о мерах против скита. Однако на запрос министра внутренних дел о том, соответствуют ли приведенные Нильским факты действительности, градоначальник А.П. Грессер доносил, что скит действительно существует, но опасности для общества никакой не представляет. В ските, по его сообщению, призреваются только пожилые люди, со смертью которых прекратится существование и самого заведения, необходимо только запретить прием новых лиц.

После выхода в 1905 г. императорского Указа об укреплении начал о веротерпимости и Указа 1906 г. о старообрядческих общинах община за Московской заставой не стала официально регистрироваться и так и оставалась до 1917 г. «необщиннической». В 1922 г. моленная как «редчайший художественно-исторический и бытовой ансамбль» была взята под охрану Русским музеем. Однако ее дальнейшая судьба была печальной. В сталинские годы требуемые властью отчеты велись предельно кратко — «проводились все повседневные богослужения». Во множестве требуемых списков повторяются одни и те же 10 фамилий, и ни в одном документе не упомянута фамилия настоятеля Алексея Ивановича Козонкова. В ските жили матушки-инокини, последняя из которых преставилась в 1953 г. При этой общине воспитывался будущий настоятель Невской старообрядческой поморской общины Стефан Григорьевич Тимофеев (1907-1976). Рассказывают, что существовала фотокарточка скита с подвешенным воинствующими безбожниками плакатом: «Здесь живут самые отсталые люди в мире — староверы!» В 1936 г. закрыта, а здания снесены.

До 1917 г., согласно официальной статистике, в Петербурге проживало 6000 староверов федосеевского согласия. В 1907 г. они организовались в общину, которая была зарегистрирована 8 февраля Санкт-Петербургским Губернским Правлением. Правление федосеевской общины располагалось по адресу: Боровая, 23. В доме № 3 по набережной реки Волковки в 1917–1934 гг. действовали мужская Успенская и женская Спасо-Преображенская моленные (после 1929 г. осталась одна общая) петроградских федосеевцев. До самого 1917 г. федосеевцы пытались вернуть контроль над Волковской богадельней, но безуспешно. Община существовала до 1934 г., когда была закрыта властями. Иконы, церковная утварь и бесценное книжное собрание были при этом изъяты и рассеяны по музеям и библиотекам города (Музей истории религии, Российская Национальная Библиотека, Библиотека Академии наук и т.д.).

После закрытия Волковской моленной христиане-федосеевцы со временем влились в Невскую Поморскую старообрядческую общину, объединившую в середине XX века всех староверов поморского корня (поморцев, федосеевцев и филипповцев). Сейчас среди клирошан и прихожан Невской общины можно встретить немало потомков тех, кто когда-то молился на Волковском кладбище, при этом ряд богослужебных (в том числе певческих) традиций, существовавших в Волковской моленной, также был бережно сохранен.

  1. См.: Житие Феодосия Васильева, основателя федосеевского согласия, написанное сыном его Евстратом, в 7250-м году // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете. М., 1869, 2 (V). С. 73-92.
  2. Исторические кладбища Петербурга. СПб., 1993. С. 364.
  3. Любопытный П. Исторический словарь Староверческой Церкви. М., 1863. С. 54.
  4. Подробнее см.: Мальцев А.И. Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII – начале XIX в.: Проблема взаимоотношений. Новосибирск, 2006. С. 366-372.
  5. Церковный вестник. 1890. №22. С.372. См. также: Марченко Е.Е. Федосеевский скит в Петербурге в конце XIX в. (из истории взаимоотношений старообрядцев и местных властей) // Герценовские чтения. 1998. Актуальные проблемы социальных наук. СПб., 1998.
К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин. Духовные центры русского старообрядчества на территории Восточной Пруссии: история и современность

Церковная реформа патриарха Никона, начавшаяся в 1653 г., в конечном итоге привела к трагическому расколу русского общества на два лагеря: тех, кто вольно или невольно принял новшества, и тех, кто не пожелал их принять. В дальнейшем, в царствование Петра I, осуществлявшего политику вестернизации, религиозный раскол был углублен за счет раскола культурного. Не желавшие изменять вере своих предков, десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчетам историков, от четверти до трети населения Русского государства) были названы «невеждами», причислены к преступникам против церкви и государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы (или старообрядцы) устремились в непроходимые леса, на окраины государства, бежали во все концы необъятной Руси и за ее рубежи. Хранители «древлего благочестия» бросали все, кроме икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, бережно, буквально по крупицам, возрождали Древнюю Русь.

В условиях гонений старообрядцам было особенно необходимо созидать свою духовную жизнь, быть организованными, сплоченными, иметь своих пастырей, руководителей, участвовать в церковных таинствах, духовно питаться и расти. Нужны были духовные центры. Такими центрами становились старообрядческие поселения, по преимуществу монастыри и скиты. Отсюда осуществлялось руководство старообрядческими церквями, рассылались на приходы священники и духовные наставники, составлялись всевозможные соборные послания к верующим, писались сочинения в защиту староверия, воспитывались апологеты и проповедники древлеправославия. В некоторых местах сосредотачивалось несколько скитов и монастырей, объединявшихся под руководством ведущего монастыря, наиболее видного и уважаемого. Наибольшую известность получили Выговское поморское общежительство, Керженец, Стародубье, Ветка, Иргиз, Преображенское и Рогожское кладбища в Москве, Малоохтинское, Волковское и Громовское кладбища в Петербурге, Гребенщиковская община в Риге.

Все эти духовные центры одновременно являлись и «культурными очагами», где бережно сохранялись ростки русской культуры и получали творческое продолжение древние традиции. Известно, что именно старообрядцам принадлежит честь сохранения традиций книгописания, иконописи, древнего знаменного пения, многих народных промыслов, наконец, самого русского уклада жизни. Эти традиции древнерусской культуры бережно сохранялись в старообрядческих духовных центрах.

Немало духовных центров было основано старообрядцами и за рубежами России. Вскоре после Московского собора 1666–1667 г., а, в особенности, после издания в 1685 г. инквизиторских «12 статей» патриарха Иоакима и царевны Софьи, когда началось массовое бегство русских людей в пустыни и леса, многие бежали в соседние с Россией государства: в Польшу, Литву, Швецию, Пруссию, Турцию, даже в Китай и Японию, где могли пользоваться полной свободой веры. В иностранных государствах старообрядцы оседали сплошными массами, строя преимущественно собственные селения и живя особняком, своим бытом и укладом. Парадоксально, но факт: за пределами отечества, в иноязычном и иноверном окружении старообрядцам зачастую удавалось в большей степени сохранить свою веру и культуру, традиционный образ жизни, нежели в центральных областях России. И теперь, спустя триста лет, их легко можно отличить от других народностей.

Одним из важных центров русского старообрядчества за пределами Российской империи было Мазурское поозёрье, входившее в состав Прусского королевства (с 1871 г. – Германской империи, с 1945 г. – в составе Польши). 5 декабря 1825 г. король Пруссии Фридрих Вильгельм III издал рескрипт, в котором обещал, что первое поколение «филиппонов» (так ошибочно называли в Пруссии и в Польше старообрядцев-беспоповцев федосеевского согласия), которое поселится на необработанной земле, купит ее, выкорчует лес и построит дома, будет освобождено от военной службы. Земли, предложенные старообрядцам в Пишской пуще и в районе Крутыни и Миколаек, были не очень плодородными. Прусские власти положительно отнеслись к переселенцам, хотя сам король Фридрих Вильгельм и не был покровителем старообрядцев. Несмотря на существовавший запрет польской колонизации Пруссии (декрет 1724 г.), экономические соображения и желание освоить лесные массивы побудили прусские власти поспешно согласиться с предложением о переселении староверов из Царства Польского в этот регион, население которого вследствие эпидемий и войны с Наполеоном сократилось на 14 процентов.

Воспользовавшись королевским рескриптом, старообрядцы (около 380 семей – 1213 человек) в 1820–1830-х гг. поселились близ Мазурских озер (между озерами Шпирдингзее, Мукерзее, Белдахзее и Нидерзее), прибыв туда из Царства Польского, а некоторые – из Режицкого уезда Витебской губернии. Поводом для переселения за рубеж послужило стремление федосеевцев избежать метрических книг и призыва в армию, запрещенного их верой. Впоследствии в отношениях между прусскими властями и местными староверами также появились спорные вопросы. Как и на территории Царства Польского, местные власти столкнулись с несогласием староверов при приведении их к свидетельской присяге, призыве в армию (первый состоялся в 1843 г.), введении обязательного школьного образования (в 1847 г. предписывалось отдавать в школу девочек, а в 1878 г. было введено обязательное посещение детьми государственных школ) и т. д. Это несогласие было вызвано религиозными убеждениями старообрядцев-федосеевцев, а также желанием сохранить свою культурную идентичность, избежать ассимиляции в инокультурном окружении.

Поскольку старообрядцам были выделены земли в районе так называемой Иоганнесбургской пустоши, то надо было сначала сделать эти земли пахотными. С этой целью был послан королевский лесничий Егерт, который руководил всеми мероприятиями. 18 июля 1832 г. он докладывал о работах на земле и о возведении жилых и хозяйственных построек, в том числе и русских бань. Об этих банях Егерт говорит с удивлением и восторгом: «Во всех дворах есть маленькие странные строения, бани, которые филиппоны используют много и часто. В комнате есть печь, которая раскаляется до предела. В этом жарко натопленном помещении собираются все члены семьи, мужчины и женщины. Ведро холодной воды выливается на раскаленную печь, и все находящиеся в комнате сидят в облаках горячего пара» (цит. по: «Поморский вестник», № 1 (16), 2005. Рига, 2005. С. 27).

В Мазурском поозёрье возникло более 10 небольших старообрядческих деревень: в 1831 г. – Войново (до 1945 г. – Экертсдорф), в 1832 г. – Свигнайно (Шёнфельд), Осиняк (Федорвальде) и Петрово (Петерхайн), в 1840 г. – Иваново (Ивановен) и др. В 1837 г. была основана первая старообрядческая моленная в деревне Свигнайно, а в 1840 г. – в деревне Войново (около 145 человек; в 1872 г. – около 400). Именно Экерсдорфу-Войнову суждено было стать центром всей старообрядческой колонии в Пруссии. Среди основателей деревни Войново был некий Сидор Борисов, выходец из Режицкого уезда Витебской губернии. В 1836 г. старцем Лаврентием Растропиным (1762–1851) здесь был основан известный Войновский монастырь. В 1847-1867 гг. Свято-Троицкий Войновский монастырь – это крупнейший центр духовной жизни федосеевцев Восточной Пруссии, имевший также большое влияние и среди федосеевцев на польских землях, и в западных губерниях Российской империи. В то время его настоятелями были инок Алексей Михеев, инок Павел (Петр Иванович Леднев; 1821–1895), впоследствии перешедший в поморское брачное согласие, а затем — в единоверие; известен под именем Павла Прусского. Сначала это было мужское общежительство федосеевцев, поддерживаемое и финансируемое Московской Преображенской общиной, притесняемой царскими властями. Войновский монастырь во главе с Павлом Прусским пережил расцвет. Павел увеличил монастырь, построив несколько новых зданий, основал библиотеку; иноки в монастыре воспитывали и обучали церковнославянской грамоте детей, нередко присланных из России. Кроме того, Павел основал женский монастырь в Пупах (ныне Спыхово) близ Войново. По его инициативе возникло немало моленных в России, где наставниками были бывшие ученики Войновского монастыря. Влияние Войновского монастыря распространялось тогда на многих старообрядцев от Сувалок до Петербурга, а также Пензенскую, Волынскую, Полтавскую и другие губернии. Используя свой авторитет, Павел утвердил строгие федосеевские правила и обычаи среди местных старообрядцев. Однако около 1856 г. его взгляды претерпели изменения; он начал высказываться в пользу браков, а с 1861 г. – молиться за возвращение священства. В те годы Войновский монастырь стал центром оживленной религиозной полемики. В 1859 г. мазурские старообрядцы разделились на две части: одни во главе с Павлом, примкнувшим к брачным поморцам (новоженам), и другие под руководством Алексея Михеева, твердо отстаивавшего федосеевские взгляды на безбрачие. Многократные попытки игумена Павла привлечь на свою сторону Алексея Михеева и признать бессвященнословные браки не увенчались успехом. Для этого он основал в Иоганнисбурге (ныне Пиш) типографию, которая действовала в 1860-1868 гг.

Впоследствии это старообрядческое издательство получило название «Славянской типографии». Из соображений безопасности, а также, видимо, по экономическим причинам, Павел Прусский обратился в наиболее близко расположенную типографию А. Гонсеровского в Иоганнисбурге. Павел направил для обучения печатному делу своего лучшего ученика Константина Ефимовича Голубова (Чайкова; 1842–1889). Первая напечатанная кириллицей «Книга глаголемая Царский путь» вышла в Славянской типографии в 1860 г. с такими выходными данными: «<…> во граде Иоаннисбурге. В типографии А. Гонсеровскаго»; следующие три – «Святцы» (пасхалия «7379» [1861], «Последование церковного пения и вселетняго собрания отпустов» (не позднее 1861) и «Монастырское распоряжение инока Павла Прусскаго, в беспоповщинском монастыре, в Пруссии» – вышли анонимно. Кроме того, издателями первого номера газеты «Истина» в «генваре 7371» [1863] был Гонсеровский совместно с Войновским монастырем (обозначение «G&Co»). Но уже второй номер в июле 1863 г. вышел с выходными данными «В Типографии Г[олубо]ва, в Ио[ганнисбу]рге». Таким образом, К. Голубов стал владельцем типографии. Он исполнял также обязанности наборщика, печатника и корректора. Был автором текстов, за исключением одной статьи Павла Прусского, в газете, а потом в журнале «Истина». В 1860-1868 гг. в Иоганнисбурге было напечатано 19 книг и брошюр, 5 номеров газеты «Истина» и 4 номера журнала с таким же названием (1867-1868). Кроме полемических статей о внутренних старообрядческих делах и общественно-философских текстов, в журнале «Истина», в газете «Истина» и некоторых брошюрах печаталась религиозная и дидактическая литература. Перейдя в единоверие, в 1867 г. Павел Прусский с 15 единомышленниками был вынужден покинуть Войновский монастырь. В 1868 г. Голубов, вслед за Павлом Прусским, переехал в Псков, где, как и его бывший учитель, перешел в единоверие и там продолжил свою миссионерскую книгоиздательскую деятельность. Многие философско-исторические идеи К. Голубова впоследствии оказали влияние на творчество Ф.М. Достоевского, что, в частности, отразилось в публицистике великого русского писателя и романе «Бесы».

В середине 1860-х гг. мазурские старообрядцы вследствие экономических трудностей старались получить официальное разрешение переселиться в Виленскую или Ковенскую губернии, но царские власти не пошли навстречу прусским «раскольникам». Более того, они организовали кампанию по присоединению местных федосеевцев к синодальной церкви. Во время своих многократных посещений старообрядческих поселений на Мазурском поозёрье единоверческий священник Иоанн Добровольский склонил к единоверию свыше 300 человек, часть которых переехала в Августовскую губернию в Российскую империю, где получила землю.

