Уже не одно десятилетие в латвийском обществе усиливается интерес не только к своим национальным корням, но и культуре других религиозных конфессий. В частности, большой интерес вызывает жизнь старообрядцев, их богатый опыт сохранения духовных и культурных ценностей, христианского образования и воспитания в инонациональной среде.

Национальное управление культурного наследия Латвии, реализуя программу по популяризации памятников культуры, наметило каждую неделю, в рамках просветительских мероприятий, уделять внимание ценностям различных христианских конфессий Латвии.

Такое мероприятие состоялось в Музее истории старообрядчества РГСО, которое прошло при поддержке Министерства юстиции ЛР и Фонда культурного капитала.

Автором проекта проводимого в общине мероприятия стала специалист по художественному и религиозному наследию Министерства культуры Латвии, магистр АРТ Элвита Рука.

Цель этого проекта состоит в том, чтобы обратить внимание на разнообразие духовного и культурного наследия христианства, подчеркнуть важность исследований в вопросе сохранения и налаживания связей с латвийским обществом.

Темой обсуждения стал Музей истории старообрядчества в Рижской Гребенщиковской общине – как свидетельство духовного и культурного наследия христианства.

Началось мероприятие с осмотра храмового и молитвенного зала общины, который провели Азий Исаевич Иванов и Людмила Вениаминовна Клешнина. Затем беседа продолжилась уже в Музее истории старообрядчества РГСО.

Открыл мероприятие наставник общины Никола Логинович Васильев. В своем выступлении он отметил, что история староверия на латвийской земле имеет многовековые корни. В стенах этого музея, в экспозициях можно проследить не только историю древлеправославия, но и бережно сохраненную историю Рижской Гребенщиковской общины. История рижских староверов — это данность, которая необходима не только для нас, но и для нашего будущего.

«Несколько веков староверы по воле Господа живут с другими конфессиями на латвийской земле «бок о бок» в мире и, надеемся, так будет и впредь. Все, что вы увидели, посещая храм, создавало не одно поколение староверов».

Никола Логинович пожелал собравшимся приумножить знания о староверах, об их истории и культуре, о сохранении духовности.

Далее слово взяла автор проекта Элвита Рука, которая ознакомила участников конференции с концепцией данного мероприятия, а также представила подготовленный буклет. Он знакомит с молитвенным домом Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины, который является крупнейшим в мире храмом старообрядцев поморского согласия, и художественным наследием сакрального искусства. Комплекс является шедевром архитекторов Яниса Фридриха Бауманса и Райнхольда Шмелингса. Архитектурное и художественное наследие старообрядцев включено в список охраняемых памятников Латвийского государства.

В подготовленном буклете представлены разделы, посвященные истории древлеправославия в Латвии. Буклет знакомит с ценностями архитектуры и искусства.

Доктор исторических наук Иванов Азий Исаевич выступил по теме «Гребенщиковский Музей истории староверия – вестник духовности». Он отметил, что материалы Музея истории старообрядчества искореняют религиозную безграмотность, распространяют христианскую мудрость и сохраняют традиционные ценности.

Музей рассказывает о староверах как христианах, которые защищены молитвой и постом. Они стараются идти путем спасения, оставаясь верными учению Исуса Христа. С Божией помощью и была создана такая концепция музея. Она имеет духовную направленность и подтверждает, что старообрядцы никогда не изменяли христианской вере.

Архитектор, исследователь сакрального наследия, лектор Людмила Вениаминовна Клешнина выступила по теме «Архитектурное совершенство Гребенщиковского храмового комплекса». Как объект культурного наследия, весь храмовый комплекс вместе с застройкой его 100-метровой охранной зоны представляется не только духовным центром, но и культурным памятником благотворительности, сострадания и попечительства о стариках и детях. Людмила Вениаминовна поведала слушателям о интересных подробностях строительства храмового комплекса в различные исторические периоды. В результате труда нескольких поколений рижских зодчих и неустанных забот попечителей и прихожан сложился уникальный культурный комплекс, в котором «неслиянно и нераздельно» переплелись постройки разных времен и стилей.

Преподаватель Латвийской академии художеств, реставратор Дмитрий Георгиевич Лащетко выступил с докладом «Иконостас Успенского храма — уникальная сакральная и художественная ценность». В его выступлении было отмечено, что храмовый комплекс РГСО является памятником архитектуры государственного значения. Большой молитвенный зал украшает высокий шестиярусный иконостас с древними иконами канонического письма. Немало икон в иконостасе Успенского храма Гребенщиковской общины — это иконы с Выга. Неизгладимое впечатление у участников конференции оставил иконостас. Его длина — около 35 метров, а высота — около 15. Все иконы покрыты позолоченными или серебряными окладами. В помещениях Гребенщиковской общины насчитывается около полутора тысяч икон, среди которых немало поистине уникальных.

Доктор философских и социальных наук Надежда Валерьевна Пазухина выступила с докладом «Роль личности в сохранении наследия – вклад Ивана Заволоко в создание музея». Участники конференции ознакомились с выдающимся старообрядческим деятелем Иваном Никифоровичем Заволоко. Среди латвийских и прибалтийских старообрядцев Иван Заволоко известен как автор учебников по учению веры, истории старообрядчества, собиратель и издатель традиционной духовной поэзии старообрядцев, редактор и автор журнала «Родная Старина», автор многих статей в Старообрядческом церковном календаре, педагог. В академической среде имя И. Заволоко известно в связи с научными публикациями о рукописной традиции старообрядчества, а также с обнаружением автографов жизнеописаний протопопа Аввакума (Аввакум Петров) и монаха Епифания (Епифаний Соловецкий). И. Заволоко консультировал латвийских и зарубежных исследователей по вопросам истории, он был знатоком старообрядческих книг и религиозных традиций, археографии и палеографии дореформенного русского православия.

В Рижской Гребенщиковской старообрядческой общине находится личный архив и музей имени И. Н. Заволоко. В 1980-2020-х годах община переиздала несколько произведений И. Заволоко. 100-летие Ивана Никифоровича Заволоко было отмечено в общине конференцией и изданием сборника статей.

Далее участники конференции небольшими группами продолжили дискуссии и беседы, а также индивидуально ознакомились с экспонатами Музея истории и имели возможность приобрести церковную и просветительскую литературу.

К юбилейной дате РГСО, которая из-за ковидных ограничений затянулась на несколько лет, в жизни Рижской Гребенщиковской общины состоялось еще одно значимое событие. Оно было таким же долгожданным, как и сама книга — «Сказание о Гребенщиковской старообрядческой общине».

Издание – это многолетний труд Азия Исаевича Иванова. С Божьей помощью написана книга доктором исторических наук, исследователем староверия и человеком, который о себе говорит так: «все титулы и звания, полученные мною в мирской жизни, оставил за воротами храма, а здесь я старовер, прихожанин общины». По решению Совета общины и самого автора книга издана в авторской редакции по задумке и видению Азия Исаевича.

В книге в форме сказания повествуется о том, что ведомые Божьим Промыслом староверы начали заселять восточную окраину города-крепости Риги в конце XVII и в начале XVIII столетия. Они пришли на эту территорию с целью сохранить веру Христову. В начале XVIII века, образовали Рижское старообрядческое общество, а позже, во второй половине XVIII века рижские староверы освятили общественный молитвенный дом. Преодолевая духовные стеснения и гонения, рижские староверы постом и молитвой, своими трудами стремились к единению с Господом Богом.

В начале 20 века в Риге насчитывалось около 15 тысяч староверов, которые заботились о живущих в Гребенщиковской богадельне, имели свое училище и детский приют, а также великолепный храм с величественным иконостасом.

Несомненно, что представление Сказаний и встреча с автором в Музее истории староверия общины вызвали неподдельный интерес со стороны прихожан общины, историков, общественных деятелей и гостей.

О нашей Гребенщиковской старообрядческой общине было немало написано статей, исследований, воспоминаний, было много снято любительских фильмов и профессиональных сюжетов, сделано публикаций в различных изданиях, но такого фундаментального труда об истоках, истории создания и становления общины не было.

Азий Исаевич всегда напоминал, что «с Божией помощью, был приступ к написанию «Сказания о Рижской Гребенщиковской старообрядческой общине», и это поистине так. Все, кто успел ознакомиться и приобрести книгу, отмечают, что читается она интересно, познавательно и легко, в ней нет строгого литературного жанра, это история рижских староверов в Сказании. Автор сочетает и излагает материал в повествовательно-житейском жанре, широко использует исторические события прошлого, предания. В книге в хронологическом порядке даны основные события описанного периода, а также помещены исторические фотографии и рисунки, наглядно отображающие описанные события того времени.

Семь лет назад был открыт Музей истории староверия в РГСО – это тоже задумка Азия Исаевича, которая воплотилась в жизнь и стала достоянием общины. Духовный Музей, представление книги, и встреча в Музее с автором символична.
Много рассказывал Азий Исаевич о Сказаниях, о научных и архивных источниках, которые использовал в написании, вспоминал о тех людях, чьи труды помогли ему отобразить исторические периоды повествования.

Преподаватель Гребенщиковского духовного училища, участник многих международных конференций по старообрядчеству, он всегда умел привлечь внимание слушателей к своему выступлению. Его слушали внимательно, с интересом. Доходчиво Азий Исаевич отвечал на вопросы, поставленные им же самим в Сказаниях. «Рижское Старообрядческое общество – Гребенщиковская богадельня – Рижская Гребенщиковская старообрядческая община – три имени сообщества рижских староверов на долгом многовековом пути… Кто они? Что они делали? Как жили: между собой… с другими – не староверами…». В книге показана судьба рижских староверов, которые оказывались в различных условиях, какими были их отношения к властным структурам и синодальной Церкви, что определяло и каким образом рижские староверы участвовали в жизни государства с начала создания богадельни, общества, общины до 1904 года.

Много теплых слов и самое главное надежд было выражено в выступлении участников встречи и представления книги. Неподдельные искренние слова звучали от выступавших на мероприятии: руководителя издательско-просветительного отдела общины, ректора ГДУ Иллариона Ивановича Иванова, сотрудника Издательского отдела РГСО Ирины Лукьяновны Шурмель, историка и исследователя староверия Инны Сергеевны Кирничанской, земляка и причетника храма Успения Пресвятой Богородицы Фёдора Акимовича Платкова, сотрудника РГСО Елены Валентиновны Пахоленко, педагога и председателя Латвийского общества русской культуры Елены Васильевны Матьякубовой, латвийского архитектора Людмилы Вениаминовны Клешниной, художника- оформителя музея истории староверия общины Агрипины Брониславовны Солейчук, старообрядческого поэта, члена Союза писателей России и Международной ассоциации писателей Петра Ивановича Антропова.

Кроме слов благодарности, буквально во всех выступлениях были пожелания крепкого здравия автору и надежда на продолжение этого труда – второй книги. С Божьей помощью автор над ней работает.

Выступающие справедливо отмечали, что Сказание открыло для них много нового из жизни Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины, да и о судьбе староверов и староверия. Собравшиеся высоко оценили труд Азия Исаевича Иванова, искренне благодарили его за большое богоугодное дело.

По окончанию официального представления книги участники продолжили дружеское общение в беседке на территории общины, где их ждал большой русский самовар — символ гостеприимства, русского духа и традиционного чаепития, и угощения для чая — пироги.

Надо отметить, что каждый, кто приобрел книгу на презентации, получил еще и в подарок автограф автора.

Книга рассчитана на староверов для сохранения исторической памяти.

В Сказаниях опубликована вступительная статья автора, переведенная на латышский язык. Она может быть полезной для всех, кого интересует староверие и его история.

В Пскове и Псковском уезде в XVIII в. проживало немало староверов из числа купцов, посадских людей, мещан, крестьян и ямщиков. Поэтому естественно, что для погребения умерших старообрядцы имели свои отдельные кладбища. В Государственном архиве Псковской области сохранилось дело Псковской духовной консистории за 1804 г. «о запрещении священникам псковоградских церквей Алексеевской и Богоявленской препятствовать раскольникам погребать своих родственников на отведенных им кладбищах»^[i]. Из него следует, что в Полицкой волости Псковского уезда с давних времен существовало поселение крестьян экономического ведомства и ямщиков, исповедовавших старую веру. Своих умерших родственников они хоронили на кладбище у деревни Бердово.

Когда место стало тесным и потребовалось расширение кладбища, крестьяне из окрестных деревень Ложнева, Бердова, Весёлкова, Клишова, Яблонец, Пожнищи, Подберезья, а также ямщики из деревни Портянниковой, через крестьянина Андрея Анкудинова 18 января 1804 г. обратились с просьбой в Нижний земский суд о разрешении им предоставить новый участок земли для совершения погребений своих родственников. «По свидетельству селскаго заседателя Пракофiя Иванова» просимое под кладбище место «оказалось положенiе свое имѣетъ отъ деревни Бердовой во 150-ти саженяхъ на которомъ издревле происходитъ погребенiе старообрядческихъ мертвыхъ телъ и оное лежитъ в праздности къ хлебопашеству по пещанному грунту неспособное и оное имеетъ обширности в длину 30, а поперегъ 24 сажени. На спросъ же ево прикосновенныхъ селенiй отъ обитателей словесно ему объявлено, что помянутое прежнее кладбище и впредь занимаемо быть погребенiемъ мертвыхъ телъ родственниковъ означенных просителей можетъ без всякаго прекословiя и со стороны ихъ неудовольствiя»^[ii].

