В Пскове и Псковском уезде в XVIII в. проживало немало староверов из числа купцов, посадских людей, мещан, крестьян и ямщиков. Поэтому естественно, что для погребения умерших старообрядцы имели свои отдельные кладбища. В Государственном архиве Псковской области сохранилось дело Псковской духовной консистории за 1804 г. «о запрещении священникам псковоградских церквей Алексеевской и Богоявленской препятствовать раскольникам погребать своих родственников на отведенных им кладбищах»^[i]. Из него следует, что в Полицкой волости Псковского уезда с давних времен существовало поселение крестьян экономического ведомства и ямщиков, исповедовавших старую веру. Своих умерших родственников они хоронили на кладбище у деревни Бердово.

Когда место стало тесным и потребовалось расширение кладбища, крестьяне из окрестных деревень Ложнева, Бердова, Весёлкова, Клишова, Яблонец, Пожнищи, Подберезья, а также ямщики из деревни Портянниковой, через крестьянина Андрея Анкудинова 18 января 1804 г. обратились с просьбой в Нижний земский суд о разрешении им предоставить новый участок земли для совершения погребений своих родственников. «По свидетельству селскаго заседателя Пракофiя Иванова» просимое под кладбище место «оказалось положенiе свое имѣетъ отъ деревни Бердовой во 150-ти саженяхъ на которомъ издревле происходитъ погребенiе старообрядческихъ мертвыхъ телъ и оное лежитъ в праздности къ хлебопашеству по пещанному грунту неспособное и оное имеетъ обширности в длину 30, а поперегъ 24 сажени. На спросъ же ево прикосновенныхъ селенiй отъ обитателей словесно ему объявлено, что помянутое прежнее кладбище и впредь занимаемо быть погребенiемъ мертвыхъ телъ родственниковъ означенных просителей можетъ без всякаго прекословiя и со стороны ихъ неудовольствiя»^[ii].

Тем не менее, священники псковоградских церквей Алексеевской и Богоявленской препятствовали староверам погребать своих родственников на отведенных им кладбищах. Поэтому рассмотрев дело, Псковское губернское правление сообщило Псковской духовной консистории, чтобы она распорядилась уведомить священников о том, «дабы они означеннымъ въ дѣлѣ семъ раскольникамъ на отведенныхъ имъ кладбищахъ погребать тѣла родственниковъ ихъ не препятствовали». Таким образом, одно из старейших древлеправославных кладбищ в окрестностях Пскова действовало еще с XVIII в. при деревне Бердово. Ныне деревня Бердово административно присоединена к деревне Горнево. В XX в. кладбище увеличилось и стало общим, без различия вероисповедания, но там и до сих пор совершаются погребения псковских староверов.

В провинциальных городах из-за малоземелья с XIX в. допускалось создавать на одном кладбище отдельные участки для лиц различного вероисповедания.

В Пскове XIX века в центре древнего Мироносицкого кладбища, расположенного на Завеличье, сложился крупный участок, на котором погребали псковичей, исповедующих старую веру. В ГАПО в фонде Канцелярии Псковского Губернатора хранится «Дѣло о публичномъ погребенiи тѣла умершаго раскольника Яхнова». Оно было начато 5 ноября 1835 г. и окончено 8 октября 1838 г. Из него известно о погребениях псковских купцов-староверов на Мироносицком кладбище уже в 30-х гг. XIX в. Поводом для заведения дела стала жалоба на имя губернатора от псковского архиепископа Нафанаила «съ покорнѣйшею просьбою: употребить Начальственныя мѣры къ обузданiю своевольства Псковскихъ раскольниковъ, обнаруженнаго Октября 24-го числа 1835-го года публичнымъ погребенiемъ умершаго купца Яхнова»^[iii].