Однако при поддержке Московской Преображенской общины религиозная жизнь Войновского монастыря была вновь восстановлена, что позволило противостоять миссионерскому влиянию синодальной церкви. С этой целью в 1885 г. на Мазуры прибыла инокиня Евпраксия (Елена Петровна Дикопольская), вскоре выкупившая Войновский монастырь. К ней примкнули и другие оставшиеся инокини из сгоревшего перед отъездом Павла Прусского монастыря в Пупах, а также сгоревшего и вновь организованного монастыря между Осиняком и Майданем. В 1897 г. в женском Войновском монастыре проживало 25 человек, среди них 8 послушниц, остальные – старики и калеки. В начале XX в. положение монастыря улучшилось. После провозглашения свободы вероисповедания в России (1905) в монастырь начали поступать денежные сборы, старые иконы и книги. Прибыли новые послушницы; среди них – две дочери богатого казанского купца Тихонкина. В 1913 г. там проживало уже около 40 инокинь и послушниц. Как пишет немецкая исследовательница Шарлотта Монх, «монахини были спасением для всей округи. Они занимались не только работой для обеспечения своей жизни, но и заботились о калеках и старых людях. Он считался единственным русским монастырем на немецкой земле» («Поморский вестник», № 1 (16), 2005. Рига, 2005. С. 28).

До 1-й мировой войны на Мазурском поозёрье было 6 небольших старообрядческих монастырей, действовали три храма – в Свигнайно (действовал с 1837 по 1915; разобран в 1935), в Войново (с 1840) и в Войновском монастыре. В 1840-х гг. здесь проживало 1,5-2 тысяч старообрядцев, а в конце XIX в. — до 1 тысячи чел. Во второй половине XIX в. немало старообрядцев вернулось в Российскую империю, когда там начались послабления со стороны правительства, другая их часть перешла в единоверие.

Главным занятием староверов на Мазурском поозёрье в XIX – начале XX вв. было земледелие. Они также были известны как мастера-плотники, а беднота – как наемные рабочие. Старообрядцы были хорошими рыбаками и колесниками, занимались торговлей. В списках жителей десяти деревень Восточной Пруссии, в которых проживали староверы (составлены в 1842 комиссаром Шмитом), напротив многих их фамилий были пометки: «живет в достатке», «состоятельно», «достойно», «трудолюбив», «солиден», «порядочный хозяин». Призванные в немецкую армию молодые старообрядцы проявляли себя как хорошие солдаты, многие попадали в гвардию и служили в Потсдаме. В 1833 г. пастор Шульц писал, что «трудолюбие и трезвость колонистов могут оказать положительное влияние на местное население» (цит. по: Барановский В., Поташенко Г. Староверие Балтии и Польши: Краткий исторический и биографический словарь. Вильнюс, 2005. С. 382), т. е. на немецких евангелистов и польских протестантов. Староверы оказывали положительное влияние преимущественно на польское протестантское население, которое быстрее входило с ними в контакт. Многие из них, особенно немцы, завидовали «привилегированному» положению пришельцев. Они жаловались властям на то, что староверы не позволяют им ловить рыбу, раков и рыбу вывозят в Польшу, а им ничего не оставляют. Нередко на староверов возводили клевету, даже подозревали в шпионаже, а о богатстве некоторых из них рассказывали легенды. Иногда староверов называли презрительно «Heisswasserschlucker» («поглотители горячей воды»?). Но были среди немцев и такие, которые поддерживали со староверами дружеские отношения, старались понять их религию и ментальность. Одним из них был Фриц Сковроннек, который в рассказе «Балалайка» с теплотой показал образы «филиппона» Власа Славикова, владельца большого хозяйства в деревне Пяски, купленного у старовера, который собирался вернуться в Россию, а также его смелого и благочестивого сына Радивона. Сохранились редкие немецкие открытки XIX в. с фотографиями мазурских «филиппонов» и видов Войновского монастыря.

В период между двумя мировыми войнами в деревнях Мазурского поозёрья проживало около 1 тысячи русских, среди которых было около 700 староверов и 300 единоверцев. Центром небольшого, до 1930 г. изолированного от других русских центров Балтии и Польши, старообрядческого общества была Войновская община (тогда Экерсдорф), где служил наставник Максим Дановский. Недалеко от деревни Войново был расположен Войновский монастырь, достигший своего расцвета до 1-й мировой войны. Но 1920-1930-е гг. для монастыря были весьма нелегкими. (В период 1-й мировой войны многих инокинь Войновского монастыря немцы не раз вывозили то в Ольштын, то в Цинт (ныне Корнево около Калининграда, Россия), но позже они были отпущены. Монастырь был разграблен). В 1925 г. в нем проживало 12 инокинь и столько же послушниц, в 1939 г. — 7 инокинь и 10 сестер-послушниц, кроме них – старики, сироты, больные. Появились материальные трудности, особенно после экономического кризиса в Европе конца 1920-х – нач. 1930-х гг.

Важным событием стало торжественное празднование 100-летия поселения староверов на Мазурском поозёрье (20 июля 1930) в Войново, вызвавшее некоторый интерес в немецком обществе. На практике же шла германизация небольшой колонии русских староверов. Русский язык не был запрещен, но немецкие школы и нелегкая ситуация этноконфессионального меньшинства стимулировали языковую ассимиляцию. Родным языком староверы пользовались лишь в религиозно-общественной жизни и дома; непросто было сохранять религиозные традиции и поддерживать национальное самосознание, особенно среди молодежи: не было своих читален, библиотек, приходилось уезжать на заработки в южную и западную Германию.

В 1920-х гг. связи между мазурскими и польскими староверами были весьма ограничены и практически сводились к почтовой переписке. В 1930 г. представители старообрядческих общин – наставник Войновской общины М. Дановский и председатель Трифон Якубовский – были почетными гостями на 2-м Всепольском соборе старообрядцев в Вильно. Собор одобрил просьбу Якубовского, высказанную от лица своей общины, «благословить на служение церкви духовного наставника Миккен-Алленштейнской общины, М. Я. Дановского и выдать таковому установленную грамоту, а названную общину со всеми прихожанами принять под покровительство Собора и на будущее время считать подчиненной в духовном отношении всем распоряжениям, исходящим от Высшего Старообрядческого Совета в Польше» (цит. по: Вестник ВСС в Польше, 1931, № 1, с. 32). Начиная с 1930 г. мазурские староверы, родители которых были федосеевцами, встали под опеку Высшего Старообрядческого Совета в Польше (брачных поморцев). Тогда несколько оживились связи мазурских староверов с поморскими общинами в Польше и Латвии. В 1932 и 1936 гг. Войновский монастырь посетил выдающийся старообрядческий деятель, историк, краевед и фольклорист И. Н. Заволоко. Тогда были найдены редкие экземпляры изданий 1862-1863 гг., отпечатанные в Славянской типографии в Иоганнисбурге. Среди них – комплекты журнала «Истина» (1863-1866), труды Иоанна Златоуста, Малый Катехизис, сборник «Царский Путь», а также рукописные сборники ХІХ в. и нотные рукописи крюковой записи XVI в. (Позднее, уже в начале 1970-х гг. по просьбе Заволоко ленинградским музыковедом В. Бахтиным были сделаны уникальные аудиозаписи старообрядческого богослужебного пения – последние инокини монастыря исполняли сложнейшие древние распевы по памяти, певческих книг у них к этому времени уже не сохранилось).

Во время 2-й мировой войны многие старообрядцы были призваны в немецкую армию, немало их погибло, а некоторые из тех, кто остался в живых, не вернулись из Западной Европы. Численность местных староверов упала до 458. Сам монастырь во время войны не пострадал. Однако в послевоенные годы, после присоединения этих земель к Польше, Войновский монастырь постепенно угасал, поскольку не нашлось желающих поселиться в монастыре. Новые польские власти с некоторым вниманием относились к нуждам оставшихся инокинь и послушниц. В 1959 г. в монастыре проведено электричество. С течением времени ушли из жизни игуменьи Евпраксия, Антонина, Анафролия. Число насельниц сократилось до считанных единиц. Перед своей смертью (1972) матушка Антонина подписала дарственную на часть имущества поляку-католику Л. Людвиковскому, который на протяжении многих лет помогал монастырю. В 1980-х гг. основная часть ценных икон и книг вывезена в Музей Вармии и Мазур в Ольштыне.

До настоящего времени сохранились здания Войновского монастыря, монументальные сооружения из полевого камня, а также хозяйственные постройки; ему принадлежит 30 га земли. До последних лет в доме бывшей настоятельницы жили две старицы преклонного возраста – Евфимия Кушмер (1916 – 2006; в монастыре с 1929) и Елена Стопка; 1912 – 2005, в монастыре с 1939). В середине 1990-х гг. между Л. Людвиковским и поморцами Польши, Балтии и России велась безуспешная переписка о выкупе принадлежащей ему доли и приискании желающих поселиться в монастыре. В 2002 г. Людвиковский скончался и все права перешли к его сыну, который превратил монастырь в объект столь модного сейчас в Европе «сакрального» туризма. Так печально закончилась недолгая, но славная история единственного русского монастыря на немецких землях.

К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин. Себежские федосеевцы в борьбе за веру

На территории Себежского уезда, входившего до конца XVIII в. в состав Великого княжества Литовского (сейчас – Псковская область), первые старообрядцы появились еще в конце XVII столетия [1]. Это были переселенцы из Тверской, Псковской и Новгородской земель, не принявшие никоновскую церковную реформу и бежавшие от правительственных гонений за «литовский рубеж». Благодаря близости границы и той легкости, с какой ее можно тогда было преодолеть, в конце XVII–XVIII вв. на территории русско-польского пограничья (конкретнее – Себежский и соседний с ним Невельский уезды) складывается семь локальных групп старообрядцев со своими духовными центрами (две группы в Себежском и пять в Невельском уездах).

Одним из таких центров в Себежском уезде становится федосеевская обитель близ деревни Давыдово (впоследствии – д. Обитель), основанная в 1720-е гг. (после разгрома Ряпинской обители в Дерптском уезде) сыном Феодосия Васильева Евстратом. Старообрядческая община просуществовала здесь до 30-х годов XX века. Другой старообрядческий центр, которому будет посвящена данная статья, находился в деревне Яковлево.

Деревня Яковлево известна как один из центров старообрядчества ещё с конца XVIII века. 2 октября 1826 г. себежский земский исправник доносил витебскому губернатору: «Исполняя предложение Вашего Превосходительства последовавшее ко мне от 26-го минувшего сентября за № 321 имею честь Вашему Превосходительству донести, что в Себежском повете состоят две старообрядческия моленныя в коих оне совершают Богослужение. 1-е. Князя Константина Огинскаго в деревне Яковлеве; 2-е. помещика Ивана Потриковскаго в деревне Обителях и 3-я часовня на кладбище близ деревни Жалобна помещика Александр(а) Молля» [2]. Что касается самого Себежа, то, по донесению себежского городничего, в городе нет старообрядческих моленных, «потому что в обществе города Себежа ни одного старообрятца не состоит» [3].

Во времена николаевских гонений на старообрядцев относительно времени постройки Яковлевской моленной 25 марта 1836 г. было начато особое дело. Строение моленной было осмотрено, о чем сохранился подробный отчет. «1837-го года марта 25-го дня себежский земский исправник и духовный депутат священник Семион Чеботарев, прибыв в деревню Яковлево, помещика Августа Огинского, осматривали состоящею в оной раскольническую моленную, которая по наружному виду оказалась более похожею на какой-либо небольшой дом, ибо оная моленная деревянная рубленная в круглыя углы, вышиною поперечная стена на пятнадцать кроме рассадника, а боковыя стены на шестнадцать венцов, мерою поперечная самой моленной стена десять аршин одна четверть, а длинныя с приделанными к ней сеньми вообще одиннадцать аршин одна четверть, сеней поперечная стена восемь с половиною аршин, при которой стене на двух столбах примостка с небольшими в рассаднике дверьми, в боковой надворной стене в конце сеней крилец простой, входныя двери в моленную равно и ушаки крашенныя, в боковых стенах моленной с одной и другой сторон по одному окну с крашенными наличнами и ставнями, которыя заперты, и в сенях два окна одно посредственное с наличнами и ставнею, а другое небольшое. Моленная и крилец соломою, на каменном фундаменте, выстроена в конце деревни на восток, близ оной наставничьи дом с принадлежащими пристройками, при моленной обнайден деревянный дстный восьми конечный Крест, выкрашенный белою краскою, обитый досками тоже выкрашенными наподобие главы, снятый с моленной; внутреннее ея положение не осмотрено, по случаю тому, что двери оной запечатаны по распоряжению начальства чином земскаго суда с духовным депутатом» [4].

«1837-го года марта 25-го дня в присутствии себежскаго земскаго исправника при духовном депутате ниже поименованныя крестьяна помещика раскольнической секты спрашиваны и показали: родители и родственники наши как мы помним принадлежали к моленной существовавшей помещика Моля в деревне Жолобне, но когда оная неизвестно нам по ветхости или по неудобству, так как от некоторых деревень наших состояла в немалом разстоянии или же по какому-либо другому случаю, уничтожилась; то вместо оной по дозволению земской полиции выстроили таковую 1808-го года в деревни Яковлеве, строителями которой были покойный одновотчинныя деревни крестьяне Герасим Дмитриев и Ермолай Андреев, наставником при ней прежде был Рижский мещанин Иван Архипов, по удалении же его назад тому десять лет, заступил место его прежде бывший крестьянином, а ныне опочецким мещанином Гаврыла Антропов. Колокола ж прежде точно были в упомянутой моленной, но когда таковыя быв забраны бывшим себежским земским исправником Мевесом, то после того более уже оных не было; как только находился один в средине моленной, но без употребления по случаю тому что был разбит, но и сей взят при запечатании моленной…» [5].

По показаниям панцирных бояр Непоротовского войтовства (из новообрядцев), когда построена Яковлевская моленная – они не помнят, но «после бывшего ополчения и прежде нашествия неприятеля в пределы России, то есть 1812 года, на оной моленной был устроен крест деревянный с обивкою досками в виде главы и при оной моленной прежде были колокола…» [6]

К делу приложена также копия удостоверения: «1827 года марта 15 дня мы нижеподписавшиеся Себежскаго уезда разных деревень владельцов Старообрядскаго общества Яковлевской Моленной прихожан по добровольному согласию Опоческаго мещенина Гаврилы Антропьева Могилянцова зная одобрительное в нем поведения Могилянцов и смиренный его нрав прилежность к молитве Божей избрали в духовнаго наставника за благословением при жизни ныне покойнаго Ивана Архипова при Яковлевской Моленной котораго обязанность возлагаем на него Могилянцова. А мы должны с своей стороны приносить ему почтение как духовному но и печись о его благосостоянии по возможности в том и подписуемся» [7].