Тем не менее, священники псковоградских церквей Алексеевской и Богоявленской препятствовали староверам погребать своих родственников на отведенных им кладбищах. Поэтому рассмотрев дело, Псковское губернское правление сообщило Псковской духовной консистории, чтобы она распорядилась уведомить священников о том, «дабы они означеннымъ въ дѣлѣ семъ раскольникамъ на отведенныхъ имъ кладбищахъ погребать тѣла родственниковъ ихъ не препятствовали». Таким образом, одно из старейших древлеправославных кладбищ в окрестностях Пскова действовало еще с XVIII в. при деревне Бердово. Ныне деревня Бердово административно присоединена к деревне Горнево. В XX в. кладбище увеличилось и стало общим, без различия вероисповедания, но там и до сих пор совершаются погребения псковских староверов.

В провинциальных городах из-за малоземелья с XIX в. допускалось создавать на одном кладбище отдельные участки для лиц различного вероисповедания.

В Пскове XIX века в центре древнего Мироносицкого кладбища, расположенного на Завеличье, сложился крупный участок, на котором погребали псковичей, исповедующих старую веру. В ГАПО в фонде Канцелярии Псковского Губернатора хранится «Дѣло о публичномъ погребенiи тѣла умершаго раскольника Яхнова». Оно было начато 5 ноября 1835 г. и окончено 8 октября 1838 г. Из него известно о погребениях псковских купцов-староверов на Мироносицком кладбище уже в 30-х гг. XIX в. Поводом для заведения дела стала жалоба на имя губернатора от псковского архиепископа Нафанаила «съ покорнѣйшею просьбою: употребить Начальственныя мѣры къ обузданiю своевольства Псковскихъ раскольниковъ, обнаруженнаго Октября 24-го числа 1835-го года публичнымъ погребенiемъ умершаго купца Яхнова»^[iii].

Согласно рапорту псковского полицмейстера майора Пылаева, выясняются обстоятельства похоронных проводов старообрядцев до Мироносицкого кладбища: «Раскольникъ Яхновъ умеръ въ 1835 году, въ собственномъ домѣ состоящемъ на Запсковье, а кладбище раскольничье состоитъ на Завеличьи; – слѣдственно проводамъ Яхнова ни какъ невозможно было миновать торговой площади, гдѣ на рынкѣ съ самаго разсвѣта дня, находится большее стеченiе простаго народа, при проводахъ же за гробомъ слѣдовали по обыкновенiю для отданiя послѣдняго долга родные и знакомые умершаго Яхнова, съзади коихъ ѣхало нѣсколько экипажей, но какъ пѣнiя во время сихъ проводъ, такъ и шедшихъ при гробѣ съ факелами не было, – а равно и ничего другаго, могущаго быть какимъ либо соблазномъ для народа»^[4].

К середине XIX в. староверческий участок Мироносицкого кладбища уже обрел свою территориально зримую границу, запечатленную на плане Пскова 1856–1857 гг., исполненном инженер-полковником И. Ф. Годовиковым. В его знаменитом «Альбоме рисунков древностей Пскова» на листе V представлен «план губернскаго города Пскова в существующем виде» с описанием на странице 476^[v]. Там можно видеть, что Мироносицкое кладбище обнесено вокруг оградой. Храм Святых Жен Мироносиц обозначен № 209. К западу от храма показаны три жилых двора для причта и богадельни. Вход на кладбище располагался с южной стороны, как и теперь. Общая территория кладбища разделена на два неравных участка. При этом один больший прямоугольник – это православное кладбище вокруг церкви, а другой участок за разграничительной линией примыкает к нему с северной стороны. Он имеет форму четырехугольника, сужающегося к западу. Это и есть старообрядческий участок кладбища, добавленный с XIX в. Таким образом, к 1856/57 г. старообрядческое городское кладбище было официально зарегистрировано властями, территориально оформлено и существовало в определенных границах, имея достаточно просторную площадь. Следует полагать, что разделительная линия, показанная на плане И. Ф. Годовиковым, обозначала ограду, поскольку таким же красным цветом изображены и внешние границы кладбища.

Сохранилось свидетельство псковского археографа и краеведа К. Г. Евлентьева от 1873 г., в котором он сообщает, что Мироносицкое кладбище являлось местом захоронения псковских староверов. В «Указателе вещественным памятникам древности и старины, церковным и гражданским в губернском городе Пскове и окрестностях его» К. Г. Евлентьев пишет о церквях в предместьях города, где, в частности, отмечено: «Мироносицкая (Св. Жен Мироносиц), построена в 1546 году. С 1786 года кладбищенская, приписана к собору. Место погребения старообрядцев: Хмелинских, Балагиных и других»^[vi].

В 1878 г. на староверческом участке Мироносицкого кладбища на средства псковского купца-старообрядца Ивана Егоровича Дервина была возведена каменная часовня, от которой теперь остались одни развалины^[vii].

В начале XX в. старообрядческий участок Мироносицкого кладбища упоминается в рапорте епархиального миссионера священника Николая Боголюбова в Псковскую духовную консисторию от 10 ноября 1903 г. В нем сообщается: «Особаго кладбища раскольники гор. Пскова не имѣютъ, а умершихъ хоронятъ на Мироносицкомъ кладбищѣ; богатые имѣютъ фамильные склепы, а для бѣдныхъ отведено особое мѣсто»^[viii].

Особенно трагичным для судьбы старых кладбищ было советское время. В стремлении «разрушить старый мир до основанья» уже 12 апреля 1918 г. Совет народных комиссаров принял декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг…»^[ix]. Этим актом открывалась кампания по уничтожению и сносу старых монументов и мемориалов, в том числе и на кладбищах. В ходе массового закрытия и упразднения действовавших приходов и обителей их кладбища оказались под угрозой уничтожения.

Первая пятилетка 1928/1929 – 1932/1933 гг., объявленная «пятилеткой безбожия», нанесла непоправимый урон русской духовной культуре. По плану руководителей страны в это время ставилась задача покончить с существованием церкви и религии. Одновременно провозглашалась цель догнать и перегнать капиталистические страны по всем направлениям развития народного хозяйства и промышленного производства. В ходе индустриализации объявлена гонка по выплавке чугуна, стали и прочих металлов. Тогда по всей стране в металлолом были сданы старинные колокола, чугунные намогильные кресты и ограды с кладбищ.

Большие беды и разорение принесла Великая Отечественная война. Псков лежал в руинах. В 1950-е гг. для укладки бортовых камней, разграничивающих мостовые и тротуары на центральных улицах города, были выломаны и изъяты гранитные поребрики со всех старых кладбищ, где они служили основанием для оградок. Даже некоторые небольшие плоские памятники были использованы в этих целях. В результате послереволюционного вандализма, агрессивного атеизма, разрушения традиций были безвозвратно утрачены тысячи псковских памятников.

Те же, что остались, были сильно повреждены, перемещены или повержены, использованы вторично другими владельцами. Старые могилы были заняты для новых захоронений, а их ограды утрачены. Таким образом, исторические границы родовых и семейных участков зачастую были нарушены и заново перекроены оградами новейшего времени. Поэтому восстанавливать исторические границы старых участков на кладбище весьма проблематично. Для сохранения старинных памятников следует исходить из сложившихся к настоящему времени условий их расположения в окружении позднейших захоронений.

Благодаря усилиям реставраторов и псковского отделения ВООПИК, по постановлению Совета Министров РСФСР № 1327 от 30. 08. 1960 г. были взяты на охрану архитектурные памятники республиканского значения «Церковь Жен Мироносиц со Скудельниц. 1546 г. – XIX в.» (Псков, улица Коммунальная, д. 13) и «Часовня-усыпальница XVII в. у церкви Жен Мироносиц со Скудельниц». «Решениями Псковского горисполкома от 11 марта 1970 года и 14 января 1976 года» Мироносицкое кладбище было «закрыто для массовых захоронений вокруг церкви»^[x].

Старинный мемориальный некрополь купцов Хмелинских оказался потеснен и окружен позднейшими захоронениями, производившимися в советское время православными, либо религиозно равнодушными людьми, которые уже не соблюдали требований о раздельном погребении представителей разных вер. Уже с 30-х гг. XX в. появилась порочная практика захвата чужих могил и вторичного использования надгробных памятников. Особенно часто стали совершаться похороны иноверцев на старообрядческом участке Мироносицкого кладбища после Великой Отечественной войны. Дореволюционные участки кладбища, сформированные по плану, имели ровные прямоугольные границы, разделенные дорожками и аллеями определенной ширины. В советское время сложившиеся прежде участки стали заниматься новыми погребениями, а их границы размывались хаотично образующимися новыми захоронениями, заполнявшими все свободные места, в том числе и дорожки. При этом границы старых могил искажались разрушениями ограждений. Внешний вид некрополя безвозвратно пострадал из-за уничтожения, перемещения и самовольного захвата чужих памятников. Таким образом, прилегающие с четырех сторон к некрополю Хмелинских и Батова погребения сложились, судя по эпитафиям, в период с 1927 г. по 2002 г.

В период лихолетья старинные каменные памятники рода Хмелинских были перевернуты святотатцами, похитившими из-под них мраморные плиты-основания для вторичного использования. При этом оказались разбиты на составные части вертикальные надгробия, а мраморные надгробники перевернуты и смещены в беспорядке, как большие льдины, выброшенные на берег в ледоход. Все металлические кресты, а также кованая ограда этого участка оказались утрачены.

Движимые велением сердца, прихожане Псковской старообрядческой общины на общем собрании 17 ноября 2013 г. приняли решение о проведении ремонтно-реставрационных работ на родовом некрополе именитых псковских купцов-староверов Хмелинских и Батова, разоренном в советское время на Мироносицком кладбище города.

Этот родовой участок находится в центральной части кладбища, на возвышенности, к северу от церкви Святых Жен Мироносиц, в 13 метрах от юго-западного угла разрушенной староверческой часовни 1878 г., являющейся объектом культурного наследия.

Примечательно, что большинство надгробий рода Хмелинских выполнены в едином стиле. Шесть памятников имеют вид каменных гробов, высеченных из цельных кусков мрамора, гранита и ракушечника. Для Пскова это редкий тип надгробий. Аналоги их есть на кладбищах Санкт-Петербурга. Но в Пскове на других исторических кладбищах они больше не встречаются.

В ходе восстановительных работ при планировке территории и удалении корней дерева для выравнивания плит-оснований на прежних местах были обнаружены верхние части склепов. По-видимому, они представляли собой четырехстенные прямоугольные каменные сооружения, сложенные из известняковых плит с добавлением красного кирпича. Их внутренние размеры соответствовали помещенному в них гробу. Сверху склепы перекрывались толстой известняковой плитой, на которую, в свою очередь ложилось гранитное или мраморное основание памятника.

Только один памятник Семену Николаевичу Хмелинскому имеет вид вертикальной столпообразной каменной часовенки, сложенной из трех частей. Подобные надгробия конца XIX в. можно считать типовыми. Они различаются декоративными деталями, общими габаритными размерами, надписями и материалом. Несколько экземпляров их можно увидеть как на Мироносицком, так и на Дмитриевском кладбищах, однако все они, как правило, имеют утраты, вторично использованы, перелицованы или разбиты на части. Таким образом, поврежденному памятнику был возвращен первоначальный облик.

В восстановительных работах принимали участие руководители общины М. В. Радионов и А. Б. Постников, члены общины и прихожане С. В. Котов, П. И. Дроздов, А. П. Федоров, а также сочувствующий доброму делу пскович М. В. Лебедев. Освящение установленного креста П. Д. Батову и обновленных памятников Хмелинским совершил духовный наставник А. Г. Косолапов при участии клира храма Святителя Николы от Каменной ограды. 7 октября 2015 г. в поминовение погребенных здесь псковских купцов была отслужена заупокойная лития.

В июле 2016 г. для определения границ участка были привлечены инженеры-геодезисты из ООО «ПсковГеоКадастр» А. И. Егоров и О. В. Данилова. С помощью инструментального геодезического обследования на местности были нанесены точки координат на топографической подоснове масштаба 1: 500.

В настоящее время общая площадь восстановленного участка рода Хмелинских на Мироносицком кладбище составляет 20,2 м². Следует заметить, что первоначально семейный участок Хмелинских был почти в два раза больше по площади. Но в советское время после разорения восточная часть родового некрополя была занята другими людьми, которые захоронили здесь своих покойников. Поэтому некоторые намогильные памятники Хмелинских были утрачены, а прах их потревожен. Это касается и захоронения П. Д. Батова, погребенного здесь же вместе со свойственниками по линии жены. К сожалению, его памятника не сохранилось. Чтобы восстановить историческую и молитвенную память об этом замечательном земляке, Псковская старообрядческая община воздвигла ему намогильный поклонный крест.