Согласно рапорту псковского полицмейстера майора Пылаева, выясняются обстоятельства похоронных проводов старообрядцев до Мироносицкого кладбища: «Раскольникъ Яхновъ умеръ въ 1835 году, въ собственномъ домѣ состоящемъ на Запсковье, а кладбище раскольничье состоитъ на Завеличьи; – слѣдственно проводамъ Яхнова ни какъ невозможно было миновать торговой площади, гдѣ на рынкѣ съ самаго разсвѣта дня, находится большее стеченiе простаго народа, при проводахъ же за гробомъ слѣдовали по обыкновенiю для отданiя послѣдняго долга родные и знакомые умершаго Яхнова, съзади коихъ ѣхало нѣсколько экипажей, но какъ пѣнiя во время сихъ проводъ, такъ и шедшихъ при гробѣ съ факелами не было, – а равно и ничего другаго, могущаго быть какимъ либо соблазномъ для народа»^[4].

К середине XIX в. староверческий участок Мироносицкого кладбища уже обрел свою территориально зримую границу, запечатленную на плане Пскова 1856–1857 гг., исполненном инженер-полковником И. Ф. Годовиковым. В его знаменитом «Альбоме рисунков древностей Пскова» на листе V представлен «план губернскаго города Пскова в существующем виде» с описанием на странице 476^[v]. Там можно видеть, что Мироносицкое кладбище обнесено вокруг оградой. Храм Святых Жен Мироносиц обозначен № 209. К западу от храма показаны три жилых двора для причта и богадельни. Вход на кладбище располагался с южной стороны, как и теперь. Общая территория кладбища разделена на два неравных участка. При этом один больший прямоугольник – это православное кладбище вокруг церкви, а другой участок за разграничительной линией примыкает к нему с северной стороны. Он имеет форму четырехугольника, сужающегося к западу. Это и есть старообрядческий участок кладбища, добавленный с XIX в. Таким образом, к 1856/57 г. старообрядческое городское кладбище было официально зарегистрировано властями, территориально оформлено и существовало в определенных границах, имея достаточно просторную площадь. Следует полагать, что разделительная линия, показанная на плане И. Ф. Годовиковым, обозначала ограду, поскольку таким же красным цветом изображены и внешние границы кладбища.

Сохранилось свидетельство псковского археографа и краеведа К. Г. Евлентьева от 1873 г., в котором он сообщает, что Мироносицкое кладбище являлось местом захоронения псковских староверов. В «Указателе вещественным памятникам древности и старины, церковным и гражданским в губернском городе Пскове и окрестностях его» К. Г. Евлентьев пишет о церквях в предместьях города, где, в частности, отмечено: «Мироносицкая (Св. Жен Мироносиц), построена в 1546 году. С 1786 года кладбищенская, приписана к собору. Место погребения старообрядцев: Хмелинских, Балагиных и других»^[vi].

В 1878 г. на староверческом участке Мироносицкого кладбища на средства псковского купца-старообрядца Ивана Егоровича Дервина была возведена каменная часовня, от которой теперь остались одни развалины^[vii].

В начале XX в. старообрядческий участок Мироносицкого кладбища упоминается в рапорте епархиального миссионера священника Николая Боголюбова в Псковскую духовную консисторию от 10 ноября 1903 г. В нем сообщается: «Особаго кладбища раскольники гор. Пскова не имѣютъ, а умершихъ хоронятъ на Мироносицкомъ кладбищѣ; богатые имѣютъ фамильные склепы, а для бѣдныхъ отведено особое мѣсто»^[viii].

Особенно трагичным для судьбы старых кладбищ было советское время. В стремлении «разрушить старый мир до основанья» уже 12 апреля 1918 г. Совет народных комиссаров принял декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг…»^[ix]. Этим актом открывалась кампания по уничтожению и сносу старых монументов и мемориалов, в том числе и на кладбищах. В ходе массового закрытия и упразднения действовавших приходов и обителей их кладбища оказались под угрозой уничтожения.

Первая пятилетка 1928/1929 – 1932/1933 гг., объявленная «пятилеткой безбожия», нанесла непоправимый урон русской духовной культуре. По плану руководителей страны в это время ставилась задача покончить с существованием церкви и религии. Одновременно провозглашалась цель догнать и перегнать капиталистические страны по всем направлениям развития народного хозяйства и промышленного производства. В ходе индустриализации объявлена гонка по выплавке чугуна, стали и прочих металлов. Тогда по всей стране в металлолом были сданы старинные колокола, чугунные намогильные кресты и ограды с кладбищ.