В 1830 г. Яковлевская моленная была опечатана, однако спустя семь лет, 17 ноября 1837 г., она была распечатана, поскольку ее закрытие было признано незаконным:

«Указ Его Императорскаго Величества Самодержца Всероссийскаго из Себежскаго Уезднаго Суда, Себежскому Земскому Суду, в сем Суде докладовано: Витебское Губернское Правление от 22-го сего мая за № 11447-м, между прочим предписало сему суду, сообразив обстоятельство жалобы прихожан Яковлевской раскольнической моленной касательно устроения оной, приняв во всяком случае, по предмету существования той моленной 48 ст. 4 тома свода законов и о последующем рапортовать. Из находящагося в сем суде дела, о нанесенной священнику Трубковскому обиде явствует, что Яковлевская моленная, по донесению Греко-российскаго духовенства, якобы устроена в недавном времяни, в огромном размере по образу Греко-российских церквей с главами и колоколами, опечатана вследствие требования Полоцкой Духовной Консистории, по Указу Губернскаго Правления и все находящиеся в ней иконы и вещи взяты. На таковое распоряжение прихожана Яковлевской моленной приносили жалобу Губернскому Начальству и Себежскому Земскому Исправнику, поставляя на вид, что моленная устроена назад тому около 30 лет и что бывшия в оной иконы и деньги жертвуемыя. Из произведеннаго дела по сему предмету Земским Исправником обще с духовным депутатом Чеботаревым розысканию открылось, что моленная таковая похожа более на небольшой дом вышиною 15, а шириною на 16-ть венцов, но чтобы были на ней главы и кресты, того не оказалось, а двадцать человек Непоротовских бояр и крестьян помещицы Бековой под присягою показали, что Яковлевская моленная выстроена прежде 1812 года, на коей хотя был устроен крест и находились колокола, но оныя отобраны и моленная после постройки починяема не была, разстоянием же она от благочестивых церквей: Кицковской 10 и Езерицкой в 15 верстах, да от Уницкой Могилянской в 10 верстах, более же церквей в близи не имеется… Определено: как из вышеписаннаго открылось, что Яковлевский раскольнический молитвенный дом действительно устроен до 1812 года, не имеет никакого подобия с православными церквями и починки в нем со времени постройки производимо не было, следовательно донесения Греко-российскаго духовенства оказываются неосновательными и по 48 ст. 14-го тома Свода Законов невозможно подвергнуть оной уничтожению. Затем Уездный Суд положил допустить существование Яковлевской моленной в том виде, в каком ныне находится, распечатать и возвратить забранныя иконы, деньги и вещи…» [8].

Себежские староверы поддерживали достаточно активные связи со своими единоверцами из Прибалтики и Петербурга. Известны имена участников Варковского собора 1832 г. – первого в Прибалтике собора брачных поморцев, проходившего в Динабургском уезде. Из 35 наставников и начетчиков, участвовавших в Варковском соборе, трое были из Себежского и Невельского уезда. Это наставники Гавриил Антропьевич Могилянцов из деревни Яковлево (Себежский уезд), Захарий Леонович Смарыгин «Заполоцкой Обители» (д. Обитель Себежского уезда) и Самуил Васильевич Карпелев из деревни Репище (Невельский уезд). Присутствовали также еще двое представителей псковских староверов – Тит Никитич из Новоржевского и Никифор Егорьев из Опочецкого уездов [9].

О себежских наставниках сохранились достаточно интересные сведения в Национальном историческом архиве Республики Беларусь. 4 марта 1810 г. себежский благочинный иерей Александр Лихина в рапорте в Могилевскую духовную консисторию сообщает о наставниках Режицкого, Люцинского, Динабургского и Себежского поветов: «Случалось мне быть неприметным образом в их моленных раскольнических домах, и слышать, что в оных на молитвах воспоминают Высочайшее Его Величества имя именуя Царем, а не Императором, что и показаниями… в допросах раскольнических наставников крестьян признательно значится, Полуекта Леонова, и сходно с ним Ивана Иларионова, Григория Наумова и сотоварища Иларионова и писца Ивана Евросимова» [10].

Остановимся на личностях наставников, участвовавших в Варковском соборе. 7 июля 1843 года было открыто дело о наставниках Гаврииле Антропове и Захарии Леонове Смаригине (настоятелях соответственно Яковлевской и Обительской моленных Себежского уезда). Наставники Гавриил Антропов (полоцкий мещанин) и Захарий Смаригин (витебский мещанин) были привлечены к суду за «совращение разных крестьян в раскольническую ересь». 29 сентября 1844 г. Витебской палатой уголовного суда дело было решено. Обвиняемые «не повинились в совращении» и были от суда и взыскания оставлены свободными. По решению Комитета министров (на котором об этом деле министр внутренних дел докладывал лично) от 29 мая 1845 г. было решено: наставников «подчинить в отношении веры и образа жизни надлежащему надзору местного полицейского начальства, которому поставить в обязанность не дозволять сказанным Антропову и Смаригину отлучаться куда либо иначе, как по письменным видам и для законных только надобностей» [11]. Яковлевского и обительского наставников пытались «увещевать», склоняя к принятию новообрядчества или единоверия – 8 и 23 сентября 1845 г. священник Киселевской церкви Феодор Русаков и 3 и 27 сентября того же года – священник Езерищенской церкви Алексей Трубковский. Однако старообрядческие духовные отцы увещеваний не послушали. Дело затянулось до 1850 г.

В 1851 г. было открыто новое дело по поводу наставника Захара Смаригина о новом «совращении в раскол». Как выяснилось по ходу следствия, влияние местных духовных наставников распространялось не только на Себежский уезд, но и на соседние с ним Невельский уезд Витебской губернии (наставники известных в округе Пружинской и Репищанской моленных исповедовались у обительского наставника), Опочецкий и Великолуцкий уезды Псковской губернии. 20 мая 1852 г. витебский генерал-губернатор, основываясь на доносе новообрядческого попа из деревни Заволочье Опочецкого уезда Михаила Красноумова, сообщал, что в приход Заволочья «выезжают раскольнические наставники: Невельского уезда, деревни Пружинца, крестьяне Спиридон Макарьев и Федор Федоров и Себежского уезда из какой то их обители или могильщины, которые исправляют у раскольников все требы и этим самым явный подают повод к усилению ереси…» [12]. Выяснилось, что в Опочецкий уезд для исправления там треб регулярно выезжали наставники Гавриил Антропьев Могилянцев и Захар Смаригин, при этом они останавливались в деревне Туришине у купцов-староверов Поярковых.

Связаны были себежские староверы и со своими столичными единоверцами. Так, в 1847 г. при Волковской богадельне в Петербурге проживали 19-летний Агафон Андреев, крестьянин кн. Огинского из д. Больших Гвоздей (недалеко от Яковлево) и 62-летняя Хавронья Сафронова, крестьянка графа Молля из д. Хищневой. Оба были высланы из столицы по распоряжению петербургского обер-полицеймейстера [13].

27 июня 1852 г. с наставника Гавриила Могилянцева себежским исправником была взята подписка о невыезде и о непринятии на моление «ни каких людей в особенности других уездов, кроме издавна сей моленной принадлежащих». В дальнейшем также открылось, что Гавриил Антропов обучал грамоте «не только детей раскольников, но и детей православных», что также могло быть интерпретировано как «совращение в раскол». В «Алфавите духовном» Василия Золотова (автора знаменитого «Дегуцкого летописца») указана дата смерти «пастыря древлеправославных христиан» Гавриила Антропова – 7 января 1857 года, хотя по ошибке деревня Яковлево, где он был наставником, отнесена к Динабургскому уезду [14]. О смерти обительского настоятеля Захария Смарыгина известно из особого донесения от 14 ноября 1858 г., которое написал витебскому гражданскому губернатору архиепископ Полоцкий и Витебский Василий: «Бывший коновод раскольников в Колпинском приходе живущих Захарий Смарыга умер 9 августа и до 17 августа неизвестно почему не был зарыт; 17 же августа Смарыга погребен, погребение совершал могильнянский яковлевский коновод Иван Герасимов Романовский с каким то другим из Невельского уезда…» [15]

Любопытно, что, как следует из документов, многие местные наставники были благословлены на отечество неким Иваном Архиповым – яковлевский Гавриил Антропов, репищский Самуил Карпелев, пружинецкий Спиридон Макаров. В ряде документов середины XIX в. этот Иван Архипов фигурирует как «полоцкий мещанин», но в более ранних документах он именуется «ригским (или рижским) мещанином», а в некоторых – «рижским наставником». Известно также, что этот Иван Архипов был какое-то время наставником в Полоцке и в моленной деревни Яковлево Себежского уезда до самой своей смерти в 1827 г.

Хотя Яковлевская община изначально была строго федосеевской, однако уже в начале XIX в. были сделаны некоторые послабления, а участие яковлевского наставника в Варковском соборе, фактически узаконившем бессвященнословный брак, говорит само за себя. Так, в 1849 г. крестьяне помещика Огинского Сергий Романов и Анна Данилова показали в Полоцкой духовной консистории, что «они венчаны в Яковлевской моленной с благословения родителей тем только, что по прибытии в моленную и положении земных поклонов поцеловали тамошний крест, что ежегодно они отбывают исповедь в той же Яковлевской моленной у наставника Полоцкаго мещанина Гавриила Антропьева, который исполнение этого отмечает по своим записям, метрики и другия записи ведет дьяк той моленной крестьянин помещика Огинскаго Иван Герасимов Романовский, который с наставником Антропьевым сдает эти метрики и записи ежегодно местному Становому Приставу во 2-ой стан а прежде сдавали эти отчасти Себежскому Земскому Суду; Наставник Антропьев имеет пропитание от возмездий за требоисправление от раскольников именно за крещение, браковенчание и погребение; когда состоится между раскольниками договор и согласие на свадьбу в то время родители жениха или невесты или сваты или иногда жених являются в Себежский Земский Суд, который по забрании справок дает выдает им письменное дозволение на повенчание по их обряду, с которыми они и отправляются к Наставнику и в моленную для венчания по обряду» [16].

В 1865 г. яковлевские староверы стали добиваться разрешения на починку своей моленной, что и было им дозволено по представлению Витебского губернатора, генерал-майора Веревкина, с Высочайшего соизволения. Затем, около 1885 г. Яковлевская моленная была вновь отремонтирована, но на этот раз на ремонт староверами не было испрошено надлежащего разрешения, что им впоследствии вменялось в вину при очередном закрытии моленной.

В конце 1890-х гг. в Себежском уезде епархиальный миссионер священник Игнатий Сченснович проводил «публичные собеседования с раскольниками». Так, в первой половине 1897 г. он провел 20 таких бесед, в том числе в Себежском уезде в селе Сутоках – одну, в деревне Гребле – одну, в Обители – одну. В отчете о миссионерской деятельности Свято-Владимирского братства за 1897 г. говорится: «Окружной миссионер по 2-му округу Себежского уезда священник Старокозловичской церкви Иоанн Габович за отчетное время публичных бесед со старообрядцами, по причине безграмотности и невежества последних, не вел, а ограничивался только частными беседами. На тринадцати беседах о. миссионер объяснял символ веры, особенно подробно 9-й и 10-й члены его, десять заповедей и нагорную проповедь Исуса Христа. Такой характер бесед помог ему приобрести некоторое доверие раскольников и уважение их к православной церкви, чистоте и святости ея учения. В Старокозловичской церковно-приходской школе обучаются в настоящее время четыре мальчика из раскольников, ожидается поступление таковых в будущем» [17].

Однако гораздо чаще представители новообрядческого духовенства прибегали не к увещеваниям и собеседованиям, а к доносам и натравливанию гражданских властей на последователей старой веры. Так, епископ Полоцкий и Витебский Антонин 11 октября 1889 г. обратился к витебскому губернатору со следующим письмом:

«Священник Зародищенской, Себежскаго уезда, церкви, представляя в Консисторию список совратившихся в крестьян из православия в раскол, донес, что причиною всех совращений служит находящаяся в деревне Яковлеве, Могильнянской волости, раскольническая моленная. По получении надлежащих сведений чрез местнаго благочиннаго оказалось, что в одном Зародищенском приходе числится совратившихся из православия в раскол 33 человека, которые отпавши от церкви, посещают раскольническую моленную в деревне Яковлеве, которая расположена на границе трех приходов: Зародищенскаго, Могильнянскаго и Езерищенскаго, выстроена, как видно из надписи на оной, в 1810 году, переделана в 1848 году и ремонтирована лет пять тому назад без разрешения гражданской и духовной власти; означенная моленная служит центром распространения ложнаго учения раскольников феодосиевцев среди православнаго населения, раскольнические наставники которой соблазняют и совращают православных жителей окрестных деревень, почему является весьма вредною для православия.

В виду вышеизложенных, согласно заключению Консистории, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство, не признаете ли возможным сделать распоряжение о закрытии в деревне Яковлеве раскольнической моленной и о последующем почтить меня уведомлением» [18].

5 декабря 1889 г. себежский уездный исправник доносил губернатору: «Имею честь донести Вашему Сиятельству, что в деревне Яковлево Могилянской волости существует раскольничья моленная федосеевскаго толка, построенная в 1810 году. В 1835 году моленная эта была опечатана, а чрез год вновь открыта. По предписанию бывшаго Витебскаго Губернатора от 24 сентября 1865 г. за № 10747 была разрешена починка этой моленной. В Могилянской волости население раскольников состоит до 148 душ, и по характеру раскольничьих начетчиков не остается без влияния на окружающих крестьян православнаго исповедания, как по большой развитости первых и материальнаго положения, вследствие чего имеют место случаи обращения православных в раскол. Так крестьянин деревни Яковцово, Езерийской волости, Павел Богданов находившийся в услужении у крестьянина деревни Яковлево Федора Мелихова, раскольничьяго наставника, совратился в раскол. Дознание по сему передано Себежскому Судебному Следователю 30 ноября 1888 года за № 2081. Также совратилась в раскол крестьянка деревни Гаврильцово Христинья Павлова и фольварка Замольцы мещанка Анна Сустова, чрез связь с раскольником. Дознания о них сообщены в Полоцкую Духовную Консисторию 11 и 29 февраля сего года за № 221 и 257. По данному священником Зародищенской Церкви сведению из этого прихода уклоняется от Православия до 34 человек, но действительно ли эти лица совратились в раскол и были ль со стороны духовнаго ведомства путем убеждения уличены в их заблуждении, дел по этому поводу возбуждено не было» [19].

Себежскому исправнику 21 февраля 1890 г. было послано предписание губернатора о закрытии Яковлевской моленной. Вместе с тем в письме, по-видимому помощника губернатора, сопровождавшем предписание, передавалось пожелание губернатора, чтобы «Вы приняли все меры к устранению всякаго рода осложнений и треволнений со стороны раскольников и, в случае если предусмотрите какие-либо безпорядки, могущие произойти по поводу запечатания моленной, немедленно донести о том князю, которому очень желательно, чтобы закрытие моленной не имело по себе дурных последствий» [20].

5 марта 1890 г. себежский исправник доносил губернатору, что Яковлевская моленная им закрыта и опечатана [21]. Это произошло 3 марта 1890 г. [22]

Однако яковлевские староверы не сдавались. 14 марта 1890 г. на имя витебского губернатора поступило прошение на четырех страницах от уполномоченных Яковлевского молитвенного дома крестьян Могилянской волости деревни Яковлева Пимона Иванова Мелихова и деревни Верхнего Воза Ивана Романова Ныркова с просьбой о распечатании храма. Основная мысль: если виноват наставник, то причем здесь храм, и почему прихожан лишили храма и выгнали на улицу? «В деревне Яковлеве Могилянской волости, Себежскаго уезда, находится наш старообрядческий молитвенный дом, построенный задавно до 12 года, где настоящее время духовниками нашими или наставником безпрепятственно совершались все необходимыя по уставу нашего учения, для нас требы, а равно и Богослужения, но вот приезжает административная власть, в лице Себежскаго Уезднаго Исправника, совместно с депутатом со стороны духовенства, опечатывают наш храм и тем прекращают всякое наше к нему отношение. При подобной катастрофе не было принято названною властью в расчет ни время, ни то, что мы остаемся без места, где бы, на досуге и в воскресные дни, могли бы с своими нуждами и благодарениями обратиться к Богу. Что за причина, побудившая Правительство, так поступить с нами? Ваш наставник отвечают нам. Он выходит за пределы власти, предоставленной ему законом обращая неопытных крестьян Православнаго исповедания в свою секту. Но чем же спрашиваем виноват наш храм, виноваты мы его прихожане в составе 2000 душ. Об этом не наше дело разсуждать говорят в ответ, – мы исполняем приказания Губернскаго Начальства» [23].