В соответствии с Федеральным законом от 25 июня 2002 г. N 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», в целях сбережения восстановленных надгробных памятников, ввиду их историко-культурной значимости, Псковская старообрядческая община обратилась в Комитет по охране памятников истории и культуры Псковской области с предложением зарегистрировать «Мемориальное родовое захоронение псковских купцов-староверов Хмелинских и Батовых, 1863–1918 гг.» как вновь выявленный объект культурного наследия местного значения, для чего автором этих строк была составлена историческая справка и проект границ территории памятника. В результате, после проведения экспертизы, состоялось признание этого мемориала как обладающего признаками объекта культурного наследия, что явилось основанием для принятия решения о его включении в единый государственный реестр объектов культурного наследия народов Российской Федерации со статусом памятника истории и культуры местного значения.

Впоследствии, по доброй воле М. В. Радионова, произошла замена памятного креста П. Д. Батову на новый, более качественный и красивый, с широким профилем и правильных пропорций. 5 сентября 2021 г. состоялось его освящение. Таким образом, старообрядческий мемориальный участок на кладбище ныне приобрел ухоженный и благопристойный вид, что позволит сохранить его существование на будущие времена.

В ходе восстановительных работ возникла необходимость выяснить судьбы и биографии псковских купцов-староверов Хмелинских и Батова, похороненных на Мироносицком кладбище. Так как история этих знаменитых во Пскове купеческих родов весьма богата и обширна, ниже в хронологической последовательности приводятся лишь некоторые далеко не полные справочные сведения к жизнеописанию отдельных представителей их рода, чьи восемь памятников были восстановлены на кладбище.

Хмелинский Николай Иванович (1794–1863). Его памятник в виде шестигранного гроба из черно-серого мрамора. Верхняя «крышка» покатой формы. На верхней плоскости надгробия закреплен кованый осьмиконечный крест. На западной стороне выемчатая эпитафия: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Николая Ивановича Хмѣлинскаго. Скончался 1863 года октября 5 дня». Основание – известняковая и бетонная плита. Размеры: 146 х 67 х 65 см. Основание: 143 х 63 см.

Для характеристики этого человека приведем отзыв о нем псковского единоверческого «миссионера-священника» Константина Голубова, издателя журнала «Истина» антистароверческой направленности, выходившего в Пскове в 1868–1886 гг. Поскольку в задачу К. Е. Голубова входило «обличать раскол», его трудно заподозрить в расположении к старообрядцам. Вот что он пишет в своей статье «Безпоповцы в Пскове» (1879 г.): «Главным руководителем почти всех псковских безпоповцев был во время оно псковский купец Николай Иванович Хмелинский, человек весьма благоразумный, и по наружности своей весьма благообразный, об нем говорил Гавриил Назарьевич Хмелинский: что он был некогда крепостным человеком деревни Хмелева, или Хмелищи, лежащей между Островским и Новоржевским уездами, но по каким-то обстоятельствам, освободился от крепостной зависимости и сделался прежде псковским мещанином, а потом и купцом сначала второй а наконец и первой гильдии, и коммерческими оборотами составил себе значительный капитал, приобрел несколько домов в Пскове. Имел он трех сыновей: Василия, Симиона и Ивана, которых при жизни своей оженил и разделил им в наследство имение свое. Николай Иванович Хмелинский пользовался громадным уважением, не только от псковских безпоповцев, но и от столичных петербургских. <…> Благодаря покровительству могущественного Николая Ивановича Хмелинского, псковская молельная, в самые трудные стеснительные времена пользовалась совершенною свободою. <…> После того, как [в 1860 г. – А. П.] сгорела общественная молельня, псковские безпоповцы начали собираться для Богомоления на Запсковьи в доме своего покровителя Николая Ивановича Хмелинского, который, не смотря на все свое могущественное влияние, не мог исходатайствовать дозволения для построения новой молельни»^[xi].

Священник К. Е. Голубов оставил свои воспоминания и о погребении Н. И. Хмелинского на Мироносицком кладбище. «Наконец, через 3 года после сгорения общественной молельни, умер 1863 году защитник и представитель псковских безпоповцев Николай Иванович Хмелинский; это была вторая более чувствительная потеря в религиозном отношении для всех псковских безпоповцев. “Кто теперь нас защитит? Кто теперь нас сохранит?” – говорили с плачем безпоповцы. Действительно – все жители города Пскова с уважением проводили в могилу бренные останки достоуважаемого Николая Ивановича, который во всю свою жизнь не сделал никому никакой неприятности»^[xii].

Хмелинская Александра Федоровна (ум. 1869 г.). Горизонтально вытянутый надгробник из черного мрамора с фигурно изогнутыми стенками. На верхней плоскости памятника в возглавии изображение восьмиконечного креста, выполненное обронной резьбой. Ниже эпитафия: «На семъмѣстѣ погребено тѣло рабы Божiей Александры Федоровны Хмѣлинской. Сконч. 12 марта 1869 г.». Размеры: 125 х 61 х 65 см.

Хмелинский Василий Васильевич (1847 г. р. – ум. 4 декабря 1877 г.). Горизонтально вытянутый памятник в виде пятигранного гроба из серого мрамора с прожилинами. Верхняя треугольная «крышка» четырехскатной формы с тремя ступенчатыми уступами. На западной стороне укреплен осьмиконечный кованый крест, по сторонам которого эпитафия, выполненная выемчатой резьбой: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Василья Васильевича Хмѣлинскаго. Скончался 1877 года декабря 4 дня». Основание – бетонная плита. Размеры: 126 х 60 х 64 см.

Василий Васильевич Хмелинский – псковский купеческий сын Василия Николаевича Хмелинского (1823 – 1899) и Марии Петровны 1-й (в девичестве Яковлевой) (1825 – 1866 г.).

Когда умерла мать Василия Васильевича, ему было 19 лет. Отец женился второй раз на Евфалии Петровне, которую прозывали по старому обыкновению Марьей Петровной Второй в память о первой супруге Василия Николаевича. Мачеха не могла влиять на воспитание повзрослевшего пасынка.

Согласно «Списку раскольников, проживающих в 3-й части города Пскова», составленному 31 марта 1872 г. под № 79-86 показаны: «Василий Николаев Хмелинский, псковский 1 гильдии купец, 49 лет. Его жена Эфалия 31 года. Его дети: Василий 25 лет, Елизавета 15 лет. Его прислуга: Степанида 28, Агафья 14, Федор 14 лет. Его брат Иван Хмелинский 40 лет»^[xiii].

Василий Васильевич умер в возрасте 30 лет от роду. После его смерти спустя годы за ним продолжал числиться дом на Сергиевской улице в Пскове. Согласно «Раскладочной ведомости оценки недвижимых имуществ домовладельцев г. Пскова, с показанием падающих на них с суммы оценки государственнаго налога в пользу казны на 1885 год», «в части 2-й г. Пскова по Сергиевской улице состоит каменный 2-х-этажный дом, два деревянных флигеля и надворная постройки наследственнаго купеческаго сына Василия Васильевича Хмелинскаго. Сумма оценки – 7350 рублей. Государственнаго налога по 1% – 73 р. 50 к. Земскаго налога по 6/7% – 63 р. Городскаго сбора по 1/3% – 24 р. 50 к.»^[xiv]. Тот же каменный двухэтажный дом показан в «Раскладочной ведомости» 1887 г., но уже с мезонином, тремя деревянными флигелями и надворными службами, «перешедшими к нему по наследству»^[xv].

Хмелинская Анна Антоновна (ок. 1820-х гг. – скончалась 17 апреля 1883 г.). Горизонтально вытянутый памятник в виде надгробия из серого ракушечника. На верхней плоскости памятника закреплен кованый осьмиконечный крест. На западной стороне эпитафия выемчатой резьбой: «На семъ мѣстѣ покоится тѣло рабы Божiей Анны Антоновны Хмѣлинской. Скончалась 1883 года апрѣля 17 дня». Размеры: 124 х 60 х 55 см.

А.А. Хмелинская – жена псковского купца 2-й гильдии Николая Ивановича Хмелинского. В газете «Псковские губернские ведомости» от 3 апреля 1857 г. сообщается: «Александровская Ратуша вызывает псковскую 2-й гильдии купеческую жену Анну Антонову Хмелинскую к выслушанию решения, по делу о взыскании ею с александровской мещанской жены Анны Прокофьевой Зеленовой, за забранную из лавки ея пшеничную муку 89 руб. 24 ¾ коп серебром»^[xvi]. Из этого объявления видно, что Анна Антоновна владела своей бакалейной лавкой, занимаясь продажей муки.

В конце декабря 1860 г. в Псковских губернских ведомостях был опубликован «Список лицам, принявшим участие в пожертвовании в пользу Псковскаго детскаго приюта Св. Ольги, взамен визитов в праздники Рожества Христова наступающаго Новаго 1861 года». В нем указаны Н. И. Хмелинский и его жена А. А. Хмелинская как податели 10 рублей милостыни на подарки детям-сиротам^[xvii].

Газета «Псковские губернские ведомости» от 2 июля 1883 г. извещала о том, что «псковский мировой судья 2 участка вызывает наследников к движимому имуществу, оставшемуся после смерти псковской купчихи Анны Антоновны Хмелинской, в срок, установленный 1241 статьей X т. I ч. Свода законов гражданских»^[xviii].

Хмелинский Семен Николаевич (1835 г. р. – скончался 17 марта 1899 г.). Памятник вертикальный из трех частей. Верхняя часть из серого мрамора в виде столпообразной часовенки, увенчана главкой с осьмиконечным кованым крестом. Углы оформлены округлыми пилястрами, «поддерживающими» двускатное покрытие. С западной стороны – арочная иконная ниша с литым образом «Не рыдай Мене Мати». Над нею по окружности надпись: «Помяни мя Господи, егда прiидеши во Царствiи своемъ». Под нишей надпись: «Покой Господи душу усопшаго раба Твоего Симеона». Средняя часть из серого мрамора кубической формы с резной выемчатой эпитафией на западной стороне: «На семъ мѣстѣ погребенъ Псковскiй купецъ Семенъ Николаевичъ Хмѣлинскiй. Сконч. 17 марта 1899 г. въ 1 часу дня». Нижняя часть – фундамент из красного гранита прямоугольной формы. Общие размеры: 280 х 83 х 65 см.

Согласно «Списку раскольников, проживающих в 3-й части города Пскова», составленному 31 марта 1872 г. под № 72-74 показаны: «Семен Николаев Хмелинский, псковский 2 гильдии купец, 37 лет. Его дети: Елизавета 12 лет и Михаил 9 лет»^[xix]. По данным исторической справки на памятник архитектуры – жилой дом Хмелинских на Запсковье (ул. Герцена, д. 6), «в декабре 1870 г. купеческого брата Семена Николаевича выбрали на первое четырехлетие в состав гласных Псковской городской Думы, сформированной по новому городовому положению Императора Александра II (одновременно были избраны в Думу и оба его брата).

На второе четырехлетие они не баллотировались, а с 1879 г. Василий и Семен 20 лет непрерывно были гласными Думы. В дальнейшем С. Н. Хмелинский самостоятельно вел торговлю льном, мукой, овощными и колониальными товарами, а также держал склад лесных материалов и дров, выбирая свидетельство купца 2-й гильдии»^[xx].

Хмелинский Василий Николаевич (1823–1899). Горизонтально вытянутый памятник в виде шестигранного гроба из черного мрамора с барельефным осьмиконечным крестом на верхней плоскости. Основание из прямоугольной плиты красного мрамора. Выемчатая эпитафия на западной стороне: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Василiя Николаевича Хмѣлинскаго, скончавшагося 5 iюня 1899 года въ 3 часа по полудни». На северной стороне надпись: «Ч(е)л(о)в(ѣ)цы что всуе мятемся, путь кратокъ есть имже течемъ, дымъ есть. Житiе се, пара и персть и пепелъ в малѣ является и вкорѣ погибнетъ». На южной стороне надпись: «Прiиде см(е)рть яко хищникъ, приступи тлитель, и разруши я, прiиде же и не суща мя яви, и быхъ яко не бывъ лежу н(ы)нѣ». Размеры: 151 х 80 х 65 см. Основание: 171 х 95 см.

В своих сочинениях с симпатией упоминает о псковских купцах Хмелинских классик русской литературы Николай Семенович Лесков, который лично был знаком с Василием Николаевичем Хмелинским и общался с ним во время приезда во Псков 12 июля 1863 г. Писатель отмечал, что «здесь, благодаря содействию одного моего товарища, я сошелся с купцом Васильем Николаевичем Хмелинским, человеком весьма здравомыслящим, очень богатым, большим ревнителем раскола и, кажется, несомненным другом властей а la Ковылин. Этот Меттерних “древнего благочестия” ни о ком не говорит худо: ни о православном архиерее, ни о властях, ни о “Колоколе” и его редакторе. У него все хорошие люди <…>. За то г. Хмелинский у всех и в чести, и в милости, и в силе, и даже в славе. У раскольников он столп, за который все стараются держаться и который сами все подпирают. Отец его (Николай Иванович. – А. П.) много пострадал за веру и, спокойно вынося все гонения, удержал своим примером других, изнемогавших под тягостью правительственного преследования. Сын идет дорогою своего отца»^[xxi]. По свидетельству Н. С. Лескова, «В. Н. Хмелинский также оказался жарким поборником школ» для старообрядцев, которые во время прежних гонений 1840-х гг. были в Пскове уничтожены^[xxii].