Большие беды и разорение принесла Великая Отечественная война. Псков лежал в руинах. В 1950-е гг. для укладки бортовых камней, разграничивающих мостовые и тротуары на центральных улицах города, были выломаны и изъяты гранитные поребрики со всех старых кладбищ, где они служили основанием для оградок. Даже некоторые небольшие плоские памятники были использованы в этих целях. В результате послереволюционного вандализма, агрессивного атеизма, разрушения традиций были безвозвратно утрачены тысячи псковских памятников.

Те же, что остались, были сильно повреждены, перемещены или повержены, использованы вторично другими владельцами. Старые могилы были заняты для новых захоронений, а их ограды утрачены. Таким образом, исторические границы родовых и семейных участков зачастую были нарушены и заново перекроены оградами новейшего времени. Поэтому восстанавливать исторические границы старых участков на кладбище весьма проблематично. Для сохранения старинных памятников следует исходить из сложившихся к настоящему времени условий их расположения в окружении позднейших захоронений.

Благодаря усилиям реставраторов и псковского отделения ВООПИК, по постановлению Совета Министров РСФСР № 1327 от 30. 08. 1960 г. были взяты на охрану архитектурные памятники республиканского значения «Церковь Жен Мироносиц со Скудельниц. 1546 г. – XIX в.» (Псков, улица Коммунальная, д. 13) и «Часовня-усыпальница XVII в. у церкви Жен Мироносиц со Скудельниц». «Решениями Псковского горисполкома от 11 марта 1970 года и 14 января 1976 года» Мироносицкое кладбище было «закрыто для массовых захоронений вокруг церкви»^[x].

Старинный мемориальный некрополь купцов Хмелинских оказался потеснен и окружен позднейшими захоронениями, производившимися в советское время православными, либо религиозно равнодушными людьми, которые уже не соблюдали требований о раздельном погребении представителей разных вер. Уже с 30-х гг. XX в. появилась порочная практика захвата чужих могил и вторичного использования надгробных памятников. Особенно часто стали совершаться похороны иноверцев на старообрядческом участке Мироносицкого кладбища после Великой Отечественной войны. Дореволюционные участки кладбища, сформированные по плану, имели ровные прямоугольные границы, разделенные дорожками и аллеями определенной ширины. В советское время сложившиеся прежде участки стали заниматься новыми погребениями, а их границы размывались хаотично образующимися новыми захоронениями, заполнявшими все свободные места, в том числе и дорожки. При этом границы старых могил искажались разрушениями ограждений. Внешний вид некрополя безвозвратно пострадал из-за уничтожения, перемещения и самовольного захвата чужих памятников. Таким образом, прилегающие с четырех сторон к некрополю Хмелинских и Батова погребения сложились, судя по эпитафиям, в период с 1927 г. по 2002 г.

В период лихолетья старинные каменные памятники рода Хмелинских были перевернуты святотатцами, похитившими из-под них мраморные плиты-основания для вторичного использования. При этом оказались разбиты на составные части вертикальные надгробия, а мраморные надгробники перевернуты и смещены в беспорядке, как большие льдины, выброшенные на берег в ледоход. Все металлические кресты, а также кованая ограда этого участка оказались утрачены.

Движимые велением сердца, прихожане Псковской старообрядческой общины на общем собрании 17 ноября 2013 г. приняли решение о проведении ремонтно-реставрационных работ на родовом некрополе именитых псковских купцов-староверов Хмелинских и Батова, разоренном в советское время на Мироносицком кладбище города.

Этот родовой участок находится в центральной части кладбища, на возвышенности, к северу от церкви Святых Жен Мироносиц, в 13 метрах от юго-западного угла разрушенной староверческой часовни 1878 г., являющейся объектом культурного наследия.

Примечательно, что большинство надгробий рода Хмелинских выполнены в едином стиле. Шесть памятников имеют вид каменных гробов, высеченных из цельных кусков мрамора, гранита и ракушечника. Для Пскова это редкий тип надгробий. Аналоги их есть на кладбищах Санкт-Петербурга. Но в Пскове на других исторических кладбищах они больше не встречаются.