В рапорте себежского уездного исправника от 2 мая 1890 г. говорится:

«1) раскольничья моленная в деревне Яковлево закрыта и опечатана мною по предписанию Вашего Сиятельства от 21 февраля сего года за № 1015. 2) В делах Себежскаго Полицейскаго Управления, оставшихся от бывшаго пожара в 1880 году, имеется копия указа бывшаго Себежскаго Уезднаго Суда от 17 ноября 1837 года, из котораго видно, что раскольничья моленная в деревне Яковлево существует ранее 1812 года; что в 1830 годах (!) моленная эта была закрыта, а затем по определению того Суда, утвержденному Губернским Правлением указом от 11 ноября 1837 года за № 24496 вновь открыта. 3) О разрешении починки этой моленной было предписание Себежскому Уездному Полицейскому Управлению от Господина бывшаго Витебскаго Губернатора от 24 сентября 1865 года за № 10747, но в делах Управления подлинных как этого предписания, так и вышеозначеннаго указа Уезднаго Суда не имеется…» [24].

3 мая 1890 г. себежский исправник доносил губернатору: «мною закрыта и опечатана раскольничья моленная в деревне Яковлево. Между тем крестьяне Мелихов (наставник) и Зуев открыли моленную для раскольников в той же деревне, в общественном доме, находящемся при закрытой моленной, где живет Мелихов, а для собрания на молитву в известное время бьют в доску» [25].

Епископ Антонин 5 июля 1890 г. снова доносил губернатору: «…несмотря на опечатание Яковлевской моленной, раскольники продолжают собираться в дер. Яковлево для богослужения по их обряду, причем народ оповещается ударами в чугунную доску, звуки коей разносятся более чем на трехверстное разстояние» [26].

Моленная была «временно опечатана», «но несмотря на это, они (раскольники), будучи руководимы своим наставником Мелиховым, настолько оказались упорными и смелыми, что, вскоре, по запечатании Яковлевскаго молитвеннаго дома, открыли без всякаго разрешения в той же деревне Яковлево, в общественном доме, новую моленную, созывая в нее народ для богомоления ударами в чугунную доску, звуки которой разносились по окрестностям. Вследствие чего и вторичной просьбы Владыки, эта вновь самовольно открытая моленная, была немедленно закрыта, по моему предписанию, местною полициею.

По сказанному же выше дознанию выяснилось, что наставники и начетчики Яковлевской моленной, при своей развитости, фанатизме и хороших материальных средствах имеют сильное влияние на православных окрестных жителей, из коих многие, не только женщины, но и мущины, легко подчиняются убеждениям помянутых расколоучителей и совращаются в раскол» [27].

И.о. судебного следователя по Себежскому уезду сообщал витебскому губернатору в июне 1890 г.: «6 сего июня в деревне Яковлево Могилянской волости Себежскаго уезда мною отобраны в раскольнической молельне, устроенной без надлежащаго разрешения в общественном доме раскольников означенной деревни, 26 икон, 5 крестов, складень, два кадила, два светильника для чтения, богослужебная книга, 12 подручников, свечной ящик со свечами в нем, 7 лампадок и церковное покрывало и что все эти вещи мною сданы на хранение Приставу 2 ст. Себежскаго уезда впредь до разрешения дела об устройстве означенной молельни без дозволения Правительства Витебским Окружным Судом» [28].

Наставник Федор Михайлов Мелихов вместе с крестьянином Игнатием Николаевым и Анастасией Павловой были привлечены к суду, но за отсутствием состава преступления освобождены 13 июля 1890 г. В связи с этим прихожане Яковлевской моленной вновь обратились к губернатору с просьбой распечатать моленную.

Староверы ходатайствовали после запечатания Яковлевской моленной перед Министерством внутренних дел о распечатании оной, но разрешения на это не получили, о чем им было объявлено 14 января 1891 г. на основании отношения Департамента Общих Дел (4 янв. 1891 г. за № 19). В мае того же года староверы через уполномоченного Писева обжаловали это распоряжение в Правительствующем Сенате.

14 мая 1891 г. уполномоченный от общества крестьян-старообрядцев крестьянин деревни Исакова Григорий Козьмич Писев обратился с жалобой в правительствующий Сенат. Здесь, между прочим, говорится, что «дознание и самое предварительное следствие началось по доносу дьяка местной православной церкви Короткевича» [29]. Излагается история запечатания моленной и отсутствие законного основания на то. К жалобе прилагалось ходатайство о снятии с моленной печатей.

В связи с предполагавшимся слушанием дела о Яковлевской моленной в Сенате, МВД отправило запрос к витебскому губернатору о более подробных сведениях (7 февраля 1894) [30]. В свою очередь, губернатор послал запрос местному архиерею и исправнику. Во исполнение распоряжения себежский исправник доносил 11 марта 1894 г.:

«1) в деревне Яковлево Могилянской волости православных нет, раскольников же 73 души, в окружающих же ея с одной стороны на протяжении 10 верст деревнях Непоротовской волости жители исключительно одни православные около 1800 душ, с другой же стороны, в деревнях Могилянской волости на протяжении 13 верст православных 4200 душ, раскольников 1021, – совратившихся в раскол 63 – и родившихся от последних 64 души. Совращение в раскол последовало в 1864 и 1865 годах, но в 1889 году случаев совращения из православия в раскол не было. 2) епархиальному Начальству о совращении в раскол было донесено бывшим священником Зародищенской церкви Николаем Синкевичем в июле или августе месяце 1888 года, было ли же произведено по сему предмету дознание полициею сведений не имеется. 3) Закрытие Яковлевской моленной на уменьшение раскола в этой местности не имеет никакого влияния, за исключением однаго случая: крестьянка деревни Лужков Федосья Иванова, желая вступить в супружество с православным перешла из раскола в православие, но в 1892 году опять перешла в раскол, за что была судима Витебским Окружным Судом и только вследствие этого возвратилась к православию и в настоящее время исповедует православную религию; был также случай совращения из православия в раскол, а именно: крестьяне Могилянской волости дер. Исаково Матвей и Егор Григорьевы в начале 1892 года совратились в раскол, но 25 марта того же года возвращены к православию мерами Полиции. 4) Ближайшие православные храмы находятся от деревни Яковлево на разстоянии: Могилевский – 10 верстах, Зародищский – 9, Старокозловский – 10, Езерищенский – 11, Кицковский – 12 верстах и 5) Крестьяне деревни Яковлево после закрытия моленной православных храмов не посещают» [31].

Донесение на запрос, сделанный витебским губернатором, епископа Полоцкого и Витебского Александра от 18 марта 1894 г. (данные расходятся с данными исправника) гласило:

«1) В деревне Яковлеве – месте нахождения запечатанной моленной – православных жителей не имеется, раскольников же числится 48 душ мужскаго пола и 42 души женскаго; все они рождены в расколе и совратившихся из православия в среде их не имеется. В окружающих же деревню Яковлево селениях: Рубешках, Кошелеве, Трубине, Пристане, Глухареве, Ходыках, Савкине, Больших и Малых Гвоздах и других ближайших деревнях проживает православных 420 душ обоего пола, раскольников около 350 душ, родившихся в расколе и совратившихся, с давняго времени, 29 душ обоего пола… В общем же пропаганда раскола прекратилась и со стороны раскольников незаметно проявления прежняго фанатизма» [32].

Витебский губернатор писал 29 октября 1894 г. Н.П. Долгово-Сабурову, директору Департамента общих дел МВД: «Деревня Яковлево расположена на границах трех православных приходов: Могилянскаго, Зародищенскаго и Езерийскаго и служит центром раскола в этой местности. В указанной деревне проживает исключительно коренное раскольническое население и здесь же живет раскольнический наставник. Укрепившись в этой деревне, как в своем центре, раскол распространился и среди православнаго населения окрестных деревень… Будучи “речистыми от писания и от разума”, раскольники до закрытия Яковлевской моленной смело пропагандировали свое учение. Несколько подготовленные этим путем к совращению в раскол православные крестьяне посещали раскольническую моленную в деревне Яковлеве, где видели иконы, книги и совершавшиеся обряды. Эта моленная затем имела решающее значение в их религиозном перевороте: переходя в раскол, они находили успокоение для своей совести в том, что могли молиться о прощении грехов в моленной, разрешенной самим Правительством… Эти данныя, установленныя дознанием, ясно говорят о том вредном влиянии, какое Яковлевская раскольническая моленная оказывала на окрестное православное население. Очевидно, что с возстановлением указанной моленной возродились бы и прежния вредныя для православнаго населения последствия, которыя связаны с этой моленной. Кроме того, раскольники получили бы возможность еще убедительнее доказывать справедливость своего учения, так как возстановление моленной дало бы им повод утверждать, что высшее Правительство признает их веру правильною и потому отменило меры, принятыя против Яковлевских раскольников местною духовною и гражданскою властью. Это доставило бы полное торжество расколу, достигшему своей религиозной цели, вопреки стремлению местной власти, убежденной во вредном влиянии моленной на православное население и вызвало бы среди населения разныя предположения, по поводу сделаннаго раскольниками сбора денег на ведение дела, и заранее с уверенностью распространяемых раскольниками слухов, что их моленная непременно будет открыта» [33].

В рапорте младшего чиновника особых поручений Гнедовского на имя витебского губернатора от 11 ноября 1894 г. говорится: «Отличаясь особенным фанатизмом, Яковлевские раскольники всевозможными средствами старались совратить в раскол окрестное православное население, в чем они и имели успех, до закрытия указанной моленной. Тамошние раскольники особенно красноречивы в спорах о вере. По заявлению крестьян: против раскольника, говорящаго о вере, не могут сговориться двое православных. Отсюда, естественно, вытекает необходимость, чтобы православный пастырь Зародищенской церкви своей энергией и неусыпной деятельностью мог противостать раскольнической пропаганде, ибо, в противном случае, принимаемыя гражданскими властями меры могут оказаться не вполне успешными.

Между тем, Зародищенский священник о. Борис Лавровский, не получивший богословскаго образования, по своему преклонному возрасту едва ли может проявить такую энергию и деятельность, которыя необходимы для успешной борьбы с раскольниками» [34]. Кроме того, пересказываются еще два случая, связанные с оным священником: о том, как он требовал холст от девушки-восприемницы ребенка, крещенного им по настоянию начальства (ребенка староверки, «совратившейся в раскол»), а также о том, что яковлевский наставник дал ему меду в ответ на обещание похлопотать в Витебске об открытии моленной у местного архиерея. Уряднику он сказал, что не был городе, поскольку не мог отлучиться без ведома начальства, а наставнику тут же сообщил, что похлопотал и что владыка обещал помочь. Также говорится о том, что «священник Лавровский с давняго времени живет с наложницей, что особенно вредно может влиять в виду отрицания Яковлевскими раскольниками таинства брака» [35]. В результате было устроено секретное негласное дознание о самом священнике Лавровском [36].

В связи с тем, что староверы в лице своего уполномоченного Григория Писева вновь обратились с жалобой в МВД, 8 ноября 1897 г. министр внутренних дел отправил новый запрос исправляющему должность витебского губернатора:

«По делу об Яковлевской моленной Могильнянской волости, Себежскаго уезда, Ваше Превосходительство в письме от 4-го ноября 1894 г. за № 2337, сообщили, что закрытие означенной моленной имело благотворное влияние на местных раскольников, так как последние приутихли и с того времени не было случаев совращения в раскол православных.

Вследствие сего имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство уведомить в дополнение к упомянутому письму, в каком положении находится этот вопрос в настоящее время, а равно имеются ли основания оставлять и в дальнейшем Яковлевскую моленную закрытою, так как принятыя меры имели характер временный, а с тех пор прошло уже 7 лет» [37].

Губернатор отправил запрос себежскому исправнику, который ответил 4 декабря 1897 г.: «Хотя со стороны раскольников Яковлевской моленной в течении 10 лет приблизительно никаких нарушений не было и в продолжении означеннаго времени не было и совращения в раскол, я полагал бы оставить в дальнейшем Яковлевскую моленную запечатанною» [38].

Губернатор 20 декабря 1897 г. передал в МВД свое мнение: «Признавая желательным поддержать и на будущее время благотворное влияние, вызванное закрытием вышеуказанной моленной, я полагал бы ходатайство раскольников об открытии таковой отклонить» [39].

Окружной миссионер, священник Киселевской церкви Митрофан Блажевич доносил 10 марта 1898 г. приставу 2-го стана Себежского уезда: «Священник Зародищенской церкви, отношением от 12 февраля настоящаго года за № 12, извещает меня, что, по заявлению, крестьян дер. Гребля Якова Григорьева и дер. Черемашинцы – Ивана Григорьева Каверзнева, раскольники, проживающие в пределах Зародищенскаго прихода, самовольно открыли в дер. Яковлеве Могильнянской волости новую моленную, тайно вынесли в нее из прежней – запечатанной иконы и другую утварь и, несмотря на запрещение каких бы то ни было “публичных оказательств”, позволяют себе пред богослужением бить в железную дску, звук которой разносится далеко по окрестностям; всеми такими противозаконными действиями они, по словам заявивших, производят смущение среди чад православной церкви. А посему считаю долгом своим вышеизложенное сообщить Вашему Высокоблагородию» [40].

«1898 года апреля 13 дня полицейский урядник 4 участка 2 стана Себеж. уезда Шершнев, вследствие личнаго поручения г. пристава 2 стана Себеж. уезда производил дознание о вновь открытой моленной в деревне Яковлеве Могилян. волости вместо запечатанной чрез спрос окольных жителей и оказалось: крестьянин дер. Осиповки Непоротовской волости Иван Герасимов Дроздецкий показал, что он православный живет в одной версте от селения Яковлево, знает, что моленная в дер. Яковлеве около 8-9 лет закрыта, при этой моленной есть дом служащий квартирой раскольническаго наставника, в одной комнате этого дома есть несколько икон небольших не больше 8-ми и небольшой столик который стоял и до закрытия моленной, тех же налоев и другой утвари которая находилась в моленной в этом доме нет, в доме этом помещается наставник и молится Богу по своему обряду. Порядок их служения не знает, в праздничные дни начинают молится до разсвета и продолжают 3 или 4 часа, в доску чугунную молотом бьют не всегда, в более торжественные праздники. Комната где молятся небольшая и богомольцев собирается очень мало. По дням наставник Мелихов в прописанной комнате служит панихиды по умершим, и погребение, крестит младенцев и служит молебин, относительно выноса с запечатанной моленной икон и другой церковной утвари не видал… и не слыхал» [41].