Первой женой В. Н. Хмелинского была Мария Петровна (в девичестве Яковлева) 1-я (1825–1866 г.). Ей «от отца достался каменный дом с пристройками на углу Рижской и Конной улиц на Завеличье. В конце 1850-х – начале 60-х гг. В. Н. Хмелинский перестроил весь этот комплекс зданий, со стороны Конной улицы он устроил старообрядческую моленную»^[xxiii]. После смерти Марии Петровны Хмелинскому перешел по наследству двор на Завеличье, который теперь называется двором П. Д. Батова.

Хмелинская Мария Петровна (1841 г. р. – скончалась 27 апреля 1884 г.). Вторая жена В. Н. Хмелинского – Мария (Евфалия) Петровна 2-я Хмелинская, урожденная Кокорева.

Памятник в виде шестигранного гроба из серого мрамора с прожилинами. На верхней плоскости надгробия закреплен кованый осьмиконечный крест. Основание – бетонная плита. На западной стороне выемчатая эпитафия: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло рабы Божiей Марiи Петровны Хмѣлинской 2-й. Скончалась 1884 апрѣля 27». Размеры: 124 х 57 х 52 см.

По свидетельству священника К. Е. Голубова, в 1866 г. «постигла скорбь семейство Василья Николаевича: любимейшая и достойнейшая любви, благоразумная советница и жена его Марья Петровна совершенно неожиданно, после кратковременной болезни – умерла, оставив хотя и взрослых уже – сына и дочь, но все-таки нуждающихся в хорошем нравственном направлении, которое только и могла внушить им почтеннейшая Марья Петровна. Впоследствии, недостаток благонравственнаго направления весьма вредно повлиял на сына единороднаго Василью Николаевичу – Василья Васильевича. Делать нечего, нужно покориться Божией воле»^[xxiv]. Духовный наставник псковских староверов Семен Афанасьевич Ефишов убедил вдового Василия Николаевича вступить во второй брак. «Известный в Москве купец старообрядец безпоповщинскаго согласия Василий Александрович Кокорев, имел при себе какую-то дальнюю родственницу, по имени Евфалию Петровну, бездетную вдову, которую и взял за себя замуж почетный Василий Николаевич, и сроднился с знаменитым Кокоревым. Замечательно – добавляет К. Е. Голубов – что Евфалия Петровна во Пскове имеет еще одно наименование, именно: Марья Петровна. После ли перекрещивания в безпоповство она так названа, или по привычке к наименованию первой жены (ибо покойницу называли Марья Петровна) так называется – об этом положительно не известно»^[xxv]. Отсюда и происходит это указание в надгробной эпитафии, что здесь погребена Мария Петровна 2-я.

Батов Петр Денисович (родился в 1850-х гг. – убит к 6 декабря 1918 г.).

Памятник вертикальный. Высокий железный осьмиконечный сварной крест, окрашенный коричневой краской. Основание из булыжных камней на цементном растворе, сложенных пирамидально в виде «Голгофы». С лицевой западной стороны в основание вмурована прямоугольная плита из черного мрамора с гравированной надписью-эпитафией: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Петра Дiонисовича Батова – псковскаго купца-старовѣра, коммерцiи совѣтника, потомственнаго почетнаго гражданина, разстрѣляннаго большевиками къ 6 декабря 1918 г.». Общие размеры: высота – 265 см, ширина каменного основания – 75 х 70 см. Крест. Высота – 175, ширина – 76 см.

П. Д. Батов родом из Тулы. Его отец – Дионисий Васильевич Батов (1823–1910) – знаменитый в России староверческий духовный наставник и писатель^[xxvi]. Дионисий Васильевич был лично знаком с Василием Николаевичем Хмелинским и состоял с ним в переписке. По рекомендации своего отца Петр устроился работать приказчиком к В. Н. Хмелинскому. Женившись на его дочери Елизавете Васильевне, он унаследовал после смерти своего тестя его состояние, которое значительно приумножил благодаря своим деловым качествам.

Для характеристики этого богатейшего псковского купца используем «Дело о представлении должностных лиц Псковской губернии к Высочайшим наградам в 1910 г.». Псковский губернатор граф Александр Васильевич Адлерберг 4 декабря 1910 г. обратился с представлением к господину министру торговли и промышленности Сергею Ивановичу Тимашеву «об исходатайствовании потомственному почетному гражданину Батову звания Коммерции Советника». Ввиду важности этого документа приведем его полностью. «Потомственный Почетный Гражданин Петр Дионисьевич Батов уже более 22 лет (с 1888 г.) лично ведет оптовую торговлю в весьма крупных для города Пскова размерах, перешедшую к нему по наследству после смерти тестя его Коммерции Советника Василия Николаевича Хмелинскаго, которую он с каждым годом все более и более расширяет; все торговое дело ведется им не только для личной выгоды, но и для оказания помощи и кредита мелким торговцам г. Пскова.

Независимо [от] торговли П. Д. Батов ведет еще правильно поставленное сельское хозяйство в своем крупном имении Харижи Порховскаго уезда. Являясь одним из самых щедрых жертвователей П. Д. Батов состоит членом во всех существующих в городе Пскове Благотворительных учреждениях и Обществах, содействуя как личным трудом, так равно и весьма крупными денежными пожертвованиями к более успешному развитию деятельности этих учреждений. Так, между прочим, им на личныя средства перестроена городская богадельня, на каковой предмет им затрачено из личных средств 11000 рублей. Кроме того, Потом. Почет. Гражд. Батов обладая очень большим капиталом весьма часто ссужает в необходимых случаях крупными суммами Псковское Городское Общественное Управление, причем неоднократно им были даны деньги без всяких процентов. Так, между прочим, в виду предстоящаго перехода в ближайшем будущем существующей в гор. Пскове телефонной сети в ведение города, на что потребуются со стороны города весьма значительныя затраты, П. Д. Батовым предложено на сей предмет одолжить Городскому Управлению сумму 40000 рублей на весьма выгодных для города условиях.

Представляя об изложенном на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства, и принимая во внимание весьма полезную торговую деятельность Потом. Почет. Гражд. П. Д. Батова не только для местнаго населения, но и далеко за пределы губернии, а равно в виду его выдающейся благотворительной деятельности, ходатайствую, не признано ли будет возможным испросить награждения П. Д. Батова званием Коммерции Советника, что, несомненно, еще более поощрило бы и воодушевило его полезную деятельность.

Посему считаю долгом присовокупить, что званием Потом. Почет. Гражданина П[етр] Д[ионисьевич] Всемилостивейше награжден 22 апреля 1907 г.»^[xxvii]. Это награждение было пожаловано П. Д. Батову «за его благотворительную деятельность, а равно и за его долголетнюю и весьма полезную службу в качестве Гласнаго Псковской Городской Думы»^[xxviii].

Кроме перечисленных выше общественных должностей Петр Дионисиевич с 1903 г. был «почетным членом псковскаго Губернскаго Попечительства Детских Приютов Ведомства учреждений Императрицы Марии»^[xxix]. В 1907 г. он упоминается как «член совета Общества взаимнаго кредита Псковскаго Уезднаго Земства»^[xxx], а также как «необязательный директор комитета попечения о тюрьмах»^[xxxi] и «попечитель над Псковским исправительным арестантским отделением»^[xxxii]. В то же время Батов состоял «членом совета Псковскаго Вольнаго Пожарнаго Общества»^[xxxiii], «членом Отдела Императорскаго Российскаго Общества Садоводства»^[xxxiv], «членом правления Императорскаго Российскаго общества спасения на водах»^[xxxv] и так далее.

В 1906 г. при своей городской усадьбе на Завеличье П. Д. Батов построил общественную старообрядческую моленную – златоглавый храм Покрова Богородицы, украшенный замечательными древними иконами^[xxxvi]. Позднее в 1909 г., когда по всем приходам города Пскова производился «кружечный сбор на нужды Псковскаго Отделения Попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых», в старообрядческой молельне П. Д. Батова была собрана третья по размерам сумма после Троицкого собора и Покровской церкви от Торга^[xxxvii].

В 1912 г. П. Д. Батов был одним из инициаторов создания в Пскове «кассы взаимной помощи служащих, мастеровых и рабочих электротехнического отдела Псковского городского общественного управления»^[xxxviii].

В годы Первой мировой войны П. Д. Батов активно участвовал во всех земских городских делах, служа гласным Псковской городской Думы и Губернского земского собрания, председателем продовольственного комитета, членом правления кассы городского и земского кредита и председателем Губернского по налогу с недвижимых имуществ присутствия.

Как следует из отчета о деятельности Псковского местного управления Российского общества Красного Креста за 1914 г., «на сооружение санитарного вагона для перевозки по трмвайному пути раненых со станции Псков в местные эвакуационные лазареты, на оборудование и содержание собственного санитарного поезда», «наиболее крупные пожертвования <…> поступили: от коммерции советника П. Д. Батова и от Псковского губернского земства по 1000 рублей <…>»^[xxxix].

После революции произошел развал фронта и захват немцами Пскова в 1918 г. В таких суровых условиях гражданской войны и оккупации наиболее деятельные и ответственные псковичи из числа местного дворянства и купечества, желая предотвратить хаос и разруху всего городского хозяйства, «10 апреля 1918 г. сформировали административный совет – совещательный орган при немецком командовании в Пскове. В его состав входили помещик Назимов, купец Батов» и другие. «Были восстановлены губернские и уездные земства, городская Дума и городская управа, полиция»^[xl]. С сентября 1918 г. шло формирование Особого Псковского добровольческого корпуса, как части белогвардейской Северной армии^[xli]. П. Д. Батов как начальник хозяйственного отдела Административного Совета Пскова оказывал поддержку этому корпусу денежным довольствием и провиантом.

Вот как отзывался о деятельности П. Д. Батова в своих мемуарах левый кадет В. Л. Горн: «Гораздо интереснее оказался самый факт открытия Псковской городской Думы. Состав этой Думы выгодно отличался уже тем, что в нем имелось все разнообразие местного обывательского контингента, начиная от чиновничества, местной разночинной интеллигенции и до торговцев и священников включительно. Для характеристики настроения нашей Думы достаточно сказать, что в конце концов, при единодушной поддержке всего левого крыла, в конце немецкой оккупации обязанности головы исполнял самый богатый человек в городе П. Д. Батов, – местный купец старовер, сумевший прекрасно наладить отношения со всем составом Думы, проявивший незаурядное общественное чутье, “большую работоспособность”»^[xlii].

Когда в ноябре 1918 г. в Германии вспыхнула революция, немецкие войска покинули Псков. Этим воспользовалось советское правительство для наступления. 25 ноября 1918 г. войска Красной Армии под командованием Яна Фабрициуса заняли Псков, вытеснив с боями малочисленные белогвардейские отряды^[xliii]. «В занятом Пскове большевики развернули свирепый террор. ВРК принял решение об аресте 600 заложников, около 100 из которых были почти сразу расстреляны. Были казнены псковский купец П. Д. Батов, известный в городе общественный деятель, отставной генерал Тюнегов, В. В. Голынский и др.»^[xliv].

В газете «Псковский набат» (органе Псковского комитета Партии коммунистов (большевиков) и Губисполкома) от 6 декабря 1918 г. в № 5 на с. 2. Опубликован расстрельный «Список № 2», «разстрелянных контр-революционеров» в котором перечислены 21 человек. Первым из них назван «Батов Петр Денисович – за снабжение деньгами и довольствием Северной армии». Так без суда и следствия на Сенной площади (ныне площадь Жертв революции) был невинно убит один из выдающихся общественных деятелей Пскова начала XX в.

После того как 25 мая 1919 г. в Псков вступили эстонские войска и белогвардейские отряды атамана С. Н. Булак-Балаховича, вдова П. Д. Батова Елизавета Васильевна добилась разрешения перезахоронить своего мужа по-христиански на Мироносицком кладбище на родовом участке.

Старинные надгробные памятники являются ценными историческими объектами, свидетельствующими о своей эпохе. Они содержат уникальную генеалогическую информацию, и часто относятся к художественным произведениям мемориального искусства. Сбережение псковских исторических кладбищ в целостности имеет непреходящее духовно-нравственное значение для связи поколений и культурной преемственности. Для староверов это еще и священная память о предках, трудами и деяниями которых крепла и развивалась духовная жизнь Древлеправославной Поморской Церкви в Пскове.