В ходе восстановительных работ при планировке территории и удалении корней дерева для выравнивания плит-оснований на прежних местах были обнаружены верхние части склепов. По-видимому, они представляли собой четырехстенные прямоугольные каменные сооружения, сложенные из известняковых плит с добавлением красного кирпича. Их внутренние размеры соответствовали помещенному в них гробу. Сверху склепы перекрывались толстой известняковой плитой, на которую, в свою очередь ложилось гранитное или мраморное основание памятника.

Только один памятник Семену Николаевичу Хмелинскому имеет вид вертикальной столпообразной каменной часовенки, сложенной из трех частей. Подобные надгробия конца XIX в. можно считать типовыми. Они различаются декоративными деталями, общими габаритными размерами, надписями и материалом. Несколько экземпляров их можно увидеть как на Мироносицком, так и на Дмитриевском кладбищах, однако все они, как правило, имеют утраты, вторично использованы, перелицованы или разбиты на части. Таким образом, поврежденному памятнику был возвращен первоначальный облик.

В восстановительных работах принимали участие руководители общины М. В. Радионов и А. Б. Постников, члены общины и прихожане С. В. Котов, П. И. Дроздов, А. П. Федоров, а также сочувствующий доброму делу пскович М. В. Лебедев. Освящение установленного креста П. Д. Батову и обновленных памятников Хмелинским совершил духовный наставник А. Г. Косолапов при участии клира храма Святителя Николы от Каменной ограды. 7 октября 2015 г. в поминовение погребенных здесь псковских купцов была отслужена заупокойная лития.

В июле 2016 г. для определения границ участка были привлечены инженеры-геодезисты из ООО «ПсковГеоКадастр» А. И. Егоров и О. В. Данилова. С помощью инструментального геодезического обследования на местности были нанесены точки координат на топографической подоснове масштаба 1: 500.

В настоящее время общая площадь восстановленного участка рода Хмелинских на Мироносицком кладбище составляет 20,2 м². Следует заметить, что первоначально семейный участок Хмелинских был почти в два раза больше по площади. Но в советское время после разорения восточная часть родового некрополя была занята другими людьми, которые захоронили здесь своих покойников. Поэтому некоторые намогильные памятники Хмелинских были утрачены, а прах их потревожен. Это касается и захоронения П. Д. Батова, погребенного здесь же вместе со свойственниками по линии жены. К сожалению, его памятника не сохранилось. Чтобы восстановить историческую и молитвенную память об этом замечательном земляке, Псковская старообрядческая община воздвигла ему намогильный поклонный крест.

В соответствии с Федеральным законом от 25 июня 2002 г. N 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», в целях сбережения восстановленных надгробных памятников, ввиду их историко-культурной значимости, Псковская старообрядческая община обратилась в Комитет по охране памятников истории и культуры Псковской области с предложением зарегистрировать «Мемориальное родовое захоронение псковских купцов-староверов Хмелинских и Батовых, 1863–1918 гг.» как вновь выявленный объект культурного наследия местного значения, для чего автором этих строк была составлена историческая справка и проект границ территории памятника. В результате, после проведения экспертизы, состоялось признание этого мемориала как обладающего признаками объекта культурного наследия, что явилось основанием для принятия решения о его включении в единый государственный реестр объектов культурного наследия народов Российской Федерации со статусом памятника истории и культуры местного значения.

Впоследствии, по доброй воле М. В. Радионова, произошла замена памятного креста П. Д. Батову на новый, более качественный и красивый, с широким профилем и правильных пропорций. 5 сентября 2021 г. состоялось его освящение. Таким образом, старообрядческий мемориальный участок на кладбище ныне приобрел ухоженный и благопристойный вид, что позволит сохранить его существование на будущие времена.

В ходе восстановительных работ возникла необходимость выяснить судьбы и биографии псковских купцов-староверов Хмелинских и Батова, похороненных на Мироносицком кладбище. Так как история этих знаменитых во Пскове купеческих родов весьма богата и обширна, ниже в хронологической последовательности приводятся лишь некоторые далеко не полные справочные сведения к жизнеописанию отдельных представителей их рода, чьи восемь памятников были восстановлены на кладбище.