Были опрошены и другие свидетели, в том числе и наставник Яковлевской моленной Федор Михайлович Мелихов. Он показал, что служит наставником 10 лет. Моленная в Яковлеве закрыта уже 8 лет. Дом, в котором он живет, построен около 50 лет назад и не перестраивался. Одна комната длиной и шириной 3 ½ сажени. Перебрана тесовой заборкой. В одной половине спальня, в другой – столовая, здесь же и большая русская печь. По словам Мелихова, «в этой комнате и творится с давних времен Богослужение по раскольническому обряду, так же творилось в зимнее время и до закрытия моленной» [42]. Служились вечерня, утреня и часы, а также панихиды, молебен и совершались крещения детей.

С яковлевского наставника полицейским урядником была взята подписка следующего содержания: «1898 года апреля 16 дня я нижеподписавшийся наставник Яковлевской моленной Федор Михайлов Мелихов даю сию подписку г. приставу 2 стана Себежского уезда, в том, что в чугунную доску находящию при Яковлевской запечатанной моленной которая служила призванием молящих, ударять в таковую как для этой надобности, так и другой вовсе не буду. В том и подписуюсь. Федор Мелихов» [43].

В том же году часть прихожан, как говорится в общественном приговоре, составленном старообрядцами Яковлевской моленной 15 сентября 1898 г., «из гордыни» отделились от Федора Мелихова и выбрали себе другого «в попы». Новым наставником стал Корнилий Карпович Бурый из деревни Савкино, где он и производил богослужение.

Дело о Яковлевской моленной в связи с жалобой Григорий Писева на витебского губернатора обсуждалось на общем собрании Государственного Совета 23 июня 1898 г. и было оставлено на усмотрение министра внутренних дел. «Если им и ныне не признано будет возможным разрешить открытие означеннаго молитвеннаго дома, внести представление о закрытии онаго на разсмотрение Комитета Министров» [44].

Старообрядцы Могилянской волости обратились с просьбой к Григорию Кузьмичу Писеву 16 сентября 1898 г.:

«Любезный благодетель Григорий Кузьмич! Домашния наши обстоятельства не дозволяют ходатайствовать о распечатывании нашего общественнаго молитвеннаго храма Яковлевской Старообрядческой моленной, запечатанной административной властью по предписанию Г-на Витебскаго Губернатора чрез что мы лишены творить свою общественную молитву христианскаго обряда в числе 1600 душ обоего пола, а для того уполномочиваем и просим Вас Григорий Кузьмич, принять на себя труд, о снятии печати ходатайствовать, подавать от имени нашего жалобу и прошение Его Высокопревосходительству Г-ну Министру Внутренних дел и куда окажется необходимо, во все Присутственныя места особых уделов, управителем и уполномочиваем ходатайствовать удалить от наставнической должности прежде бывшаго наставника Федора Мелихова, за нарушение нашей общественной тишины и за прекосновенный вред Православной Церкви, обжаловать неправильное действие, административных властей, Правительствующему Сенату и принести на Высочайшее Имя всеподданнейшее прошение и просить о распечатовании Царской Милости, получать нужные по ходу дела копии и справки и давать словесныя объяснения и заявлять неудовольствие и просить об отмене решений Административных властей и все, что Вы согласно этой доверенности учините спорить и прекословить не будем; Доверенность эта принадлежит крестьянину Витебской губернии Себежскаго Уезда Могилянской волости деревни Исаково Григорию Кузьмичу Писеву. В чем и подписуемся крестьяне Витебской губернии Себежскаго Уезда Могилянской волости Яковлевское старообрядческое общество, селение Яковлево (имена)» [45].

Сохранилось прошение крестьянина деревни Исаково Григория Кузьмина Писева витебскому губернатору от 2 октября 1898 г.: «Уполномоченный Яковлевским обществом старообрядцев Могилянской волости ходатайствовать о снятии печатей с общественной молельни нашей, запечатанной 1 марта 1890 года по распоряжению администрации, дерзаю обратиться к Вашему Превосходительству с нижеследующею всепокорнейшею просьбою.

Общественная молельня наша существует в селе Яковлеве означенной волости с 1810 года, т.е. около девяносто лет; заботы о храме сем были нам завещаны еще родителями и дедами нашими.

Продолжительное, почти вековое существование общественной молельни среди нас никому не приносило ни малейшаго вреда, не вызвало безпорядков, ни соблазна, не причиняло ущерба ни власти и начальству, ниже господствующей Православной Церкви, противу коней никаких враждебных замыслов мы никогда не считали и об отторжении верующих из недр ея никогда не помышляли. Только в 1890 году молельня была закрыта отчасти вследствие некоторых уклонений от строгаго пути подчинения закону и вменением Правительства уклонений, допущенных единственно по вине бывшаго наставника нашего, заведывавшаго молельной, а главным образом по недоразумению. Ибо произведенным полицейским дознанием мы были отнесены к толку Федосеевцев, к которому вовсе не принадлежим. Мы – не Федосеевцы, а старообрядцы поморскаго согласия, приемлющие Св. Крещение и покаяние по христианскому обряду; браки в нашей среде освящаются духовным благословением; за Всемилостивейшаго и Державнейшаго Государя молимся и повинуемся всем законам и уставам, от Его воли исходящим, и чтим в Нем власть, поставленную от Бога. При таких условиях не усматривается ни повода, ни основания лишить нас благ терпимости, дарованной нам Царским милосердием. Во избежание же всяких нареканий, могущих пасть на нас на будущее время, мы прежняго своего наставника крестьянина Федора Мелихова от духовной его должности отрешили, а избрали себе на его места (!) другаго наставника, крестьянина Карнилия Карповича Бурова, за котораго ручаемся всем обществом в том, что он будет неуклонно блюсти порядок, установленный законом.

В виду изложеннаго, осмеливаемся повергнуть пред Вашим Превосходительством слезное моление наше – снизойти к духовным нуждам свыше 1600 душ обоего пола, составляющих наше старообрядческое общество, и раскрыть нам запечатанную молельню для отправления общественной молитвы. Вот уже более семи лет, как мы лишены драгоценнаго для каждаго хрисианина духовнаго утешения – возсылать молитвы свои к Престолу Всевышняго всем обществом верующих и по установленному церковному чину. Вместе с сим, упорство, обнаруживаемое прежним наставником нашим, крестьянином Мелиховым не желающим подчиниться отрешению от наставничества, которому он подвергся за неправильныя действия свои, навлекания на нас и на храм наш неудовольствие власти, побуждает нас обратиться к Вашему Превосходительству еще с ходатайством, дабы, в устранения раздора и смуты и во избежание всяких нарушений порядка и мира, распоряжением Вашего Превосходительства было от означеннаго Мелихова отобрана подписка в том, что он впредь духовных треб отправлять не будет, а равно обязать его возвратить святые образа, богослужебныя книги и другие общественныя, относящиеся к молельне вещи, переданныя ему на хранение, и очистить занимаемое им помещение, принадлежащее старообрядческому обществу» [46].

27 октября 1898 г. витебский губернатор обратился к себежскому уездному исправнику:

«Уполномоченный от раскольников Яковлевскаго Общества Григорий Кузьмин Писев обратился ко мне с ходатайством о распечатании моленной в дер. Яковлево, причем ходатайство это основывал как на значительном числе принадлежащих к обществу раскольников, так и на изменившихся со времени запечатания условиях, повлекших в свое время закрытие моленной: замене наставника Мелихова наставником Буровым и возвращении к чистому толку поморской секты признающей браки и молитву за Царя.

Кроме того означенный раскольник просил оказать содействие к отобранию икон и др. церковных предметов у бывшаго наставника Мелихова.

Вследствие этого прошу Ваше Высокоблагородие лично удостовериться 1. в количестве раскольников, проживающих в указанной местности и нуждающихся в молитвенном доме. 2. Вместе с местным священником обсудить, действительно ли раскольники дер. Яковлево и прилегающих местностей принадлежат к поморскому, а не федосеевскому толку. 3. Разследовать личныя качества новаго наставника и отношение к нему прихожан, а также убедиться действительно ли последние вполне отказались от прежняго наставника Мелихова. 4. Предложить от себя означенным раскольникам в виду безнадежности их ходатайства о распечатании моленной в Яковлеве войти с ходатайством о разрешении устроить моленную в одной из близ лежащих деревень, которую Вы признали бы для этого наиболее пригоднйо, при чем о соображениях Ваших по сему поводу меня уведомить. 5. Оказать возможное содействие раскольникам в получении обратно всего неправильно захваченнаго у них Мелиховым» [47].

Себежский исправник отвечал 18 января 1899 г.: к яковлевскому приходу принадлежат 1587 душ обоего пола раскольников, проживающих в разных волостях в 10 – 40 верстах от Яковлевской моленной. В самом Яковлеве до 90 душ обоего пола и в близ лежащих деревнях (в 3-20 верстах) до 500 душ обоего пола. «Местный священник дал отзыв, что при строгом наблюдении за раскольниками Яковлевскаго общества, на основании религиозных верований и обрядов, существующих среди раскольников, проживающих в Могилянской волости, должно признать, что означенные раскольники пока ничем не обнаружили принадлежности своей к поморскому толку, а вернее принадлежат к безпоповцам федосеевскаго толка» [48]. Новый наставник Корнилий Карпов Буров происходит из крестьян Себежского уезда, Могилянской волости, деревни Савкино – «поведения хорошаго, ни в чем предосудительном не замечался и к числу фанатиков не принадлежит» [49].

В своем письме управляющему делами Комитета министров А.Н. Куломзину (от 5 декабря 1899 г. за № 740) управляющий Министерством внутренних дел Д.С. Сипягин не только достаточно подробно излагает историю Яковлевской моленной, но и сообщает любопытные подробности из жизни и вероучения местных староверов: «…По собранным на месте сведениям, Яковлевские раскольники несомненно принадлежат к Федосеевской секте и только в последние годы они, усиленно домогаясь открытия своей запечатанной моленной, стали настойчиво отказываться от принадлежности к Федосеевскому толку и причислять себя к разным другим сектам. Так приблизительно с 1897 г. Яковлевские раскольники выдавали себя за поморцев, ныне же уполномоченный их крестьянин Писев заявляет в поданном в Комитет Министров прошении, что доверители его принадлежат к Спасову согласию. Это заявление Писева есть явная ложь, наивно разсчитанная на то, что высшее начальство поверить ей без всяких доказательств. Наблюдением над верованиями и над всем складом жизни Яковлевских раскольников дает полное основание заключить, что они принадлежат не к Спасову согласию, а к Федосеевскому толку. Последователи Спасова согласия желающих вступить в брак посылают для венчания в православную церковь, а не венчавшись жить не двозволяют, также и младенцев для крещения носят к православному священнику. Яковлевские же раскольники решительно никогда ни того, ни другого не делают. Вступая в брак, они нигде не венчаются, детей же крестят у них наставники и некоторые старики, избираемые ими для этого, а иногда и самовольно совершающие это таинство. Спасовцы никогда не совершают исповеди перед своими стариками. Яковлевцы же исповедаются перед своими наставниками. Спасовцы не отправляют по уставу вечерни, утрени и часов, говоря, что это принадлежит священнику, а Яковлевцы совершают означенныя службы и не молятся за Царя, что можно вывести из следующаго случая: православная девочка, 12 лет, Анастасия Наумова, жившая в близком соседстве с раскольниками, однажды вне дома пропела молитву “Спаси Господи люди Твоя”. Старик раскольник Тимофей Лащенок, услышавший пение этой молитвы, приступил к девочке и с насмешкою начал допрашивать ее и передразнивать: скажи к чему это у вас и почему: “Благоверному Государю на сопротивныя даруя”. Девочка, по незнанию, ничего не ответила, но раскольник и после нередко приставал к ней и глумился над молитвою, так она несообразна с его верованиями. На брак Яковлевские раскольники смотрят как на скверну, венчания у них никакого не бывает, родители не благословляют детей на вступление в брак и пира брачнаго у них не устраивают, иначе наставник наказывает их тяжелою эпитимиею. По степени чистоты, Яковлевские раскольники разделяют себя на три разряда: на “рабов”, “новоженов” и “мирских”. К “рабам” относятся: неженатые, вдовцы, вдовы и старики, “попрощавшиеся” с женами, к “новоженам” – женатые, а к “мирским” – опоганившиеся совместным с еретиками молением, ядением и питием. Чистыми считаются только рабы, новожены же и мирские признаются нечистыми. Все три разряда, боясь осквернившихся и осквернить друг друга, наблюдают строгое разделение в молитве, в пище и в питье. На пиру, если он устраивается, родители новобрачных и старики “попрощавшиеся с женами” не присутствуют. Боясь греховнаго осквернения, “попрощавшиеся” старики не живут в той комнате, где находится родильница. Унаследовав от предков неповиновение святой церкви и пребывая вне спасительнаго ея руководства, во тьме невежества и суеверия, никогда не слыша живого и назидательнаго слова, Яковлевские раскольники отличаются гордостью, своеволием, грубостью, буйством и фанатизмом, каковыя качества дают им перевес над православными на волостных сходах и других собраниях. К православной вере и к православным они относятся с презрением и враждебно. Православную веру называют поганою, проклятою, даже чертовою, из-за чего в недавнее время было возбуждено, по заявлениям православных, два дела о похулении православной веры. Одно из них уже разсмотрено в окружном суде и хулитель крестьянин Зиновий Акулин присужден к тюремному заключению на один месяц, а другое дело такого же рода еще находится в производстве у судебнаго следователя. Православных раскольники называют еретиками, никонианами, поляками, табашниками, мирскими и погаными и считают их крайне нечистыми в нравственном отношении, так что некоторые, заметив приближение православных к своим домам, закрывают свои божницы, а по уходе их, обмывают ручки дверей и лавки, к которым они прикасались. До чего иногда доходит у этих раскольников озлобление против православных и православной веры, можно видеть из следующаго случая. 10 Апреля сего года был присоединен к православию один из местных раскольников, крестьянин Георгий Савуренок, а 21 Апреля он был убит вместе со своим поручителем, который не мало способствовал присоединению его. Слух об убийстве привлек к месту происшествия все окрестное население, явился и отец убитаго и соседи его раскольники. При виде бездыханнаго тела Савуренока, раскольники соседи и отец убитаго не могли примириться с мыслью, что он присоединился к православию и при этом говорили такия жестокия слова: “собаке собачья и смерть”. Относясь с такою враждою и презрением к православным теперь, Яковлевские раскольники показывали к ним еще более презрения и дерзости в то время, когда моленная их не была запечатана. Тогда они и слова не давали сказать православным в опровержение своих заблуждений, называя их погибшими, а о себе уверенно говоря, что за них Сам Царь, что веру их начальство признает истинною, что церкви их дозволено строить в самом Петербурге. Моленная их была центром, где наставники и ревнители раскола соединяли, наставляли и укрепляли раскольников в ненависти ко всему православному и в приверженности к расколу. Православные завлекались в моленную послушать богомоление, поучались касательно мнимых преимуществ “старой веры” и незаметно для самих себя совращались в раскол. Таким образом, за время существования моленной, из окрестнаго православнаго населения совратилось в раскол по двум приходам – Зародищенскому и Могильнянскому – 68 чел. Не то стало после запечатания моленной: в общем раскольники много присмирели, православные же стали увереннее в себе и смелее. Теперь во время сопоров о вере одно указание православных на запечатание моленной часто делает невежественных раскольников безответными, и они совсем перестали совращать в раскол православных. Со времени запечатания моленной до настоящаго времени, за 10 лет, был только один случай совращения в раскол православной женщины Евфимии Спиридоновой. Но она была не природная православная, а обратившаяся из раскола и при том не по убеждению, а для вступления в брак с православным, как сама она объявила увещавшему ее священнику Зародищенской церкви. Равно побуждением к совращению ея послужило особое обстоятельство: муж ея скоро после брака умер и она блудно прижила ребенка; тогда свекор выгнал ее из своего дома, и она, не будучи в состоянии пропитать себя с ребенком, возвратилась к своим братьям раскольникам, которые согласились кормить ее только под условием отречения от православия. Таким образом, этот случай совращения исключительный и благодетельныя последствия для православия запечатания моленной очевидны и несомненны, так как Яковлевские раскольники начали даже проявлять признаки сближения с православною церковью, которых раньше совсем не было заметно. Некоторые из них стали присутствовать при погребении своих православных соседей, бывать в церкви на литургии, хвалить православное богослужение, брать от священника для чтения книги, брошюры и троицкие листки, которые производят на них такое впечатление, что они плачут от умиления и говорят, что если бы хорошо узнать, на чьей стороне правда, то ни на кого и ни на что не посмотрели бы и обратились в православие.