А.Б. Постников

[i] Государственный архив Псковской области. (Далее:ГАПО). Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 8183. Л. 1–11.

[ii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 8183. Л. 1.

[iii] ГАПО. Ф. 20. Канцелярия Псковского Губернатора. Оп. 1. № 1160. Л. 1–11.

[iv] ГАПО. Ф. 20. Канцелярия Псковского Губернатора. Оп. 1. № 1160. Л. 8.

[v] Годовиков И. Ф. Атлас рисунков древностей Пскова 1856–1866 гг. // ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 174. (Годовиков И. Ф.) О. Ф. 28006(5). РУК–31. Лист V.

[vi] Евлентьев К. Г. Указатель вещественным памятникам древности и старины, церковным и гражданским, в губернском городе Пскове и окрестностях его // Псковские губернские ведомости. – 1873 г. декабря 15. № 49. Часть неофициальная. – С. 421.

[vii] Ефимов А. Н. Единоверческая часовня. Уничтоженные святыни. // Новости Пскова. – 1999 г. июля 9. – С. 23.

[viii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7762. Л 11–11 об.

[ix] Филимонов А. В. Псков в 1920-1930-е годы. Очерки социально-культурной жизни. – Псков: Псковская областная типография, 2005. – С. 115.

[x] Псковский паломник. Выпуск 1. Храмы и монастыри города Пскова. / Составители: Н. В. Коломыцева (ГАПО), инокиня Фотиния (Парфенова). Под ред. архимандрита Ермогена (Муртазова). – Псков: Рождества Богородицы Снетогорский женский монастырь, 2009. – С. 85.

[xi] Голубов К. Е., священник. Безпоповцы в Пскове // Истина. Книжка 61. Январь и февраль 1879 г. – Псков: Славянская типография, 1879. – С. – 31–32, 34.

[xii] Там же. – С. 35.

[xiii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7727. Л. 7.

[xiv] Псковские губернские ведомости. (Далее:ПГВ) – 1885 г. мая 11. № 18. Часть официальная. – С. 118.

[xv] ПГВ. – 1887 г. апреля 18. № 15. Часть официальная. – С. 107.

[xvi] ПГВ. – 1857 г. апреля 3 дня. № 14. Часть официальная. Отдел местный. С. 74.

[xvii] ПГВ. – 1860 г. декабря 28. № 51. Часть неофициальная. – С. 1133.

[xviii] ПГВ. – 1883 г. июля 2. № 26. Часть официальная. – С. 246.

[xix] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7727. Л. 7.

[xx] Дом жилой Хмелинских. Город Псков, ул. Герцена, д. 6. Историческая справка. Электронный ресурс: http://pleskov60.ru/gertsena-6.html Сайт «Псков: история и архитектура». (Последнее обращение 01. 10. 2015 г.).

[xxi] Лесков Н. С. О раскольниках г. Риги, преимущественно в отношении к школам. 1863 // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 3. Сочинения 1862-1864. – М.: Терра, 1996. — С. 389.

[xxii] Лесков Н. С. Искание школ старообрядцами. Статья третья // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 6. Сочинения 1866-1869. – М.: Терра, 1999. – С. 389.

[xxiii] Ефимов А. Н. Псковские старообрядцы // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал ПГПИ. № 15. – Псков, 2001. – С. 140.

[xxiv] Голубов К. Е., священник. Указ.соч. – С. 39.

[xxv] Там же. – С. 40.

[xxvi] Хвальковский В. Н. Дионисий Васильевич Батов. Биографический очерк. // Деяния Второго Всероссийского Собора христианского Поморского церковного общества. – М., 1913. – С. 166-189.

[xxvii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 4. № 202. Л. 241–241 об.

[xxviii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 4. № 202. Л. 244.

[xxix] Адрес-календарь служащих в правительственных, общественных и благотворительных учреждениях Псковской губернии // Памятная книжка Псковской губернии на 1903 г. – Псков: Тип. Губ. Правл., 1903. – Отдел I. – С. 51.

[xxx] Памятная книжка Псковской губернии на 1907 г. – Псков: Тип. Губ. Правления, 1907. – С. 48.

[xxxi] Там же. – С. 56.

[xxxii] Там же. – С. 57.

[xxxiii] Там же. – С. 117.

[xxxiv] Там же. – С. 119.

[xxxv] Там же. – С. 122.

[xxxvi] Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. – Псков, 1913. – С. 257–258.

[xxxvii] Псковские епархиальные ведомости. 1909 г. 1-15 августа. № 15. Часть официальная. – С. 253.

[xxxviii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 1. № 2957. 32 л.

[xxxix] Псковская губерния в период Первой мировой войны по архивным документам. Сборник документов. – Псков: ГАУПО, ГАПО, 2014. – С. 617–620.

[xl] Иванов С. А. Красный Октябрь на Псковщине. – Л., 1967. – С. 210.

[xli] Белая борьба на Северо-Западе России / Составление, научная редакция, предисловие и комментарии доктора исторических наук С. В. Волкова. – М: ЗАО Центрполиграф, 2003. – С. 3.

[xlii] Юденич под Петроградом. Из белых мемуаров. – Л., 1927. – С. 28.

[xliii] Вершинин Л. А., Иванов С. А. В годы гражданской войны // Псковский край в истории СССР. – Лениздат, 1970. – С. 228.

[xliv] Михайлов А. А. Псков в годы Первой мировой войны. 1916-1917 гг. – Псков, 2014. – С. 262.

Березовая Лука – Куйбышев (Самара) – Екатериновка

Династия потомственных староверов-поморцев и служителей Древлеправославной Поморской Церкви Болтаевых связана с разными местами Самаро-Саратовского Поволжья. В 2022 году исполнилось 90 лет со дня кончины Григория Яковлевича – наставника Березово-Лукской общины и 15 лет со дня кончины его внука Антония Васильевича – наставника Самарской (Куйбышевской) общины. К этим датам по многочисленным пожеланиям родственников подготовлен этот материал по истории рода.

Во второй половине XIX века Болтаевы известны как жители с. Березовая Лука, расположенного на левобережье Волги при реке Чагре Николаевского уезда Самарской Губернии (позже Саратовской губернии).

Откуда они сюда пришли? Или были коренными жителями? – не известно. Можно сделать несколько предположений…

После Высочайшего Манифеста Екатерины II 1762 года эти земли активно заселялись староверами, переселившимися из Польши, Ветки и Стародубья.

Однако эти места известны тем, что еще в середине XVII века, во времена раскола Русской Православной Церкви и гонений на последователей истинной Веры Христовой здесь, на левобережье Волги, укрывались староверы от преследований.

Согласно словарю русских фамилий – фамилия Болтаев образована от мужского тюркского имени Болта (Балта) – «топор». Такое же значение имеет село Балтай (Вольского уезда) на правобережье Волги, Саратовской губернии, известное еще с XII–XIII веков. Возможно, на период присвоения крестьянам фамилий родоначальники семьи проживали в этом селе.

И вот семья Болтаевых в с. Березовая Лука…

Березовая Лука – в XIX веке это волостное село Николаевского уезда Самарской губернии, сегодня Духовницкого района Саратовской области.

По данным на 1851 год, из старообрядцев в селе проживали только беглопоповцы.

В 60-х годах XIX столетия число старообрядцев в селе исчислялось в 700 душ обоего пола.

В материалах ЦГАСО за 1890 г. имеются сведения о существовавшем без разрешения начальства, на тот период около 30 лет (примерно с 1860 г.), молитвенном доме неизвестно какого согласия.

По данным Первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., в данном населенном пункте проживало 1449 жителей обоего пола, из которых поморцев и иных безпоповцев было 390 человек.

На середину XIX века семья была бедной, возможно, из-за переселений. Но все представители этой семьи отличались тонким умом и наблюдательностью, стремлением к личным достижениям и стараниям во всем соблюдать принципиальность и порядок, а главное – стойкостью в вере отцов.

Из поминальных книжек и записей известны имена ранних представителей этого рода. Придерживаясь общепринятых правил, проставим примерные годы их рождения (число и месяц известны из семейного поминания): Димитрий (около 30-х годов ХIX века), его сын Ияков Димитриевич (около 50-х годов) с супругой Евдокией Ивановной.

Сын последних – Григорий Яковлевич Болтаев (23.01.1875 – 27.06.1932), из бедной семьи, в ранней юности (примерно в 16 лет) «отдан в зятья». Родители жены держали небольшую бакалейную торговлю. Вплоть до кончины последних все жили под одной крышей. С супругой Матроной Кузьминичной у них народилось 14 детей, в живых остались только 10 (1 сын и 9 дочерей). И опять все дети, а также впоследствии семья сына Василия жили одной большой семьей и неустанно трудились на земле.

Молитва и труд всегда были присущи этой семье, что и вывело ее из бедности. От рассвета до заката всей семьей работали в поле, а во время посевной или уборочной строили шалаши и там же ночевали и отдыхали днем в солнцепек.

В праздники до обеда молились, а потом выходили на поля. Даже на Пасху молились до среды, а потом старики молились, а молодежь выходила в поле, ведь «день год кормит». Сеяли злаковые: пшеницу, ячмень, овес, просо, подсолнух и сажали бахчу на 30-ти гектарах. В помощь к собственным силам были 3-4 лошади. Еще в хозяйстве были несколько коров и до 30 овец. С малинника собирали ягоду и сушили на зиму.

Когда урожай был убран, снаряжали обоз и ехали в Хвалынск на ярмарку. Везли все, что можно было продать или обменять. На ярмарке закупали все необходимое: мануфактуру, упряжь для лошадей, соль и сахар головками, чтобы хватило до следующего года.

Многочисленным девкам готовили приданое. Все самое лучшее и красивое одевали на праздники и в воскресные дни и всей семьей шли в моленную. На розговены готовили угощения и приглашали к себе в дом одноверцев. А также съезжались в родительский дом дети со своими семьями. Сам Григорий Яковлевич пек кренделя, у него они выходили самые вкусные, по особому рецепту.

Когда в начале ХХ века в селе Березовая Лука христиане задумались о строительстве молитвенного дома, Григорий Яковлевич Болтаев обратился к верующим – поморцам с предложением собрать средства и построить моленную. Деньги собирали всем миром. Когда же встал вопрос о выделении места под строительство, все отстранились. Никто не выделял участок земли под строительство – ни сельское общество, ни сами христиане. Когда Григорий Яковлевич предложил своим непосредственным соседям пополам поучаствовать в этом богоугодном деле и понимания также не нашел, он решил поставить Храм на задах своей усадьбы.

Новый молитвенный дом представлял большое деревянное (бревенчатое) строение с коньковой крышей. У входа был образ Креста Господня. Говорят, что были даже колокола. Престольный праздник был выбран Святителю Николе.

Внутри Храм был обустроен по всем правилам. Полный, в несколько ярусов, иконостас был специально заказан ко времени окончания строительства в Саратове. Перед иконостасом находился престол с распятием и Евангелием, у него, как правило, стоял наставник, а за ним по центру – певчие.

Продолжительное время наставником в общине был некий старец Лаврентий, в конце 20-х годов, переходя реку из соседней Екатериновки в Березовую Луку, он попал в полынью. Еще при нем и некоторое время после обязанности наставника исполнял Г. Я. Болтаев. А среди певчих был сын Григория Яковлевича – Василий Григорьевич (20.03.1893 – 18.12.1984) – в будущем духовный наставник Куйбышевской общины. По окончании с отличием 4-х классов сельской школы, несмотря на то, что он единственный мальчик в семье и некому было помогать родителям в поле, вместе со своими сверстниками односельчанами несколько лет обучался Священному Писанию и правилам Церкви Христовой, уставу службы и знаменному пению в с. Теликовка, что в 17 км от Березовой Луки, где на рубеже XIX – XX веков действовала, как именуют Самарские епархиальные ведомости, «раскольническая школа у крестьянина Тарасова и обучалось до 40 человек».

Во все времена христиане старались отдавать детей в брак «по вере». Парамон Егорович Капицын – служитель беглопоповской церкви с. Дураковки, восхищенный пением Василия Григорьевича, отдал свою дочь Евдокию в поморское согласие, где она приняла святое крещение, разделила с супругом все тяготы и лишения и до глубокой старости была верной помощницей по дому и воспитанию в вере пятерых детей.

В Русско-германскую войну 1914 года Василий Григорьевич был призван на воинскую службу и четыре года провел в плену на казенных работах, полуголодный, терпя побои и лишения. Бежав из плена, был призван в РККА делопроизводителем.

Григорий Яковлевич также был призван на фронт, и за это время хозяйство значительно пришло в упадок.

В то смутное время в области «гуляли» банды Плюсункова и Попова. Многих работавших на советскую власть расстреливали. Василий Григорьевич по Божию промыслу оставался невредим, хотя не однажды, как говорится, стоял под стволом. Работал счетоводом в казначействе и заведующим Ревкомиссией в сельсовете и на других важных должностях. По клевете своих односельчан был обвинен в поджоге стога сена и осужден на два года ссылки в п. Чусовой. По возвращении работал конюхом, а через некоторое время вновь переведен в контору.