Хмелинский Николай Иванович (1794–1863). Его памятник в виде шестигранного гроба из черно-серого мрамора. Верхняя «крышка» покатой формы. На верхней плоскости надгробия закреплен кованый осьмиконечный крест. На западной стороне выемчатая эпитафия: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Николая Ивановича Хмѣлинскаго. Скончался 1863 года октября 5 дня». Основание – известняковая и бетонная плита. Размеры: 146 х 67 х 65 см. Основание: 143 х 63 см.

Для характеристики этого человека приведем отзыв о нем псковского единоверческого «миссионера-священника» Константина Голубова, издателя журнала «Истина» антистароверческой направленности, выходившего в Пскове в 1868–1886 гг. Поскольку в задачу К. Е. Голубова входило «обличать раскол», его трудно заподозрить в расположении к старообрядцам. Вот что он пишет в своей статье «Безпоповцы в Пскове» (1879 г.): «Главным руководителем почти всех псковских безпоповцев был во время оно псковский купец Николай Иванович Хмелинский, человек весьма благоразумный, и по наружности своей весьма благообразный, об нем говорил Гавриил Назарьевич Хмелинский: что он был некогда крепостным человеком деревни Хмелева, или Хмелищи, лежащей между Островским и Новоржевским уездами, но по каким-то обстоятельствам, освободился от крепостной зависимости и сделался прежде псковским мещанином, а потом и купцом сначала второй а наконец и первой гильдии, и коммерческими оборотами составил себе значительный капитал, приобрел несколько домов в Пскове. Имел он трех сыновей: Василия, Симиона и Ивана, которых при жизни своей оженил и разделил им в наследство имение свое. Николай Иванович Хмелинский пользовался громадным уважением, не только от псковских безпоповцев, но и от столичных петербургских. <…> Благодаря покровительству могущественного Николая Ивановича Хмелинского, псковская молельная, в самые трудные стеснительные времена пользовалась совершенною свободою. <…> После того, как [в 1860 г. – А. П.] сгорела общественная молельня, псковские безпоповцы начали собираться для Богомоления на Запсковьи в доме своего покровителя Николая Ивановича Хмелинского, который, не смотря на все свое могущественное влияние, не мог исходатайствовать дозволения для построения новой молельни»^[xi].

Священник К. Е. Голубов оставил свои воспоминания и о погребении Н. И. Хмелинского на Мироносицком кладбище. «Наконец, через 3 года после сгорения общественной молельни, умер 1863 году защитник и представитель псковских безпоповцев Николай Иванович Хмелинский; это была вторая более чувствительная потеря в религиозном отношении для всех псковских безпоповцев. “Кто теперь нас защитит? Кто теперь нас сохранит?” – говорили с плачем безпоповцы. Действительно – все жители города Пскова с уважением проводили в могилу бренные останки достоуважаемого Николая Ивановича, который во всю свою жизнь не сделал никому никакой неприятности»^[xii].

Хмелинская Александра Федоровна (ум. 1869 г.). Горизонтально вытянутый надгробник из черного мрамора с фигурно изогнутыми стенками. На верхней плоскости памятника в возглавии изображение восьмиконечного креста, выполненное обронной резьбой. Ниже эпитафия: «На семъмѣстѣ погребено тѣло рабы Божiей Александры Федоровны Хмѣлинской. Сконч. 12 марта 1869 г.». Размеры: 125 х 61 х 65 см.

Хмелинский Василий Васильевич (1847 г. р. – ум. 4 декабря 1877 г.). Горизонтально вытянутый памятник в виде пятигранного гроба из серого мрамора с прожилинами. Верхняя треугольная «крышка» четырехскатной формы с тремя ступенчатыми уступами. На западной стороне укреплен осьмиконечный кованый крест, по сторонам которого эпитафия, выполненная выемчатой резьбой: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Василья Васильевича Хмѣлинскаго. Скончался 1877 года декабря 4 дня». Основание – бетонная плита. Размеры: 126 х 60 х 64 см.

Василий Васильевич Хмелинский – псковский купеческий сын Василия Николаевича Хмелинского (1823 – 1899) и Марии Петровны 1-й (в девичестве Яковлевой) (1825 – 1866 г.).