При таком состоянии раскола в дер. Яковлево, открытие Яковлевской моленной будет, по отзыву Статс-Секретаря Победоносцева, весьма вредно для православия, гораздо более вредно, чем если бы она совсем не запечатывалась. Распечатание этой моленной поднимет дух раскольников, из гордое мнение о своей вере и презрение и нетерпимость к православию, уверенность в покровительстве высшаго начальства и стремление к распространению своего лжеучения, а вместе с тем повлияет удручающим образом на православных, поколеблет в некоторых уверенность в истинности православия, колеблющихся оттолкнет от церкви и приблизит к расколу, а также отдалит от православия и тех раскольников, которые начали приближаться к нему» [50].

10 января 1900 г. управляющий Министерством внутренних дел извещал витебского губернатора о решении Комитета министров: «По соглашению с Обер-Прокурором Святейшаго Синода, предместником моим было внесено в Комитет Министров представление об окончательном закрытии временно запечатанной по распоряжению Витебскаго Губернскаго Начальства общественной раскольнической моленной существующей в дер. Яковлево, Могильнянской волости, Себежскаго уезда, в виду вреднаго влияния на местное православное население.

Выслушав настоящее дело, Комитет Министров полагал означенную раскольническую моленную оставить закрытою.

Государь Император, в 31 день декабря 1899 года, положение Комитета Высочайше соизволил утвердить.

О таковом Высочайшем повелении, сообщенном мне к исполнению, Управляющим делами Комитета Министров, выпискою из журналов онаго от 21 декабря 1899 г. и 4 января сего года, имею честь уведомить Ваше Превосходительство, для зависящих распоряжений, вследствие представлений от 20 декабря 1897 г. за № 7701 и 9 февраля 1899 г. за № 818» [51].

Однако яковлевские староверы продолжали настойчиво добиваться открытия запечатанной моленной. 21 декабря 1901 г. из МВД на имя витебского губернатора вновь пришла бумага: «Департамент Общих Дел имеет честь уведомить Ваше Превосходительство, для сведения, что раскольниками дер. Яковлево, Могильнянской волости, Себежскаго уезда, чрез уполномоченнаго Евфима Пешкина [52], было подано всеподданнейшее прошение об открытии запечатанной их моленной, и что ходатайство это по ВЫСОЧАЙШЕМУ ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА повелению, последовавшему в 20-й день сего декабря, по всеподданнейшему докладу Министра Внутренних Дел, отклонено, о чем и сообщено С-Петербургскому Градоначальнику, для объявления названному уполномоченному, по месту жительства его в С-Петербурге» [53].

15 апреля 1904 г. министр внутренних дел пишет витебскому губернатору (под грифом «секретно»): «Главноуправляющий Канцеляриею ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА по принятию прошений препроводил ко мне для дальнейшаго направления по Министерству Внутренних Дел всеподданнейшее прошение именующих себя уполномоченными от крестьян деревни Яковлева, Себежскаго уезда (раскольников безпоповщинской секты) крестьян (раскольников той же секты) Нестора Семенова и Ефима Пешкина о разрешении доверителям вновь совершать общественныя богомоления в закрытой в 1891 г., по распоряжению административной власти, моленной в названном селе.

Вследствие сего и принимая во внимание, что означенная моленная по ВЫСОЧАЙШЕ утвержденному в 31 день декабря 1899 года положению Комитета Министров оставлена закрытою, имею честь уведомить Ваше Превосходительство для зависящих распоряжений к объявлению просителям, что настоящее их ходатайство признано мною неподлежащим удовлетворению» [54].

9 августа 1904 г. уполномоченный деревни Яковлева Нестер Титов Семенов по случаю рождения наследника цесаревича Алексея Николаевича отправил из Себежа в Петергоф следующую телеграмму:

«ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ
ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ
НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ

ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВИТЕБСКОЙ ГУБЕРНИИ СЕБЕЖСКАГО УЕЗДА ВТОРАГО СТАНА СУЩЕСТВОВАЛА В ДЕРЕВНЕ ЯКОВЛЕВЕ СТАРО ОБРЯДСКАЯ МОЛЕННАЯ КОТОРАЯ В 1891 ГОДУ ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ НАЧАЛЬСТВА ЗАКРЫТА ТАК ЧТО МЫ В ЧИСЛЕ БОЛЕЕ 2000 ДУШ ДОЛЖНЫ МОЛИТЬСЯ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ ЗИМОЮ И ЛЕТОМ В РАЗНЫЯ НЕНАСТНЫЯ ПОГОДЫ. ПРИБЕГАЕМ К СТОПАМ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА И ВСЕПОДДАННЕЙШЕ ПРОСИМ ЯВИТЬ ЦАРСКУЮ МИЛОСТЬ ВО ИМЯ РАДОСТНАГО ДЛЯ ВСЕЙ РОССИИ РОЖДЕНИЯ ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА НАСЛЕДНИКА ЦЕСАРЕВИЧА ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА РАЗРЕШИТЬ НАМ МОЛИТЬСЯ В ЯКОВЛЕВСКОЙ МОЛЕННОЙ И ПРИНОСИТЬ ГОРЯЧИЯ МОЛИТВЫ ЗА ЗДРАВИЕ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА И АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПРИХОЖАН ЯКОВЛЕВСКОЙ МОЛЕННОЙ НЕСТЕР ТИТОВ СЕМЕНОВ» [55].

29 октября 1904 г. директор Департамента общих дел МВД пишет витебскому губернатору:

«Главноуправляющий Канцеляриею ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА по принятию прошений передал в Министерство Внутренних Дел, для дальнейшаго направления, всеподданнейшую телеграмму именующаго себя уполномоченным от крестьян деревни Яковлево, Себежскаго уезда (раскольников безпоповщинской секты), крестьянина Нестора Семенова о разрешении его доверителям вновь совершать общественныя богомоления в закрытой в 1891 г., по распоряжению административной власти моленной в названном селе.

Вследствие сего Департамент Общих Дел, по приказанию Господина Министра, просит Ваше Превосходительство сообщить сведения, каким образом, со времени закрытия моленной, удовлетворяются религиозныя потребности просителей, и заключение о том насколько правильное удовлетворение этих нужд представляется сериозным и важным для поддержания нравственных устоев в среде раскольников. Независимо сего Его Сиятельство признал необходимым выяснить вопрос о том, какия меры укрепления и распространения православия в названной местности были приняты, со времени закрытия моленной, местным православным духовенством и вообще духовным ведомством и к каким результатам эти меры привели. Разследование это надлежит поручить вполне доверенному лицу, от коего можно было бы ожидать как тщательнаго и всесторонняго ознакомления с вопросом, так равно и безпристрастно-высказаннаго по нему суждения. В случае, если-бы Ваше Превосходительство затруднились дать подобное поручение кому либо из подведомственных Вам должностных лиц, то о сем Департамент просит его уведомить, для командирования одного из чинов Министерства» [56].

Губернатор отвечал, что затрудняется поручить кому-либо из подведомственных ему должностных лиц выяснение требуемых сведений.

В марте 1905 г. Нестер Титов Семенов подал прошение на имя министра внутренних дел: «На имя Его Императорскаго Величества Государя Императора было подано мною телеграмма 9 августа 1904 года о том, что в деревне Яковлеве 2-го стана Себежскаго уезда Витебской губернии существовала Старообрядческая общественная моленная, которая в 1891 году по распоряжению Начальства закрыта и просил изъявить Царскую милость, и во имя радостнаго для всей России рождения Его Императорскаго Высочества наследника Цесаревича Великаго Князя Алексея Николаевича разрешить нам молиться в сказанной молельни и приносить горячия молитвы за здравие Его Императорскаго Величества и Августейшей Его семьи, на что получили ответ из канцелярии Его Императорскаго Величества по принятию прошений 2 отделения 1 ст. от 23 сентября 1904 года за № 49862, что таковая препровождена за № 43319 к Вашему Высокопревосходительству.

Число нас прихожан Яковлевской молельни более 2000 душ и нет нам место для отправления службы и принесения горячей молитвы Все Вышнему Творцу как за здравия Нашего Государя Императора и Августейшей Его семьи, так равно за здравие наших воинов, которые ныне находятся на поле сражения, что каждому человеку необходимо ежедневно помолиться Все Вышнему Творцу и в особенности в трудную минуту, когда на поле сражения убиты наши воины и не можем более за них помолиться, разве только под открытым небом, что крайне трудно невыносимо и тягостно в особенности в ненастной погоды.

Почему я, как уполномоченный сказанных прихожан, прибегаю к Вашему Высокопревосходительству с покорнейшей просьбою честь имею покорнейше просить Ваше Превосходительство избавить нас от такого невыносимаго мучительнаго положения, что мучение это незабываемое ибо каждому человеку ежедневно необходимо помолиться и в особенности в праздничные и Воскресные дни чего мы лишены. Разрешите нам молиться в Яковлевской молельни, которая в настоящее время запечатана по распоряжению Начальства и в сию приносить горячия молитвы Все Вышнему Творцу за здравие нашего Государя императора и Августейшей его семьи, а также за здравие наших воинов, которые в трудное время находятся на поле сражения» [57].

24 апреля 1905 г., уже после выхода Манифеста 17 апреля об укреплении начал веротерпимости это прошение вместе с телеграммой было направлено из МВД витебскому губернатору «для зависящих распоряжений по сему предмету» [58].

После издания манифеста 1905 г. об укреплении начал веротерпимости власти начали собирать сведения о запечатанных старообрядческих церквях и моленных. Себежский уездный исправник Ар. Соколовский доносил витебскому губернатору 30 мая 1905 г.: «24 апреля старообрядцы Яковлевской моленной, собравшись всем обществом в дер. Яковлево Могилянской волости во главе со своим наставником Карнеем Бурым, открыли запечатанную моленную в силу Высочайшего указа, воспоследовавшего 17 апреля сего года (т.е. всего через неделю! – К.К.) и затем, отслужив благодарственный молебен за дарованныя им милости Его Императорским Величеством, произвели между собою добровольный сбор на нужды войны в сумме 60 рублей, который отправили в г. Себеж на имя Министра Внутренних Дел при телеграмме следующего содержания: “Его Высокопревосходительству г. Министру Внутренних [Дел] старообрядцы Яковлевского общества Могилянской волости Себежского уезда Витебской губернии преисполнены чувством глубокой благодарности за великия милости свободы вероисповедания Высочайше дарованного в незабвенный день 17 апреля. Отслужив при открытии нашей молельни в селе Яковлеве 24 сего апреля о здравии и долгоденствии Всемилостивейшаго Отца нашего Государя Императора почтительно просим повергнуть к стопам обожаемого Монарха верноподданнические чувства нашей любви и преданности с готовностию пожертвовать жизнию и имуществом на благо Царя и родине и представить на его благовозрение нашу скромную лепту 60 рублей, отправленные нами сего числа телеграммою на нужды войны. Наставник Яковлевского общества старообрядцев Карнилий Буров”. О чем доношу Вашему Превосходительству» [59]. На рапорте себежского уездного исправника в верхнем левом углу рукою губернатора написано: «Не рано ли они распечатали?» Действительно, наученные многовековым горьким опытом, староверы не стали дожидаться, пока раскрутится бюрократический механизм, и очередь, наконец-то, дойдет и до них, но поторопились воспользоваться высочайше дарованной им свободой вероисповедания.

Всего в Себежском уезде на 28 февраля 1906 г. значилось два наставника: Корней Карпов Бурый (род. 1853) – избран наставником Яковлевского общества при Яковлевской моленной старообрядцев, крестьянин Могилянской волости Могилянского общества, на военной службе не был, 53 лет отроду, избран 18 лет назад (т.е. в 1888 г.); и Григорий Ефимов Тикунов (род. 1836) – избран наставником при обществе Обительской моленной старообрядцев 15 лет назад (т.е. в 1891 г.), невельский мещанин, 70 лет отроду.

29 декабря 1907 г. Яковлевская старообрядческая община феодосиевского согласия была зарегистрирована Витебским губернским правлением. В 1909 г. в Яковлево, в 15 метрах от крутого берега реки Великой, была построена новая моленная, а рядом с ней в 1910 г. – дом наставника.

С революцией 1917 г. закончился недолгий «Золотой век» старообрядчества, а вскоре последовали и новые гонения на сторонников старой веры. Любопытные документы о послереволюционном периоде истории местного старообрядчества удалось найти в Государственном архиве Великих Лук.

В 1923 г. в «Списке религиозных общин по Себежскому уезду» значатся две общины: в Луначарской волости «Обительская старообрядческая община» (количество зарегистрированных членов – 194) и в Володарской волости «Яковлевская старообрядческая община» (наставник Мелихов, количество зарегистрированных членов – 289). Также в Пустошинской волости значится «древне-христианская община» с 61 зарегистрированным членом. В Освее, входившей тогда в Себежский уезд (сейчас на территории Беларуси), было старообрядческое кладбище [60].

12 августа 1937 г. был арестован яковлевский наставник (в деле он назван «священником»), внук Федора Михайловича Мелихова Павел Пиманович Мелихов (1862 г. р.). Он был осужден «тройкой» УНКВД Калининской области 20 сентября 1937 г. по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР к расстрелу. Реабилитирован 22 сентября 1989 г.

В послевоенные годы власти закрыли и саму Яковлевскую моленную, разрешив прихожанам забрать иконы. Однако духовная жизнь в этих местах продолжалась. Местные духовные наставники продолжали крестить, исповедовать, служить погребения и панихиды. Старожилы вспоминают яковлевских духовных отцов Артемия, Антония, Савелия, Тимофея [61].