В 1930 году семья Болтаевых была раскулачена, были отобраны земля, дом и скот. Григорий Яковлевич был осужден к 2 годам лишения свободы и 5 годам высылки за пределы Нижне-Волжского края. Вместе с сыном Василием он был выслан в Казахстан, остальным же членам семьи чудом удалось укрыться.

Моленную в с. Березовая Лука закрыли и растащили по бревнам, а дом Болтаевых перевезли в Духовницк, где располагалась начальная школа.

В ссылке Григорий Яковлевич и обрел свою кончину 27 июня 1932 г. Накануне он очень сильно просил сына отправить его домой. Василий Григорьевич, несмотря ни на какую опасность, по-христиански провожает отца в последний путь, изыскивает возможность и собственноручно делает ему гроб, не имея никаких богослужебных книг, по памяти отпевает погребение. Григорий Яковлевич Болтаев был посмертно реабилитирован только 16 января 1995 г.

Супруга Григория Яковлевича бежала в соседнее село Екатериновку, где проживали вышедшие туда замуж  дочери Феодосия и Анастасия, долго пряталась по чуланам. А позднее стала духовной руководительницей местных поморцев. Ее дело на духовном поприще позже приняли и дочери Землянухина Феодосья Григорьевна и Макарова Анастасия Григорьевна.

Екатериновка – село в Николаевском уезде Самарской губернии, а в настоящее время в Приволжском районе Самарской области. По местному преданию здешние староверы были из Донских казаков. По данным Первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., в данном населенном пункте  проживало 976 жителей обоего пола, из которых было 222 старообрядца безпоповского согласия.

В 1908 году в местном никонианском храме проходили собеседования самарского епархиального миссионера священника о. Димитрия Александрова со старообрядцами, для чего местными поморцами был вызван защитник староверия Л. Ф. Пичугин (с. Поим, Пензенской губернии). На собеседованиях также присутствовали старообрядцы разных согласий из сел Березовая Лука и Теликовка того же уезда. На этих собеседованиях присутствовали Григорий Яковлевич и Василий Григорьевич Болтаевы.

Семья Василия Григорьевича укрывалась сначала у родственников в г. Иващенков (ныне Чапаевск, Самарской области), а затем обосновалась в Куйбышеве.

В 1933 году Василий Григорьевич по амнистии возвращается к семье, которая к тому времени обосновалась в Куйбышеве. Здесь он поступает на работу на карбюраторный завод сначала грузчиком, а затем агентом отдела снабжения.

С первых дней своего пребывания в Куйбышеве Василий Григорьевич посещает все соборные службы в поморской общине брачного согласия и активно включается в жизнь общины.

Куйбышевские староверы-поморцы в то время не имели своего помещения и на соборные службы собирались по разным домам верующих, и найти их приезжим было практически невозможно. Предстоял праздник Рожества Христова. «Не может такого быть, чтобы староверы не собирались на молитву!» – сказал Василий Григорьевич и пошел бродить по городу в поисках одноверцев, не боясь очередных преследований. Вскоре он повстречал старичка с окладистой бородой, явно идущего в позднее время по важным делам. Подошел и поприветствовал его по-христиански. Оказался тот старичок одним из начетчиков поморской общины.

Часто бывая по работе в разных городах, он искал общения с местными христианами-поморцами, с которыми впоследствии поддерживал тесную связь.

По смерти о. Симеона Яковлевича Московского в 1957 г. Василий Григорьевич благословляется в духовные наставники. Его духовные чада вспоминают его как глубоко верующего и духовного человека, сочетавшего в себе одновременно такие черты характера, как строгость и доброта. Несмотря на длительную болезнь (в течение 16 лет), он до конца дней своих исполнял возложенные на него духовные обязанности, с любовью и пониманием относился к каждому приходящему в его дом христианину, исполняя крещение и принимая на исповедь, разделяя с ними все радости и беды.

Василий Григорьевич обладал прекрасным почерком, как гражданским, так и славянским шрифтом. До наших дней дошли его многочисленные тетради с канонами и знаменными песнопениями, которые ему приходилось переписывать из-за нехватки книг в то время.

18 декабря 1984 г. о. Василий тихо почил о Бозе. Его погребение было отслужено на дому тремя наставниками при большом стечении верующих г. Куйбышева и области.

Сын Василия Григорьевича – Антоний Васильевич (30.01.1913 – 29.03.2007) – настоятель Храма Самарской Старообрядческой общины Древлеправославной Поморской Церкви.

С семилетнего возраста он уже читал на соборных службах в Храме, построенном его дедом, бывшим для него всю жизнь непререкаемым авторитетом и примером для подражания (тогда это был псалом 33 «Благословлю Господа на всяко время».)

После побега от ареста и обосновавшись в г. Куйбышеве, начиная со строительства карбюраторного завода, он проработал на нем более сорока лет до выхода на заслуженный отдых: шлифовщиком, мастером и начальником цеха.

Антоний Васильевич был участником Финской войны 1939 г. и Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Служил в конном полку. Награжден орденами и медалями.

В 1946 г. Антоний Васильевич вступил в христианский брак с уроженкой  с. Тюхменево, Кузнецкого района, Пензенской области Евдокией Николаевной Жуковой, своими руками построил дом, в котором воспитал троих детей.

Одновременно с работой на производстве Антоний Васильевич посещал все соборные службы, участвовал в строительстве и обустройстве молитвенных домов.

По болезни о. Василия Григорьевича, оставившего служение  в 1980 г., Антоний Васильевич был благословлен третьим наставником Самарской общины, хотя и выполнял многие духовные обязанности уже с 1978 г.

В 1989–1990 гг. Антоний Васильевич одновременно с наставничеством был председателем общины. Будучи по жизни хорошим хозяином, он и позже уделял много времени и сил хозяйственным вопросам в Храме, многое делал своими руками, практически до самой болезни заготавливал уголь для кадила.

В 1990 г. скончался о. Киприан Николаевич  Кукушкин, вскоре отошел от духовных дел о. Василий Васильевич Хохлов. С этого времени о. Антоний принял все служения в крупнейшей общине Поволжья. 17. 07.1990 г. в Совете по делам религий Куйбышевской области А. В. Болтаев официально зарегистрирован наставником общины.

Трогательно было видеть, как, несмотря на плохие погодные условия и состояние здоровья, девяностолетний старец подходил к Храму, с усердием и безупречно выполнял все потребы и службы. Лишь последние годы жизни из-за старческой немощи о. Антоний стал посещать только праздничные соборные службы. Прихожане до сих пор отмечают и ценят своего духовного пастыря за его добродушие, скромность и бескорыстие.

Продолжительное время местных староверов опекали наставники Самарской общины Болтаевы Василий Григорьевич и Антоний Васильевич, находящиеся со многими из них в родстве.

Династия Болтаевых продолжается и сегодня. В Самаре – председатель поморской общины Павел Владимирович Половинкин (внук А. В. Болтаева), в Екатериновке одной из руководительниц местных староверов является Нина Ивановна Алексева (племянница В. Г. Болтаева и двоюродная сестра А. В. Болтаева).

«Пройдет время, – пишет в своих воспоминаниях Н. И. Алексеева, – и может кто-то из наших детей и внуков продолжит историю нашего рода, чтобы и другое поколение знало, кто и откуда их корни, кто их предки!»

П.В. Половинкин

Источники:

1. ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 58.
2. Гребнев М. Стремление неотписных раскольников Самарской епархии отделиться от союза с православною церковию и по церковным записям. Из истории раскола Самарской епархии в шестидесятых годах настоящего столетия (Продолжение) // Самарские епархиальные ведомости, № 7 от 1 апреля 1887 г.
3. ЦГАСО. Ф. 356. Оп. 1. Д. 263.
4. Населенные места Российской Империи в 500 и более жителей с указанием всего наличнаго в них населения и числа жителей преобладающих вероисповеданий по данным Первой Всеобщей Переписи населения 1897 г. Под ред. Н. А. Троицкаго. СПб., 1905.
5. Воспоминания А. В. Болтаева (1913-2007), записанные автором.
6. Решение Духовницкого районного суда Саратовской области от 26 апреля 1999 г. по делу № 2 – 88.
7. Справка Совета по делам религий по Куйбышевской области, выданная наставнику А. В. Болтаеву.
8. Столп истины. Газета. Самара, март 1998.
9. Архангельский В. Очерк раскола в с. Новых Костычах, Самарского уезда // СЕВ, № 3, 1870, н/ч, с. 49-59.
10. Алексеева Н. И. Богу верую! // Альманах краеведения села Екатериновка «Предки и потомки. Социальная память». 2015 г.
11. Дело гр. Болтаева Василия Григорьевича. 1927 – 1936 гг. ЦГАСО Ф. 2188, оп. 2, д. 53.

В этом году наша Церковь отмечает знаменательную дату – 300-летие со дня создания выдающегося памятника старообрядческой исторической и богословской мысли – «Поморских ответов». «Поморские ответы», или «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» были созданы в 1723 г. – спустя 70 лет после начала никоновской церковной реформы, когда открытые гонения на сторонников старой веры временно прекратились, и в истории староверия начался новый период, который обычно характеризуют как период созидания, организации общежительств, хозяйственной, религиозной и культурной жизни. После того как Петр I (царь с 1682 г., самостоятельно начал править с 1689 г.) провозгласил политику веротерпимости в государстве, первый — мученический — период истории староверия закончился, и положение староверов изменилось немного в лучшую сторону. Возникают такие духовные центры старообрядчества, как Стародубье, Ветка, Выг, Керженец, Невельское общежительство и другие. Эти духовные центры сыграли неоценимую роль в сохранении традиций древнерусской духовной культуры, но все они существовали или на окраинах империи, или вообще за границей, как Ветка и Невельское общежительство.

Иллюстрация. Выговское общежительство

Вместе с тем, несмотря на определенные послабления, государственная политика в отношении старообрядцев была достаточно непоследовательной, и при Петре I им тоже приходилось нелегко. Так, оставались в силе многие из прежних указов против сторонников старой веры, а в 1714 г. были изданы даже новые, дополнительные. Правительство хотя формально и признавало существование старообрядцев, и даже соглашалось видеть в них граждан, но делало это со значительными ограничениями: им разрешалось открыто жить в городах и селениях, но при этом они облагались двойным налогом. Кроме того, с каждого мужчины взимали по 50 рублей в год за ношение бороды. Со староверов взыскивали пошлину и в пользу новообрядческого духовенства. Тем самым поборы с ревнителей древлего благочестия стали важной статьей доходов и для правительства, и для духовенства. При этом староверы не пользовались никакими правами: им воспрещалось занимать государственную или общественную должность, не признавалось их свидетельство на суде против новообрядцев, при браках с новообрядцами старообрядцев приказывали обращать в новую веру, а за брачное сожительство без венчания — предавать суду, детей же отбирать и крестить в господствующей церкви. Но этого было мало. Старообрядцев хотели выставить на посмешище, и им было приказано носить особую унизительную одежду (мужчинам — однорядку с лежачим ожерельем и сермяжные зипуны с нашитыми «козырями» красного сукна, а женщинам — шапки с рогами и тоже сермяжный зипун с красным козырем).

Невзирая на такое тяжелое и унизительное положение, старообрядцы не желали изменять вере своих предков, а популярность старообрядчества в русском народе только увеличивалась. Этой популярности во многом способствовали и те серьезные изменения, которые в XVIII столетии произошли в самой господствующей церкви. Если первоначальную позицию господствующей церкви можно было охарактеризовать как обрядоверие «с обратным знаком» (поскольку оно не имело ни богословского, ни логического, ни исторического обоснования), то уже в петровский период появляются такие богословские сочинения высших церковных иерархов, в которых высказывались уже чисто протестантские и католические взгляды и намечался полный пересмотр традиционного православного воззрения на таинство, на единство формы и содержания.

Реформы Петра I, ориентированные на подражание Западу, протестантской Европе, захватили и церковь. После смерти патриарха Адриана в 1701 г. патриаршество фактически было упразднено. По словам князя Е. Н. Трубецкого, «церковь была в буквальном и техническом смысле обезглавлена». Вместо патриаршества и церковных соборов в 1721 г. вводилось коллегиальное управление под латинским названием «Коллегиум духовное», впоследствии переименованное в «Святейший Синод», — гражданское ведомство по делам религий, при котором заседали вызываемые по очереди для присутствия в Синоде архиереи (фактически с совещательным правом голоса). Реальное же руководство Синодом осуществлял гражданский чиновник — обер-прокурор, назначаемый императором из числа светских лиц.

Еще одним важнейшим изменением в жизни новообрядческой церкви было ограничение права свободного выбора мирянином своего духовного отца и отмена такого древнего института, как «покаяльная семья». Проводя в жизнь церковные реформы, утвержденные Большим московским собором 1666–1667 гг., власти пытались поставить этот институт под жесткий контроль. «На соборе 1667 г. принцип „покаяние вольно есть“ был ограничен, а в начале XVIII в. фактически отменен, тайну исповеди начали нарушать сперва в интересах уголовного расследования, а затем и политического; исповедь окончательно стала частью исключительной компетенции именно приходского священника, и духовничество превратилось в приходской институт»^[i].