Когда умерла мать Василия Васильевича, ему было 19 лет. Отец женился второй раз на Евфалии Петровне, которую прозывали по старому обыкновению Марьей Петровной Второй в память о первой супруге Василия Николаевича. Мачеха не могла влиять на воспитание повзрослевшего пасынка.

Согласно «Списку раскольников, проживающих в 3-й части города Пскова», составленному 31 марта 1872 г. под № 79-86 показаны: «Василий Николаев Хмелинский, псковский 1 гильдии купец, 49 лет. Его жена Эфалия 31 года. Его дети: Василий 25 лет, Елизавета 15 лет. Его прислуга: Степанида 28, Агафья 14, Федор 14 лет. Его брат Иван Хмелинский 40 лет»^[xiii].

Василий Васильевич умер в возрасте 30 лет от роду. После его смерти спустя годы за ним продолжал числиться дом на Сергиевской улице в Пскове. Согласно «Раскладочной ведомости оценки недвижимых имуществ домовладельцев г. Пскова, с показанием падающих на них с суммы оценки государственнаго налога в пользу казны на 1885 год», «в части 2-й г. Пскова по Сергиевской улице состоит каменный 2-х-этажный дом, два деревянных флигеля и надворная постройки наследственнаго купеческаго сына Василия Васильевича Хмелинскаго. Сумма оценки – 7350 рублей. Государственнаго налога по 1% – 73 р. 50 к. Земскаго налога по 6/7% – 63 р. Городскаго сбора по 1/3% – 24 р. 50 к.»^[xiv]. Тот же каменный двухэтажный дом показан в «Раскладочной ведомости» 1887 г., но уже с мезонином, тремя деревянными флигелями и надворными службами, «перешедшими к нему по наследству»^[xv].

Хмелинская Анна Антоновна (ок. 1820-х гг. – скончалась 17 апреля 1883 г.). Горизонтально вытянутый памятник в виде надгробия из серого ракушечника. На верхней плоскости памятника закреплен кованый осьмиконечный крест. На западной стороне эпитафия выемчатой резьбой: «На семъ мѣстѣ покоится тѣло рабы Божiей Анны Антоновны Хмѣлинской. Скончалась 1883 года апрѣля 17 дня». Размеры: 124 х 60 х 55 см.

А.А. Хмелинская – жена псковского купца 2-й гильдии Николая Ивановича Хмелинского. В газете «Псковские губернские ведомости» от 3 апреля 1857 г. сообщается: «Александровская Ратуша вызывает псковскую 2-й гильдии купеческую жену Анну Антонову Хмелинскую к выслушанию решения, по делу о взыскании ею с александровской мещанской жены Анны Прокофьевой Зеленовой, за забранную из лавки ея пшеничную муку 89 руб. 24 ¾ коп серебром»^[xvi]. Из этого объявления видно, что Анна Антоновна владела своей бакалейной лавкой, занимаясь продажей муки.

В конце декабря 1860 г. в Псковских губернских ведомостях был опубликован «Список лицам, принявшим участие в пожертвовании в пользу Псковскаго детскаго приюта Св. Ольги, взамен визитов в праздники Рожества Христова наступающаго Новаго 1861 года». В нем указаны Н. И. Хмелинский и его жена А. А. Хмелинская как податели 10 рублей милостыни на подарки детям-сиротам^[xvii].

Газета «Псковские губернские ведомости» от 2 июля 1883 г. извещала о том, что «псковский мировой судья 2 участка вызывает наследников к движимому имуществу, оставшемуся после смерти псковской купчихи Анны Антоновны Хмелинской, в срок, установленный 1241 статьей X т. I ч. Свода законов гражданских»^[xviii].

Хмелинский Семен Николаевич (1835 г. р. – скончался 17 марта 1899 г.). Памятник вертикальный из трех частей. Верхняя часть из серого мрамора в виде столпообразной часовенки, увенчана главкой с осьмиконечным кованым крестом. Углы оформлены округлыми пилястрами, «поддерживающими» двускатное покрытие. С западной стороны – арочная иконная ниша с литым образом «Не рыдай Мене Мати». Над нею по окружности надпись: «Помяни мя Господи, егда прiидеши во Царствiи своемъ». Под нишей надпись: «Покой Господи душу усопшаго раба Твоего Симеона». Средняя часть из серого мрамора кубической формы с резной выемчатой эпитафией на западной стороне: «На семъ мѣстѣ погребенъ Псковскiй купецъ Семенъ Николаевичъ Хмѣлинскiй. Сконч. 17 марта 1899 г. въ 1 часу дня». Нижняя часть – фундамент из красного гранита прямоугольной формы. Общие размеры: 280 х 83 х 65 см.