Здание Яковлевской моленной и дом наставника сохранились до наших дней. До недавнего времени в моленной, лишившейся купола, находился магазин, а староверы молились по домам. Местных староверов принимал на покаяние старец Василий Никитич Поташенко (1928–2010) – многолетний прихожанин Невской старообрядческой поморской общины, летом проживавший в соседнем с Яковлево п. Рубежник. Однако с его

  1. Историко-этнографические очерки Псковского края. – Псков, 1999. – С. 29.
  2. Национальный исторический архив Республики Беларусь (далее – НИАБ). Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 478. – Л. 14 – 14 об. Здесь и далее орфография оригинала.
  3. Там же. Л. 13.
  4. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 3. – Д. 7638. – Л. 689 – 689 об.
  5. Там же. Л. 690 – 690 об.
  6. Там же. Л. 694 об.
  7. Там же. Л. 703 – 704.
  8. Там же. Л. 28 об. – 29.
  9. БАН. Двинское собр. № 34. – Л. 32 – 32 об.
  10. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 2. – Д. 3495. – Л. 10 – 10 об.
  11. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 1. – Д. 1334. – Л. 10 об.
  12. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 1. – Д. 1334. – Л.76 об.
  13. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 13160. – Л. 1–2.
  14. БАН. Собр. Дружинина. № 189. – Л. 30.
  15. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 1. – Д. 1291. – Л. 1.
  16. НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 3. – Д. 8694. – Л. 2 – 2 об.
  17. НИАБ. Ф. 2556. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 11 об. – 12.
  18. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 40063. – Л. 1 – 1 об.
  19. Там же. Л. 3 – 3 об.
  20. Там же. Л. 4.
  21. Там же. Л. 7.
  22. Там же. Л. 39.
  23. Там же. Л. 8 – 8 об.
  24. Там же. Л. 16 – 16 об.
  25. Там же. Л. 24.
  26. Там же. Л. 32 об.
  27. Там же. Л. 18 – 18 об.
  28. Там же. Л. 25.
  29. Там же. Л. 46 об.
  30. Там же. Л. 51 – 51 об.
  31. Там же. Л. 53 – 53 об.
  32. Там же. Л. 54 – 55.
  33. Там же. Л. 76 об. – 79.
  34. Там же. Л. 80 об.
  35. Там же. Л. 81 об.
  36. Там же. Л. 82 – 87 об.
  37. Там же. Л. 95.
  38. Там же. Л. 97 – 97 об.
  39. Там же. Л. 99.
  40. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 46988. – Л. 15.
  41. Там же. Л. 16 – 16 об.
  42. Там же. Л. 17.
  43. Там же. Л. 18.
  44. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 40063. – Л. 105 об.
  45. Там же. Л. 114 – 115; нотариально заверенная копия доверенности.
  46. Там же. Л. 112 – 113.
  47. Там же. Л. 109 – 109 об.
  48. Там же. Л. 110 об.
  49. Там же. Л. 111.
  50. Российский государственный исторический архив. Ф. 1405. – Оп. 542. – Д. 1285. – Л. 52 – 54 об.
  51. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 40063. – Л. 139 – 139 об.
  52. Евфим Пешкин проживал в Петербурге на улице Глазовой в доме № 25, кв. 28.
  53. НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 40063. – Л. 141.
  54. Там же. Л. 147.
  55. Там же. Л. 155 – 156.
  56. Там же. Л. 151 – 151 об.
  57. Там же. Л. 154 – 157.
  58. Там же. Л. 153.
  59. НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 46983. Л. 19 – 19 об.
  60. Государственный архив Великих Лук. Ф. Р–111. – Оп. 1. – Д. 55.
  61. Письмо В.Н. Поташенко в Российский Совет Древлеправославной Поморской Церкви от 28.04.2007 г. (из личного архива автора).
К.Я. Кожурин

К.Я. Кожурин. Духовные центры федосеевцев на территории Витебской губернии в середине XIX в.

В Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге нами был обнаружен интересный документ, имеющий отношение к истории староверия в бывшей Витебской губернии, как известно, включавшей в себя в середине XIX в. многие из земель, населенных староверами и в настоящее время входящих в состав трех государств – России, Беларуси и Латвии. Это дело, составленное на основе донесений («репортов») архиепископа Полоцкого и Витебского Василия [1].

Интересна личность автора этих «репортов». Василий (Бенедикт) Лужинский родился в 1791 г. в селе Старая Рудня Рогачевского уезда Могилевской губернии в семье униатского священника из дворян Стефана Лужина-Лужинского. После смерти отца воспитывался у двоюродного дяди помещика Кельчевского – католика по вероисповеданию. С 1807 г. обучался в Полоцкой униатской семинарии, с 1814 г. – в Полоцкой иезуитской академии, с 1816 г. проходил курс обучения в Главной католической семинарии при Виленском университете. В 1819 г. получил степень кандидата философии и был посвящен в священники. В 1820 г. получил степень магистра богословия, в 1825 г. – степень доктора богословия за сочинение «Commentatio inauguralis exegetico critica de origine Evangelium Mattaei, Marci et Lucae» («Критические комментарии источника синоптических Евангелий»).

После окончания обучения вернулся в Полоцк и был последовательно инспектором Полоцкой униатской семинарии, префектом Главной католической семинарии, ассесором коллегии по управлению делами греко-униатской церкви (в Санкт-Петербурге), председателем Полоцкой униатской консистории. 6 декабря 1833 г. Лужинский был назначен и 28 января 1834 г. рукоположен во епископа Оршанского, викария Белорусского униатского архиепископства. Перед хиротонией дал подписку о готовности принять православие. Лично посещал белорусские приходы, убеждал паству и духовенство в необходимости отказа от унии, от духовенства брал подписки о готовности принять православие, наблюдал за перестройкой униатских храмов по православному образцу, удалением органов, заменой латинской церковной утвари и богослужебных книг на православные, введением православного богослужения. В феврале 1838 г. Лужинский стал правящим архиереем Белорусского архиепископства. Вместе с епископами Иосифом (Семашко) и Антонием (Зубко) довел дело воссоединения белорусских униатов до завершения. 12 февраля 1839 г. в Полоцке Собор греко-униатских епископов и высшего духовенства подписал акт о воссоединении униатов с Греко-Российской церковью [2]. 7 июля 1840 г. назначен новообрядческим епископом Полоцким и Витебским, в 1841 г. возведен в сан архиепископа. В 1865 г. Василий был вызван в Санкт-Петербург для присутствия в Синоде, 27 марта следующего года освобожден от управления епархией и назначен членом Синода. Скончался 26 января 1879 г. в Санкт-Петербурге. Похоронен в имении Любашковичи (с. Любашково Витебской губернии) близ Витебска.

В сане архиепископа Полоцкого и Витебского Василий Лужинский активно занимался миссионерской работой среди беспоповцев Витебской губернии, широко применяя методы, которым он обучился в иезуитских учебных заведениях. Результатом его деятельности стало присоединение к новообрядческой церкви 5 тысяч старообрядцев с 6 наставниками, для них были устроены единоверческие храмы.

28 июля 1853 г. архиепископ Василий получает из «Святейшего Правительствующего Синода» совершенно секретный указ за № 29 «относительно предположенных Святейшим Синодом и Высочайше утвержденных мер усиления духовно-нравственнаго действования на раскольников». «Заботясь о сохранении в совершенной тайне столь важных и благополезных предположений Правительства, и удостоверившись опытом, что чрез оффициальныя письменныя, хотя секретныя, поручения легко может обнаружиться тайна оных», архиепископ Василий признал необходимым, не теряя времени, под видом обозрения Полоцкой епархии отправиться в приходы 9 уездов Витебской губернии: Витебского, Полоцкого, Дриссенского, Динабургского, Режицкого, Люцинского, Себежского, Невельского и Городокского («где наиболее проживают раскольники») («для того именно, чтобы, не давая письменных предписаний, самому лично, с строжайшим наказом соблюдения секрета и с подписками, поручить избранным мною Духовным лицам, осторожнейшим образом и без всякой огласки собрать и доставить мне сведения о нынешнем числе раскольников и состоянии раскола и прочем, и чтобы, вместе с тем, лично пересмотреть тамошнее Духовенство, и ближайшим образом удостовериться в способностях и благоповедении его, а также лично же сделать ему по сему случаю нужное внушение и наставление» [3]). Поездка началась 6 сентября 1853 г. и продолжалась более месяца (до 19 октября того же года), результатом ее явились два «репорта» (от 31 октября и от 8 декабря 1853 г.), представляющие несомненную ценность для истории староверия в Витебской губернии в середине XIX века.

«Сколь ни затруднительно, – писал архиепископ Василий в Синод, – достигать здесь сведений о раскольниках, которые, обыкновенно, живут большею частию отдельно и в местах, населенных иноверными: но благоприятные случаи предоставили мне возможность, по многим местам, собрать сведения самому о нынешнем числе раскольников и в каких наиболее местах они проживают, а также о состоянии раскола, кто их наставники и коноводы; вместе с тем дознал я положительно и о том, какими они располагают средствами, чем особенно держится раскол, и чем с большею благонадежностию может быть потрясен до основания» [4]. Первым результатом поездки архиепископа Василия явилось удаление с тех приходов, вблизи которых проживали староверы, 25 священников, 5 диаконов и 31 причетника (в документе все они перечислены поименно), поскольку они оказались «по способностям и поведению совершенно ненадежными к действованию на раскольников», а некоторые из них «даже вредными в разсуждении к сей благой цели Правительства». Все неблагонадежные священники были переведены на приходы, «отдаленные от раскольников», а вместо них в 19 приходов Полоцкой епархии Василий определил священников, хорошо известных ему лично и, по его мнению, «благонравных, безкорыстных, богобоязненных и более или менее способных к действованию на раскольников».

Далее в «репорте» идет собственно описание «состояния раскола и мер к потрясению онаго до основания», которое представляет собой самую настоящую иезуитскую инструкцию по борьбе со староверием. «От нескольких лет прилагая Архипастырское попечение о разспространении Православия в здешнем крае, где так много было и ныне есть еще немало разноверцев, и между тем обращая особеннейшую заботливость и усилие к тому, чтобы привлечь на лоно святой Кафолической Апостольской Церкви раскольников, – народ большею частию трезвый и трудолюбивый, но вообще зараженный злобным предубеждением против православной нашей церкви, и упорный до ожесточения в своем заблуждении, – я постоянно, в духе любви, приветливости и благоснисхождения, сближался с наставниками раскольников, дабы в самом, так сказать, источнике изучить основныя понятия, главныя побуждения, увидеть крепчайшия опоры раскола, затем обдумать надежнейшие меры к его потрясению и постепенному уничтожению. Сила любви, постоянство и деятельность в усердии к святому делу церкви, искренность приветливости моей как к упомянутым наставникам, так и к каждому из руководимых ими простолюдинов, сделали их – обыкновенно скрытных и угрюмых – откровенными и доверчивыми ко мне; я начал посещать моленныя, внимательно выслушивая пение, молитвы и тщательно наблюдая все подробности обрядов при раскольническом Богослужении, всему оказывая подобающее уважение. Во время частых моих собеседований с раскольническими наставниками, я постоянно углублялся в их дух, старался проникнуть оный с целию, найти, в сих самых руководителях раскола, споспешников в ослаблении и уничтожении онаго. Предусмотрительность указала мне вернейшее средство к достижению этой цели: рукополагать во священнослужители к раскольникам самих их наставников, или избранныя ими лица. Предположение мое скоро было представлено на благоусмотрение Государя Императора и удостоено Высочайшаго одобрения. Опыт приведения в действо сего предположения увенчался значительным успехом; более 3000 душ обоего пола раскольников Витебской Губернии, таким образом привлечены были к единению с православною церковию, на правах Единоверия. Некоторые из рукоположенных мною во священнослужители раскольнических наставников возъимели ко мне, в короткое время, такую доверенность, что доставили мне две рукописи, в величайшей тайне хранимыя между раскольниками. Сии то рукописи, преисполненныя заклятой злобы и хулы на Патриарха Никона и Царя, и составляющия как бы инструкцию раскола, ясно указали мне, что сей раскол есть гораздо большее зло для Святой Церкви и Отечества, нежели как это может казаться с перваго взгляда, – и вполне уяснили то, почему раскольники так скрыты, уклончивы от сообществ и разговоров с православными, и так малодоступны убеждениям» [5]. (Неизвестно, о каких конкретно рукописях говорит здесь архиепископ Василий, но они были им лично переданы директору Канцелярии обер-прокурора Синода К. С. Сербиновичу во время его пребывания в Витебске.)

Архиепископ Василий говорит далее об ошибках некоторых гражданских чиновников, которые привели к тому, что процесс перехода староверов в единоверие был приостановлен. В этой связи он предлагает ряд дополнительных мер, необходимых для «потрясения, ослабления и постепеннаго уничтожения раскола»:

«1-е. Где нет моленных, или запечатаны оныя, решительно возбранить раскольникам, собираться в частные домы, для общественнаго молитвословия. Пусть бы каждое семейство особно совершало молитвы, если не льзя заставить оных ходить для сего в Единоверческия церкви.

2-е. Где есть моленныя, которыя, по закону, еще не закрываются, – решительно воспретить раскольническим наставникам совершать торжественно духовныя требы для раскольников: крестить, венчать браки, и погребать умерших, с церемониальным проводом на кладбища и отпеванием, дабы этот вид полной торжественности и открытой набожности напрасно не успокаивал и не удерживал раскольников в ослеплении, и не соблазнял юных Единоверцев.

3-е. Воспретить сказанным наставникам, иметь формальныя метрическия книги. Для записывания в оных венчания браков, родившихся и окрещенных младенцев, и умерших, дабы, по точному смыслу Закона, как браки, раскольническими наставниками повенчанные, не могли иметь, в мнении раскольников, и тени действительности, так и прижитых в оных детей они сами, в сознании своем, признавали бы незаконными.

4-е. Строжайше воспретить всем Городским и Земским Полициям и сельским Управлениям, а) требовать от наставников метрических записей о родившихся и окрещенных, бракосочетавшихся и умерших, б) именовать в оффициальных бумагах раскольников староверами, старообрядцами, а раскольнических наставников: «Ваше Преподобие», и надписывать на конвертах: «Его Преподобию, наставнику, или духовнику NN прихода»; ибо такое титулование недостойных лиц, которыми преимущественно поддерживается и питается раскол, подает заблудшим повод думать, что их наставники коноводы, по закону, пользуются правами духовной власти и уважением наравне с православным духовенством.

5-е. Подтвердить сказанным Полициям и Управлениям бдительно наблюдать за всеми раскольническими сборищами для молитвословий, возбранять таковыя и немедленно доносить об них начальству под сугубою ответственностию за послабление, или утайку.

6-е. Поелику помещики Римские католики, владеющие крестьянами тогоже исповедания, усугубляя свои меры к удержанию сих последних в латинстве, между прочим, указывают на православную церковь, как отделившуюся якобы от древлеправославной Грековосточной, и в подтверждение этой лжи представляют им лжемнение самих же Русских, так называемых староверов (раскольников), а сии заблудшие на спрос латинян простолюдинов действительно утверждают это, и притом с ужасными хулениями на православную церковь, на ея святителей и священников, и тем убеждают сих простолюдинов думать и быть уверенными, что как ни худа в глазах их вера Русских – раскольников, но (л. 10) оная гораздо лучше православной – Грекороссийской: то одною из надежнейших мер было бы строжайшее обязание сказанных и всех вообще помещиков, дабы а) не поручали раскольникам каких либо должностей по управлению имениями; б) не допускали ни малейшаго исправления моленных; в) не оказывали, в чем бы то ни было, покровительства раскольникам; г) не выдавали им свидетельств о своем согласии на повенчание браков раскольническими коноводами – наставниками; д) не изъявляли согласия на избрание наставников, на место умирающих. Наконец,

7-е. Так как все вышеизъясненныя меры имеют целию ограничение и пресечение пагубной свободы раскольников в внешнем оказательстве ереси, для потрясения в основаниях раскола: то, собственно для духовно нравственнаго действования на раскольников, признается мною еще крайне необходимым, устроить Единоверческия церкви с причтами в тех местах, где нет вовсе православных церквей, и где преимущественно населены в большем числе раскольники, чтобы сии заблудшие имели случай, мало по малу привыкать к Св. Церкви и располагаться к принятию Единоверия; а духовенство пользовалось бы всею возможностию сближаться с ними, и словом любви и назидания привлекать к единению с Св. Церковию. Во вверенной управлению моему Епархии, я усмотрел самое соответствующее для устройства Единоверческой Церкви с причтом место, Режицкаго уезда, в казенном имении, в селе Тискадах, населенном во множестве одними раскольниками, и во множестве же окружаемом ими же безпоповчинскаго толка, на большее пространство.