Что касается церковного искусства, то здесь дела обстояли совсем плохо. Та «псевдоморфоза православия» (то есть облечение православия в несвойственные ему богословские формы мышления и выражения), которая, по словам богослова Г. В. Флоровского, произошла в новообрядческой церкви после никоновско-алексеевских «реформ», прежде всего, дала знать о себе в иконописи и богослужебном пении. С самого начала «реформы» «упорно насаждается мнение, что раньше у нас не умели ни богословствовать, ни петь, ни рисовать. Переориентировка на католическое понимание образа, понимание прогресса соответственно мирскому мироощущению влекут за собой отношение к традиционному православному искусству как к исторически пройденному этапу. Русская иконопись и русское пение, знаменный распев, объявляются варварским искусством, искусством для холопов и спешно заменяются западными. Эту замену стало делать легче особенно после того, как на все старое, традиционное русское православное искусство было поставлено клеймо “старообрядчества”»^[ii].

Как «раскольничье мудрование» был запрещен ряд древних изображений: «Отечество» (Троица Новозаветная), Господь Саваоф «в образе ветхолетнего мужа», Спас «Благое молчание», «Благоразумный разбойник», «образ Богородицы болящей (лежащей) при Рождестве Сына Божия и бабы при Ней» (в иконе Рождества Христова), Богоматерь Троеручица, образ Неопалимой Купины, образ Софии Премудрости Божьей и многие другие любимые в народе изображения.

Древнее иконописание было сплошь вытеснено салонной религиозной живописью, раболепно и неискусно подражавшей западным образцам и носившей громкое наименование «икон итальянского стиля» или «в итальянском вкусе», о которой Андрей Дионисьевич так отзывался в «Поморских ответах»: «Нынешние же живописцы, тое (то есть апостольское. — К. К.) священное предание изменивше, пишут иконы не от древних подобий святых чюдотворных икон греческих и российских, но от своеразсудительнаго смышления: вид плоти одебелевают (утолщают. — К. К.), и в прочих начертаниих не подобно древним святым иконам имеюще, но подобно латинским и прочим, иже в Библиях напечатаны и на полотнах малиованы. Сия живописательная новоиздания раждают нам сомнения…»^[iii].

Как писал П. Муратов, «в несколько десятилетий рассеялось все, что накоплялось веками. Иконостасы барокко и классицизма сменяли, где только возможно, древние новгородские и московские иконостасы. Старинные иконы сваливались в церковных подвалах или на колокольнях. Переписанными или искаженными они сохранились лишь в забытых церквах глухих городов или в Олонецких или Вологодских деревянных церквах, не знавших ни соседства, ни попечения помещика»^[iv]. «Веку Просвещения» не нужны были «черные доски». Так, по распоряжению Екатерины II из Успенского собора во Владимире был выброшен иконостас Андрея Рублева и заменен иконостасом барокко с ее собственным изображением в виде святой Екатерины. Один М. В. Ломоносов в XVIII в. проявил интерес к древней иконописи, и то лишь потому, что первоначальное образование получил не в Славяно-греко-латинской академии, а в Выговской поморской пустыни.

Аналогичные процессы происходили и в области церковного пения. Литургический знаменный распев, строгий и высоко духовный, был вытеснен из новообрядческих церквей песнопениями полусветского характера, построенными в соответствии с законами западноевропейской музыки, и продолжал существовать лишь в старообрядческих скитах и моленных. Увлечение западным пением было так сильно, что меняли даже внешность церковных певчих, прежде бородатых и одетых в полукафтанье, и одевали их в польскую одежду с закинутыми назад разрезными рукавами. Мужчинам стали брить бороды, дворовых девок стригли и одевали в мужскую одежду, чтобы и они пели в церквах высокими голосами. Слушатели во время службы иногда так забывались, что начинали аплодировать^[v]. Как здесь не вспомнить слова столпа православия св. Иоанна Златоуста: «Несчастный, тебе бы надлежало с трепетом и благоговением повторять ангельское славословие, а ты вводишь сюда обычаи плясунов, махая руками, двигаясь всем телом. Твой ум помрачен театральными сценами, и что бывает там, ты переносишь в церковь»?

На Западе уже с эпохи Возрождения культура лишь по имени была христианской, по сути же носила чисто светский характер. Это была культура расцерковленная, которая при этом считала себя единственной культурой. Все, что находилось вне ее, в том числе и культура церковная, вообще не считалось культурой. Так, было принято считать, что церковь исключает культуру. Начиная с Петра, эти мнения все более широко внедряются и в России. «Просвещенное» общество, в основном дворянство, реформированное Петром по своему вкусу, отрывается от церкви и от народа, отрывается от своего прошлого и от своей истории. «Пышный, мечтательный и смутный век “просвещения” мог терпеть веру только “рационализированную”, которую и несла расцерковленная “христианская” культура. В свете ее Церковь начинает представляться инородным и даже враждебным культуре телом, рассадником суеверий и тьмы, с которыми борются государство и просвещенное общество»^[vi]. С другой стороны, оказывалось всяческое покровительство представителям иноплеменных конфессий (взять хотя бы главную улицу Петербурга — Невский проспект: каких здесь только не было построено храмов!). Под особым и преимущественным покровительством государственной власти и законов оказывается протестантизм, по образцу которого была проведена петровская «реформация».

Вторично реформированная Петром господствующая церковь решила начать миссионерскую деятельность по обращению старообрядцев в свое лоно. Миссионеры начинали видеть в старообрядцах серьезных конкурентов. Уже с начала XVIII в. разгорается полемика господствующей церкви со старообрядцами, активизировавшаяся после учреждения Синода. Эта полемика позволила старообрядцам начать систематический сбор церковно-археологических свидетельств в защиту старой веры. Результатом этой деятельности явились такие фундаментальные полемико-догматические трактаты, как «Дьяконовы ответы» на 130 вопросов Нижегородского архиепископа Питирима (1719) и «Поморские ответы» на 106 вопросов синодального миссионера Неофита (1723). В создании этих произведений первостепенную роль сыграл Андрей Дионисьевич.

Иллюстрация. Андрей Дионисьевич

«Он первый понял, что нельзя продолжать своего отношения к никонианству на основе только эпического сознания и голословного верования, что старая вера заменена новою, и вместо истинного православия водворилось латинство. Нужно доказать и доказать фактами, что старые церковные обряды суть чины и обряды изначальные, древнерусские, унаследованные нами от древней греческой Вселенской церкви»^[vii]. Для этого Андрей Дионисьевич, разъезжая по разным городам по различным нуждам общежительства, в то же время не упускал случая изучить русские древности в разных монастырях, в Нижнем Новгороде, в Москве, в Твери, осмотреть древние иконы, кресты и старые рукописи и книги. С той же целью он рассылал по разным городам своих учеников, чтобы, если не купить, то, по крайней мере, сделать копии с древних икон и крестов и нужные выписки из старинных книг. Так была составлена знаменитая выговская библиотека, создано богатейшее собрание древнерусских и греческих икон.

Странствуя по русским городам, Андрей Дионисьевич от разных ученых людей получил кое-какие сведения в грамматике и в риторике, что впоследствии позволило ему заниматься самостоятельно. Однако, преуспев в этих науках, он не был вполне уверен в себе и не считал свои познания достаточными. «Он ясно сознавал, что мало знать факты, мало знать внешние свидетельства, необходимо еще владеть инструментом мышления, понимать существенные признаки предмета, уметь располагать свои мысли, и приводить их в стройный риторический и логический порядок, а всего этого нельзя достигнуть в совершенстве без руководительства ученого и знатного учителя»^[viii]. В Москве он услышал, что такой учитель есть в Киевской Духовной академии, и решил отправиться туда для получения высшего образования. Тем более что в Киев его влекло давнее желание «для самовидения древних святых свидетельств и для пользы всех древнее благочестие содержащих».

В компании московских купцов Андрей Дионисьевич вместе со своим учеником и келейником Мануилом Петровым отправился в Киев. Прибыв туда, они прежде всего отправились поклониться в Киевских пещерах мощам преподобных Антония и Феодосия Печерских, а затем — чудотворным иконам по всем киевским церквам и монастырям. Кроме паломнических, их интересовала и чисто практическая цель: сбор свидетельств, необходимых для доказательства истинности старых обрядов. Особенно ценным оказалось свидетельство от святых мощей преподобных Илии Муромца и Иосифа Многоболезненного: «на персех согбене руце, в десней руце сложены имея персты, яко же знаменуются двема перстома».

Под видом любознательного купца Андрей Дионисьевич отправился в Киево-Могилянскую академию и попросил у одного из преподавателей руководства в познании риторики, логики и философии. Тот, желая знать, насколько «купец» подготовлен, дал ему Библию и «повеле для лучшаго свидетельства ученым порядком написати ему слово. Приим же сей премудрый отец книгу, и отъиде во свое жилище. Изобрет же в ней приличную премудрому учению мудрую фему (тему — К. К.), взятую из премудрых притчей премудраго Соломона, еже есть: сотове медовни, словеса добра, сладость же их исцеление души».

На данную тему Андрей Дионисьевич достаточно быстро составил «Слово», которое привело преподавателя в восторг. Он приказал одному из учеников прочесть «Слово» вслух перед всеми учениками, а затем спросил их мнения по поводу прослушанного сочинения. Все принялись хвалить «Слово», приняв его за творение одного из древних авторов — одни за перевод греческого, другие — за перевод с латинского. Тогда преподаватель объявил им автора, чем привел учеников в немалое изумление. С этого времени Андрей Дионисьевич стал беспрепятственно посещать занятия в Академии, усердно изучая риторику, философию и богословие.

«Егда же блаженный он яко премудрая пчела, от всюду собирающая имство, к возделанию всесладчайших медвенных сотов, собра потребная тамо стяжания, ко укреплению и разпространению древняго благочестия, и видя духовныи свой корабль по премногусущь, невещественнымь богатством обременен, яко учением внешнимь, а наипаче получением очезрительных премногих тяжкоценных вещей, иже тех ради взыскания наипаче бысть Богу любезныи, иже человеком полезныи, иже антихристу, и его слугам страшныи… потом достизает богонасажденнаго не на востоце, но в полунощном окиана брезе, Выговскаго Богоявленскаго общежительнаго едема. И бяше всем обитателем общежительным и скитским неисповедимая радость о пришествии премудраго отца, и шед в часовню со отцы и братиею, прежде воздаша Богу благодарение, молебное пение, и поздравление отдаша»^[ix].

Полученные Андреем Дионисьевичем знания оказались просто неоценимыми при составлении им выдающегося памятника отечественной богословской, исторической и религиозно-философской мысли — «Поморских ответов». История создания этой книги, в подлиннике называющейся «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» и написанной на 366 листах (свыше 500 страниц современного книжного формата), такова: 22 апреля 1722 г. император Петр I издал указ, в котором предписывалось послать к староверам, проживающим в Олонецком уезде, из Синода «духовное лицо для разглагольствия о происходящем церковном несогласии и для увещания».

22 сентября на Олонецкие заводы прибыл синодальный миссионер иеромонах Неофит, ученик главного в то время гонителя староверов – архиепископа Нижегородского Питирима. Руководствуясь практикой своего учителя, Неофит послал выговцам приказ немедленно явиться для собеседования и разбора предложенных им 106 вопросов, угрожая в случае неявки «гражданским судом и казнью без пощады». Над Выговской киновией сгустились тучи — еще свежо было воспоминание о недавнем разгроме Керженских обителей. Промедление было смерти подобно. После поста и усердных молитв выговцы приступили к написанию требуемых ответов, и уже в июне 1723 г. рукопись «Поморских ответов» в двух экземплярах была сдана в канцелярию Петровских заводов в Олонце: первый экземпляр для самого иеромонаха Неофита, второй — «для хранения в Канцелярии».

Предисловие к «Ответам» гласило: «Мы, Древлеправославныя Церкве остальцы, от православных праотцев и отцев родившиися и научившиися, православных древних архииреов и прочих священных отец и святых российских чудотворцев святое и богопросвещенное благочестие по священным староцерковным книгам соблюдаем. Не новины какия затеяхом, не догматы своесмышленыя нововнесохом, не за своевольная предания утверждаемся, но готовая Древлеправославныя Церкве предания содержим, по готовым священным книгам службу Богу приносим, еже есть в готовей Древлеправославней Церкви пребываем, по божественному Златоусту: Церковь есть не стены и покров, но вера и житие, не стены церковныя, но законы церковныя»^[x].

4–5 сентября 1723 г. состоялось публичное собеседование Неофита с выгорецкими отцами, которые после «разглагольствия» были «отпущены с миром». Логическая аргументация синодального миссионера была исчерпана. Неофит был посрамлен, и в дальнейшем в своей «миссионерской» деятельности ему оставалось лишь прибегать к давно испытанному средству: «изыскивая старообрядцев, всяким принуждением и коварством приводя к своей церкви: непокоряющихся же сажая в тюрмы и во оковы и в канцелярии производя допросами коварными, приводя к новинам и неволею к своей церкви; а крепко стоящих записывая под двойной оклад и правя денги с них и за старые годы, с коего времени указ состоялся. И быстьхристианом от него великое гонение и истеснение»^[xi].