Согласно «Списку раскольников, проживающих в 3-й части города Пскова», составленному 31 марта 1872 г. под № 72-74 показаны: «Семен Николаев Хмелинский, псковский 2 гильдии купец, 37 лет. Его дети: Елизавета 12 лет и Михаил 9 лет»^[xix]. По данным исторической справки на памятник архитектуры – жилой дом Хмелинских на Запсковье (ул. Герцена, д. 6), «в декабре 1870 г. купеческого брата Семена Николаевича выбрали на первое четырехлетие в состав гласных Псковской городской Думы, сформированной по новому городовому положению Императора Александра II (одновременно были избраны в Думу и оба его брата).

На второе четырехлетие они не баллотировались, а с 1879 г. Василий и Семен 20 лет непрерывно были гласными Думы. В дальнейшем С. Н. Хмелинский самостоятельно вел торговлю льном, мукой, овощными и колониальными товарами, а также держал склад лесных материалов и дров, выбирая свидетельство купца 2-й гильдии»^[xx].

Хмелинский Василий Николаевич (1823–1899). Горизонтально вытянутый памятник в виде шестигранного гроба из черного мрамора с барельефным осьмиконечным крестом на верхней плоскости. Основание из прямоугольной плиты красного мрамора. Выемчатая эпитафия на западной стороне: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Василiя Николаевича Хмѣлинскаго, скончавшагося 5 iюня 1899 года въ 3 часа по полудни». На северной стороне надпись: «Ч(е)л(о)в(ѣ)цы что всуе мятемся, путь кратокъ есть имже течемъ, дымъ есть. Житiе се, пара и персть и пепелъ в малѣ является и вкорѣ погибнетъ». На южной стороне надпись: «Прiиде см(е)рть яко хищникъ, приступи тлитель, и разруши я, прiиде же и не суща мя яви, и быхъ яко не бывъ лежу н(ы)нѣ». Размеры: 151 х 80 х 65 см. Основание: 171 х 95 см.

В своих сочинениях с симпатией упоминает о псковских купцах Хмелинских классик русской литературы Николай Семенович Лесков, который лично был знаком с Василием Николаевичем Хмелинским и общался с ним во время приезда во Псков 12 июля 1863 г. Писатель отмечал, что «здесь, благодаря содействию одного моего товарища, я сошелся с купцом Васильем Николаевичем Хмелинским, человеком весьма здравомыслящим, очень богатым, большим ревнителем раскола и, кажется, несомненным другом властей а la Ковылин. Этот Меттерних “древнего благочестия” ни о ком не говорит худо: ни о православном архиерее, ни о властях, ни о “Колоколе” и его редакторе. У него все хорошие люди <…>. За то г. Хмелинский у всех и в чести, и в милости, и в силе, и даже в славе. У раскольников он столп, за который все стараются держаться и который сами все подпирают. Отец его (Николай Иванович. – А. П.) много пострадал за веру и, спокойно вынося все гонения, удержал своим примером других, изнемогавших под тягостью правительственного преследования. Сын идет дорогою своего отца»^[xxi]. По свидетельству Н. С. Лескова, «В. Н. Хмелинский также оказался жарким поборником школ» для старообрядцев, которые во время прежних гонений 1840-х гг. были в Пскове уничтожены^[xxii].

Первой женой В. Н. Хмелинского была Мария Петровна (в девичестве Яковлева) 1-я (1825–1866 г.). Ей «от отца достался каменный дом с пристройками на углу Рижской и Конной улиц на Завеличье. В конце 1850-х – начале 60-х гг. В. Н. Хмелинский перестроил весь этот комплекс зданий, со стороны Конной улицы он устроил старообрядческую моленную»^[xxiii]. После смерти Марии Петровны Хмелинскому перешел по наследству двор на Завеличье, который теперь называется двором П. Д. Батова.