Если бы вышеизложенныя меры могли войти в законную силу, и Гражданские Чиновники всегда действовали по делам раскольническим совершенно безкорыстно, добросовестно и богобоязненно: то, при замещении всех приходов Священниками способными, богобоязненными, благонравными и безкорыстнодеятельными, можно, сколько мне известны местныя обстоятельства, ручаться, что раскол, в здешней стране, будет скоро ослаблен, потрясен в самых своих основаниях; ибо и при настоящем его положении, можно сказать, благоприятствующем расколу, не раз уже случалось мне слышать от многих раскольников: «пусть бы уже делали с нами то, или другое, или велели всем вообще присоединиться, или утвердили новым Законом существование», как они называют «староверия и права их наставников» [6].

16 ноября 1853 г. на заседании Синода этот распорт был одобрен, о мерах, предлагаемых архиепископом Василием, приказано было сообщить обер-прокурору Синода и министру внутренних дел, на строительство единоверческой церкви в Тискадах составить проект и смету, а самому Василию объявить признательность и благодарность.

8 декабря 1853 г. архиепископом Василием дополнительно был послан в Синод еще один рапорт с подробными сведениями о состоянии старообрядчества во вверенной ему епархии. В рапорте сообщаются данные («собранныя без всякой огласки, доверенными лицами, и доставленныя… в собственныя руки») о количестве староверов в Полоцкой епархии, о моленных, духовных наставниках («коноводах»), а также о том, «какими они располагают средствами, чем особенно держится раскол, и чем с большею благонадежностию может быть оный потрясен до основания».

Очередной рапорт в Синод архиепископ Василий послал спустя год, 15 декабря 1854 г. Он писал: «Хотя сделанный и делаемый мною, на основании сих правил, по приходам, вблизи и в пределах коих живут раскольники, замен неблагонадежных причтов более благонравными, безкорыстными и способными, не произвел успеха в обращении раскольников к Св. Церкви, но не менее того достигнута и достигается чрез это важная польза для Св. Церкви в том, что от раскольников отнят наглазный, приятный для них, взор на слабости духовенства, которыми обыкновенно пользуются они, обращая в хулу Св. Церкви, и при которых они с большею свободою устремляются на внешнее оказательство своей ереси. – При современных Государственных обстоятельствах, вопрос об обращении раскольников, сделался впрочем, ныне в здешней стране крайне затруднительным. – …Именно в настоящее время, отчаянные раскольники самонадеянно возносят к односектаторам глас свой – крепиться в заблуждениях, способствуя коснению их в оных книжными, содержимыми каждым наставником, Богохульными на Св. Церковь лжеучениями. Благоприятствующие во всякое время раскольникам иноверцы ныне особенно поощряют и разжигают в них отвращение от Св. Церкви. – Ослабление Полицейскаго надзора за ними допускает их к свободному совершению всех раскольнических обрядностей и привычек» [7].

Одним из самых действенных способов «борьбы с расколом» архиепископ Василий считал строительство единоверческих церквей и действие миссионеров. Он пишет о необходимости учреждения при духовных учебных заведениях специальных подготовительных классов. Вместе с тем существующую в новообрядческой церкви систему духовного образования он находил неудовлетворительной: «Обучение это ограничивается одною буквальною научностию уроков; между тем, судя по опыту, им (будущим миссионерам. – К.К.) предлежит дело не простаго поучения, а состязания с совопросниками, каковы все наши раскольники, и при том с такими совопросниками, которые по вере любят употреблять и всегда употребляют язык Священный, Церковный, – основываются более на учении и примерах Святых Отцев, мужей и жен. Посему для приготовления к собеседованиям и обращению раскольников к Св. вере необходимо установление системы полемической, так, чтобы один из воспитанников предлагал и защищал доводами раскольническими возражения раскольников, а другой отвергал оныя на основании истиннаго учения Св. Церкви, – необходимо, чтобы приготовляющиеся на дело с раскольниками воспитанники приучены были к изъяснениям на языке Церковном, знали подробно житие особенно тех святых мужей и жен, на жизнь и примеры коих раскольники приобыкли делать ссылки; ибо опыт убеждает, что сколь ни здравы и ни мудры предлагаются раскольникам беседы, но если оне не утвержаются и не сказаны известным им словом Священным или Церковным и не свидетельствованы примером Святаго мужа или жены, то беседы эти не достигают доверия или по крайней мере полнаго внимания раскольника. Для чего неизбежно необходимо ознакомливать упомянутых воспитанников с употребляемыми у раскольников Богослужебными и поучительными книгами» [8].

В данном деле содержится еще один любопытный документ. Это сделанные во исполнение указа Синода от 4 мая 1855 г. членом Синода протопресвитером Василием Бажановым выписки из отчета о современном состоянии старообрядчества в Витебской губернии, «заслуживающия внимание Духовнаго и Гражданскаго Начальства». Эти выписки дополняют и уточняют сведения, содержащиеся в рапорте архиепископа Василия.

По замечанию синодального протопресвитера, почти в половине старообрядческих семейств находятся лица, у которых в ревизских сказках неправильно указан возраст: некоторым из них прибавлено, некоторым убавлено до 10 и более лет, а некоторые и вовсе не вписаны. Делалось это для уменьшения числа годных в рекруты. Кроме того, ко многим семействам приписаны не принадлежащие к ним лица — «большею частию, из бежавших от военной службы, на место умерших родственников, которых именами они называются». Наконец, встречаются целые семейства, вовсе не записанные в ревизские сказки того мещанства, к которому себя причисляют. Из купцов и мещан, живущих вне городов, к которым они приписаны, и составляющих до 1600 семейств в числе 4237 душ, только 306 семейств в количестве 690 душ мужского пола имеют паспорта. Их «сожительницы» паспортов вовсе не имеют и в ревизских сказках, большею частию, приписаны к семействам сожителей, а не отцев. Витебские староверы, живущие в других губерниях, также обходятся без видов на жительство.

«Для обработки полей своих, — пишет Василий Бажанов, — раскольники держат постоянных, или временных работников, часто беглых, не принадлежащих к расколу, но оказывают им пренебрежение, и образа их ставят отдельно от своих, в последнем углу у двери, склоняя между прочим к соединению. По мере согласия, образ передвигают по стене к переднему углу, наконец по испытании и наложении эпитимии, совращеннаго допускают в моленную и, приняв в свое согласие, приписывают на место умерших, с присвоением их имен и дают им сожительниц из раскольниц» [9].

Местные помещики, на землях которых жили мещане и купцы-староверы, получая за отдаваемые им во временное пользование земли гораздо большую, нежели от других наемщиков плату, а в крестьянах имея исправнейших работников или плательщиков значительного и бездоимочного оборока, оказывали им покровительство. Кроме этих очевидных выгод, Василий Бажанов видел причину особой расположенности местных помещиков и полицейских властей к староверам в их римско-католическом исповедании, которому, по его мысли, неизменно сопутствовало негативное отношение к официальной новообрядческой церкви.

Одной из причин широкого распространения староверия в Витебской губернии Василий Бажанов считал малочисленность новообрядческого духовенства, особенно в районах компактного проживания староверов — в Динабургском, Режицком и даже Люцинском уездах. Так, в Динабургском уезде в это время было всего две, а в Режицком одна новообрядческая церковь. Анализируя современное состояние местного старообрядчества, протопресвитер Бажанов писал: «Раскол в Витебской Губернии держится преимущественно: собственными своими учреждениями, недостатком церковнаго вразумления, свободою в отправлении своих обрядов, покровительством прямо оказываемым ему владельцами земель и косвенно местными полицейскими и другими властями, наконец укрепляется существованием в столицах и других местах раскольничьих учреждений, под названием кладбищ, больниц, богаделень. Существование, обманным образом и под ложными названиями, устроенных в столицах и других местах скитов, моленных и других учреждений выставляемое коноводами, как формальное признание раскола, укореняет приверженность и вводит неведущих в заблуждение, образуя род Иерархическаго Управления» [10]. (Так, витебские староверы подчинялись Рижскому и отчасти Холопиницкому обществам.)

В выписках синодального протопресвитера содержится любопытный анализ некоторых сочинений местных беспоповцев. Обычно во всех миссионерских сочинениях, посвященных беспоповцам, говорилось — как об их отличительной черте — о «непризнании» ими священства и таинств, что приписывалось «предполагаемой ими утрате Духовенством благодати, за мнимое отступление от установленных Апостолами и первыми Соборами правил и обрядов и за введение новых». Между тем, замечает Бажанов, из одного рукописного сочинения, найденного у динабургских староверов, оказывается, что «приводимые предлоги, вероятно, в следствие неудовлетворения самых раскольников, пополнены вновь придуманными ложными изворотами о возможности спасения без причащения».

Сочинение это называется «Разсуждение древне Православной Церкви о обетах Божиих». В нем изчисляются данные Богом в Ветхом Завете обеты: Аврааму и Исааку о Земле Обетованной, царю Соломону о пребывании вечно в храме, им построенном, которые, однако, не исполнились по несоблюдении заповедей Божиих. Затем, переходя к Новому Завету, упоминаются слова Спасителя к Апостолам — первым епископам: «Се Аз с вами есмь до скончания века», но не сбывшимися над римскими папами за отпадение их от православия. Потом приводятся слова Спасителя: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем» и «Приимите и ядите сие бо есть тело Мое – пийте от нея вси, се бо есть кровь Моя Новаго Завета, за многия изливаемая, во оставление грехов и жизнь вечную», – и обещание Спасителя ученикам, причащенным от пречистых рук Его, жизни вечной, которой, однако же, Иуда не удостоился, потому что после причастия «вниде в него сатана», разбойник же, распятый со Христом, по одному слову Спасителя «Аминь глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи», без причастия прежде всех вселился в рай. Наконец, упоминается о вечности Пасхи в Ветхом и Новом Завете, причем приводятся «толкования Никиты, Ираклия (вероятно, имеется в виду Никита Ираклийский. — К.К.) и Сирина»: «Егда обрящем любовь, хлебом небесным питаемся и укрепляемся кроме всякаго дела и труда. А небесный хлеб есть Христос сшедый с небеси и живот дая миру и сия есть пища Ангельская. Обретый любовь Христа яст на всяк час и безсмертен бывает. Ядый бо, рече, от хлеба, его же Аз дам ему, смерти не узрит во веки. Блажен человек ядый хлеба любви – Христа яст». В заключение объясняется, что причащение бывает троякое: одно устное, как Иуды, другое духовное, когда верою и волею хощем тела и крови Спасителя, но по не имению священника не можем его получить и, наконец, третье причащение чистым сердцем и чистыми устами.

По мнению Василия Бажанова, «этим сочинением объясняется, почему раскольники безпоповские, не смотря на ясность завещания Спасителя о совершении таинства причащения и важности его, остаются равнодушными к увещаниям и вместе с этим положительно подтверждается заменение ими причащения Пасхою, сохраняемою в каждом доме целый год». При этом, в отличие от архиепископа Василия, синодальный протопресвитер достаточно скептически относился к перспективам распространения единоверия в Витебской губернии, считая, что «единоверие… представляет, облеченный в законную форму раскол, со всеми его заблуждениями и предразсудками, а поэтому не вполне достигает сближения» [11].

Далее Василий Бажанов предлагает конкретные меры к «ослаблению Витебскаго раскола», считая, что «поддерживаемый самовластием и неповиновением, распространяемый интересами, раскол в себе самом носит источник своего уничтожения; – а именно лишение выгод, привлекающих к нему». Для достижения этого необходимо выполнение четырех пунктов:

1. привести в точную известность число «раскольников»;
2. подчинить местные власти добросовестному и внимательному наблюдению за их действиями;
3. обязать каждого из них жить в городах, к которым приписаны, с безотложным соблюдением всех повинностей и установлений, лишив их возможности безнаказанно уклоняться от исполнения законных обязанностей. Тем самым «ослабятся раскольничьи общества и влияние богатых, а вместе с тем уничтожатся выгоды, сопряженныя, в настоящее время, с принадлежностию к расколу»;
4. распространять между староверами «истинное учение» с показанием их «заблуждений». Однако для того, чтобы «сочинения противу раскола могли потрясти и опровергнуть главныя их основания и лжетолкования, необходимо изучить со всею подробностию дух современнаго раскола в их сочинениях настоящаго времени» [12].

Рассмотрев предложения архиепископа Василия об устройстве безприходных единоверческих церквей и о присылке миссионеров из других епархий, а также, видимо, приняв во внимание соображения, высказанные протопресвитером Бажановым, Синод посчитал строительство безприходных единоверческих церквей «по местным обстоятельствам и экономическим соображениям» неудобным, а присылку миссионеров «представляющей различные затруднения» и на своем заседании 7 февраля 1862 г. определил: «Отложив, согласно с мнением Вашего Преосвященства, постройку в Полоцкой Епархии Единоверческих Церквей до более благоприятнаго времени, предписать Вам употребить особенную заботливость на приготовление способных миссионеров для действия против раскольников Витебской Губернии…» [13]. Тем самым широкомасштабный проект полоцкого архиепископа по «обращению раскольников в лоно православия» провалился, не найдя должной поддержки у властей.

Резюме

Статья посвящена истории и культуре староверов в середине XIX в. на территории бывшей Витебской губернии, земли которой в настоящее время входят в состав трех государств – России, Беларуси и Латвии. В основу статьи положен ранее не публиковавшийся архивный документ, хранящийся в Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге — дело, составленное на основе донесений

  1. РГИА. Ф. 796. Оп. 134. Д. 1934. – По донесениям Преосвященного Полоцкого и по доставленному г. министром внутренних дел отчету, о состоянии раскола в Витебской губернии, о распоряжениях и мерах к обузданию и искоренению онаго (1853–1868).
  2. Насколько искренним со стороны Василия Лужинского было принятие православия, остается только гадать, поскольку в 1860 г. динабургский судебный следователь Довмантович в секретном рапорте доносил, что архиепископ не только имеет близких родных католиков, но и говорит в обществе по-польски. А при посещении в 1859 г. Режицкого и Люцинского уездов в имениях Яноволе и Михалово по его желанию на дорогах были выставлены девушки-католички, певшие католические молитвы. Сам же архиепископ молился на коленях в костеле (НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 52098. Л. 32 об.).
  3. РГИА. Ф. 796. Оп. 134. Д. 1934. Л. 1 об.
  4. Там же. Л. 2.
  5. Там же. Л. 6 — 7 об.
  6. Там же. Л. 8 об. — 10 об.
  7. Там же. Л. 38 — 38 об.
  8. Там же. Л. 39 об. — 40 об.
  9. Там же. Л. 50 об.
  10. Там же. Л. 51 об.
  11. Там же. Л. 52 об.
  12. Там же. Л. 53.
  13. Там же. Л. 99 об. — 100.