«Поморские ответы» явились коллективным трудом выговцев — в оригинале под ними стоят подписи девяти уполномоченных: Даниила Викулина, Ипатия Максимова, Петра Акиндинова, Михаила Андреева, Клима Ефремова, Ивана Михайлова, Павла Дементьева, Севастьяна Савинова и Антония Лукина. Однако, судя по всему, в действительности круг авторов «Ответов», возглавляемый Андреем Дионисьевичем, был гораздо шире. По особому плану множество людей занималось сбором документальных свидетельств и материалов для составления, а также сверкой и переписыванием набело «ответных книг». Ближайшими помощниками Андрея Дионисьевича были его брат Семен и Трифон Петров. Существует также предположение, что «Поморским ответам» предшествовало некое аналогичное сочинение, созданное иноками Соловецкого монастыря и положенное Андреем Дионисьевичем в основу своих ответов.

«Поморские ответы», направленные в защиту старой веры от нападок синодальных миссионеров, представляют собой самый настоящий свод знаний по богословию, церковной археологии и палеографии. В этом труде обобщен большой объем памятников письменности, иконописи и декоративно-прикладного искусства, содержащих свидетельства в пользу старых обрядов: около 130 печатных изданий, несколько десятков древних рукописей, в т.ч. знаменитый Изборник Святослава 1073 года, более 60 памятников церковной старины… В «Поморских ответах» выговские книжники также разоблачали подложные рукописи, изготовленные новообрядческими миссионерами, – «Деяния на еретика Мартина» и так называемый Требник митрополита Феогноста.

При этом, сосредоточиваясь на защите старой веры, выговские отцы в своих ответах старались избегать резких выражений и оскорбительных выпадов, спокойно, с многочисленными ссылками на исторические факты, на Священное Писание и произведения отцов Церкви, разбирали вопросы Неофита и давали исчерпывающее объяснение разногласий между старообрядцами и «великороссийской» церковью. По этому поводу киновиарх Выгорецкой обители Андрей Борисович (1734– 1791) в «Описании жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого» писал: «Андрей сам, что сочиняше, с великим опаством и рассмотрением, а особливо “Ответы” свои против Неофита, и с коим праведно рещи, что не точию читающим потребно ко укреплению древлецерковного благочестия, но еще весма годным и для сущей политики, ибо коль он в них умел учтиво и благопристойно во всем и со всеми персонами писменно беседовати, нисколько не раздражая их характера. Но при том нисколько не уступая и в заступлении древности». Когда Симеон Дионисьевич высказался за более резкую формулировку ответов, Андрей Дионисьевич сказал ему: «Брате любезный Симеоне! Уже нам российских архиереев и философов никакою ревностью не возвратити будет в свое состояние. Тако Богу изволившу содеватися в последнее печальное время. Но опасайся кийждо из нас да спасает душу свою. А к ним с почтением да ответствуем, и аки бы солию растворити честнословием наши словеса, по святому апостолу – благоумнее да пишем и глаголем. Ибо не научити их сим хотяще, но точию себе оным доставити желаем в благоспасительный покой»^[xii]. «Благоразумие Андрея Дионисьевича оказалось особенно полезным при составлении «Ответов». Опасение тогда требовалось исключительное. В 1719 году были разгромлены староверческие обители в Ряпино (ныне Эстония). 21 марта 1720 года, в результате доносов архиепископа Нижегородского Питирима, был казнен в Нижнем Новгороде диакон Александр. Его обезглавили, тело сожгли и прах бросили в Волгу. Из 94 скитов, находившихся в лесах Чернораменских Приволжья, Питирим не успел уничтожить только двух»^[xiii].

После краткого предисловия, в котором изложены причины неприятия старообрядцами официальной церкви (т.е. различные «нововводства» патриарха Никона) и указаны главные основания собственного учения, в «Поморских ответах» разрешается общий вопрос, «православно ли имели веру всероссийския земли от начала крещения», а затем подробно разбираются предложенные иеромонахом Неофитом 106 вопросов о старых и новых книгах, о разных обрядовых различиях и некоторые пункты догматического характера (об иерархии и таинствах). Отвечая на поставленные вопросы, Андрей Дионисьевич во всем блеске развернул свою эрудицию и выдвинул весьма богатый арсенал историко-археологических оснований в пользу старых обрядов.

Иллюстрация. Поморские ответы. 1723 г.

Большинство вопросов Неофита касалось общих для всего Древлеправославия тем, а потому и «Поморские ответы» стали своего рода манифестом всех старообрядцев и были приняты практически всеми старообрядческими согласиями (и беспоповцами, и поповцами) в качестве главного руководства для объяснения самого существа староверия — вплоть до наших дней. Наиболее обстоятельно в «Ответах» были рассмотрены вопросы о двуперстном крестном знамении, о погружательном крещении, сугубой аллилуйе, восьмиконечном кресте. Лишь девять последних вопросов касались особенностей беспоповского учения (вопросы 98–106). В ответах на эти вопросы Андрей Дионисьевич обосновывал богослужебную практику поморцев: доказывал возможность существования Церкви без священства и исполнения ряда таинств (в частности, крещения и исповеди) «по нужде» простыми мирянами, выбранными из народа. Особо рассматривался вопрос о таинстве причастия: по мнению поморцев, таинство причастия хотя и относится к «нужнопотребным», необходимым для спасения таинствам, однако после раскола Русской Церкви и отступления иерархии от истинной древлеправославной веры нет возможности совершать это таинство видимым образом. Старообрядцы не могут обращаться к «великороссийской» церкви, поскольку в ней отсутствует правильное священство. Что касается теоретической возможности существования священства и правильности исполнения им таинств, то «Поморские ответы» полностью ее не отрицали. Вместе с тем излагалось учение о духовном причастии, которое понималось как мистическое общение с Христом: «неимущии где причаститися, за неимение священника, чрез веру и добродетельное житие духовно причащаются, и тояжде (той же. — К. К.) благодати сподобляются»^[xiv]. На это есть многочисленные указания и в святоотеческой литературе. Так, блаженный Феофилакт Болгарский в «Благовестнике» так толкует слова Евангелия от Иоанна: «И ты можеши не токмо по тайному причащению ясти и пити плоть и кровь Владычню, но по иному образу».

«Поморские ответы» быстро разошлись по всей России в большом количестве списков (до нашего времени дошло более 200 списков этого произведения). Вместе с интересом к книге возрастал и авторитет ее авторов, сумевших в глухом северном краю в течение всего шести месяцев дать богословски выверенные, документально точные и в то же время дипломатичные ответы на специально сочиненные в Синоде вопросы, порой носившие прямо провокационный характер (в частности, вопросы о «благоверии» императора). Не потеряла книга своей значимости и злободневности и в наши дни. Поэтому до сих пор актуально звучат слова известного старообрядческого начетчика Ф. Е. Мельникова: «“Поморские ответы”, заключающие в себе основы староверия, остаются не опровергнутыми»^[xv].

***

Отдельно следует сказать о подлинных списках «Поморских ответов». Долгое время их судьба оставалась неизвестной, однако благодаря В. Г. Дружинину, обратившемуся к материалам Синодального архива, многое удалось прояснить. Опровержение «Ответов», после признанного неудачным «разглагольства» иеромонаха Неофита со старообрядцами было поручено ученому богослову Феофилакту Лопатинскому, который представил написанный им труд Синоду в 1734 г. Питирим, епископ Нижегородский, взял этот труд для просмотра, а в 1742 г. рукопись была направлена для нового рассмотрения и дополнения Арсению Мацеевичу, митрополиту Тобольскому, переведенному затем на Ростовскую митрополичью кафедру. Последний обратился в Синод (7 октября 1743 г.) с просьбой прислать ему для работы подлинный экземпляр «Поморских ответов», что и было исполнено 16 ноября того же года. Тогда же в архиве Синода было сделано подробное описание этой рукописи, однако о возвращении её в архив никаких данных не оказалось. В 1745 г. Арсений Мацеевич закончил редактирование и дополнение книг Феофилакта Лопатинского «Обличение неправды раскольнической». Арсением Мацеевичем было также составлено «Дополнение обличения Ответов раскольнических, пустосвятами выгорецкими предложенных». Несомненно, что для завершения всех этих работ автору потребовался бы оригинал «Поморских ответов». Однако просветительская деятельность митрополита внезапно оказалась прерванной, в апреле 1763 г. его вызвали в Синод, лишили святительского сана и заключили в Ревельскую крепость, где он и скончался в 1772 г. Эти события не могли не отразиться самым пагубным образом на судьбе личной библиотеки митрополита, где временно находился подлинный экземпляр «Поморских ответов». В 1763 г. по указу Сената была составлена опись библиотеки Арсения Мацеевича, по которой в ней числилось 337 рукописей и книг, однако «Поморских ответов» в их числе не оказалось. Как отмечает Н. Ю. Бубнов, «о дальнейшей судьбе этой примечательной рукописи за последующие полтора века можно только гадать»^[xvi]. Очевидно лишь то, что выполненное старообрядцами в 1911 г. издание «Поморских ответов» «в лист» в типографии Преображенского богадельного дома в Москве было осуществлено именно по этой рукописи. В. Г. Дружинин особо отметил воспроизведенное в этом издании факсимиле подлинных подписей вышеупомянутых выборных лиц от выгорецких скитов, пославших рукопись «на рассмотрение» иеромонаху Неофиту.

В том же 1911 г. в Москве было осуществлено ещё одно издание (Поморских ответов»: в типографии П. П. Рябушинского, в 4°, на средства Московского старообрядческого братства Честного и Животворящего Креста Господня. Оригиналом для этого издания послужила та же подлинная рукопись, что следует из её краткого описания, содержащегося в статье «От издателей», открывающей книгу. В этом описании приводится не только перечень подписей выборных лиц от семи поморских скитов и указывается расположение этих подписей в оригинале, но приведена скрепа синодального секретаря Ивана Муринова, идущая по листам книги и повторённая несколько раз. Как стало ясно лишь сравнительно недавно, В. Г. Дружинин имел возможность посмотреть и подержать в руках как имевшийся в распоряжении издателей оригинал «Ответов», так и второй подлинный экземпляр, предназначавшийся для отсылки императору и хранившийся, как можно предполагать, в канцелярии Петровских заводов. Обе эти рукописи В. Г. Дружинин нашёл в доме московского старообрядца-федосеевца Егора Егоровича Егорова (1863-1917), который взял с него слово сохранить этот визит в тайне. Как стало известно впоследствии, 1 экземпляр подлинных «Поморских ответов» с автографами выговских «отцов» был куплен собирателем у известного книготорговца С. Т. Большакова 15 февраля 1893 г. (№ 193 собрания Егорова) за 75 руб., а другой, предназначавшийся для императора – у М. Т. Вострякова в июне того же года (№ 194) за 100 руб. В 1919 г. коллекция Рукописей Е. Е. Егорова поступила в Российскую государственную библиотеку в Москве (РГБ), где и хранится поныне.

К.Я. Кожурин

[i] Стефанович П. С. Приход и приходское духовенство в России в XVI–XVII веках. М., 2002. С. 296.
[ii] Кутузов Б. П. Русское знаменное пение. М., 2002. С. 232–233.

[iii] Поморские ответы. М., 2004. С. 183.
[iv] Муратов П. Древнерусская иконопись в собрании И. С. Остроухова. М., 1914. С. 4.
[v] Преображенский А. В. Культовая музыка в России. Л., 1924. С. 70.
[vi] Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. М., 1997. С. 509.
[vii] Барсов Е. В. Четьи Минеи братьев Денисовых // Сборник статей в честь М. К. Любавского. Петроград, 1917. С. 668–669.
[viii] Там же. С. 670.
[ix] Житие и подвизи премудраго древняго благочестия учителя блаженнаго отца Андрея Дионисиевича, иже трудоподвижне написа за древнее святое благочестие преславныя книги ответственная, едину против нижеградскаго епископа Питирима: другую же против вопросов присланнаго от Синода иеромонаха Неофита // Сборник житий наставников Выга. БАН. Собр. Дружинина. № 647. Л. 177 об. – 178 об.
[x] Поморские ответы. С. 3.
[xi] Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни. М., 2005. С. 168.
[xii] Борисов А. Описание жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого. ИРЛИ. Усть-Цилемское собр. № 41. Л. 100 – 101.
[xiii] Заволоко И. Н. Странник, идущий в гору. Рига, 2004. С. 49.
[xiv] Поморские ответы. С. 324.
[xv] Мельников Ф. Е. Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999. С. 146.
[xvi] Бубнов Н. Ю. Поморские ответы – главная книга старообрядцев // Старообрядчество: история, культура, современность. Т. II: Материалы. М., 2005. С. 98.