Хмелинская Мария Петровна (1841 г. р. – скончалась 27 апреля 1884 г.). Вторая жена В. Н. Хмелинского – Мария (Евфалия) Петровна 2-я Хмелинская, урожденная Кокорева.

Памятник в виде шестигранного гроба из серого мрамора с прожилинами. На верхней плоскости надгробия закреплен кованый осьмиконечный крест. Основание – бетонная плита. На западной стороне выемчатая эпитафия: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло рабы Божiей Марiи Петровны Хмѣлинской 2-й. Скончалась 1884 апрѣля 27». Размеры: 124 х 57 х 52 см.

По свидетельству священника К. Е. Голубова, в 1866 г. «постигла скорбь семейство Василья Николаевича: любимейшая и достойнейшая любви, благоразумная советница и жена его Марья Петровна совершенно неожиданно, после кратковременной болезни – умерла, оставив хотя и взрослых уже – сына и дочь, но все-таки нуждающихся в хорошем нравственном направлении, которое только и могла внушить им почтеннейшая Марья Петровна. Впоследствии, недостаток благонравственнаго направления весьма вредно повлиял на сына единороднаго Василью Николаевичу – Василья Васильевича. Делать нечего, нужно покориться Божией воле»^[xxiv]. Духовный наставник псковских староверов Семен Афанасьевич Ефишов убедил вдового Василия Николаевича вступить во второй брак. «Известный в Москве купец старообрядец безпоповщинскаго согласия Василий Александрович Кокорев, имел при себе какую-то дальнюю родственницу, по имени Евфалию Петровну, бездетную вдову, которую и взял за себя замуж почетный Василий Николаевич, и сроднился с знаменитым Кокоревым. Замечательно – добавляет К. Е. Голубов – что Евфалия Петровна во Пскове имеет еще одно наименование, именно: Марья Петровна. После ли перекрещивания в безпоповство она так названа, или по привычке к наименованию первой жены (ибо покойницу называли Марья Петровна) так называется – об этом положительно не известно»^[xxv]. Отсюда и происходит это указание в надгробной эпитафии, что здесь погребена Мария Петровна 2-я.

Батов Петр Денисович (родился в 1850-х гг. – убит к 6 декабря 1918 г.).

Памятник вертикальный. Высокий железный осьмиконечный сварной крест, окрашенный коричневой краской. Основание из булыжных камней на цементном растворе, сложенных пирамидально в виде «Голгофы». С лицевой западной стороны в основание вмурована прямоугольная плита из черного мрамора с гравированной надписью-эпитафией: «На семъ мѣстѣ погребено тѣло раба Божiя Петра Дiонисовича Батова – псковскаго купца-старовѣра, коммерцiи совѣтника, потомственнаго почетнаго гражданина, разстрѣляннаго большевиками къ 6 декабря 1918 г.». Общие размеры: высота – 265 см, ширина каменного основания – 75 х 70 см. Крест. Высота – 175, ширина – 76 см.

П. Д. Батов родом из Тулы. Его отец – Дионисий Васильевич Батов (1823–1910) – знаменитый в России староверческий духовный наставник и писатель^[xxvi]. Дионисий Васильевич был лично знаком с Василием Николаевичем Хмелинским и состоял с ним в переписке. По рекомендации своего отца Петр устроился работать приказчиком к В. Н. Хмелинскому. Женившись на его дочери Елизавете Васильевне, он унаследовал после смерти своего тестя его состояние, которое значительно приумножил благодаря своим деловым качествам.

Для характеристики этого богатейшего псковского купца используем «Дело о представлении должностных лиц Псковской губернии к Высочайшим наградам в 1910 г.». Псковский губернатор граф Александр Васильевич Адлерберг 4 декабря 1910 г. обратился с представлением к господину министру торговли и промышленности Сергею Ивановичу Тимашеву «об исходатайствовании потомственному почетному гражданину Батову звания Коммерции Советника». Ввиду важности этого документа приведем его полностью. «Потомственный Почетный Гражданин Петр Дионисьевич Батов уже более 22 лет (с 1888 г.) лично ведет оптовую торговлю в весьма крупных для города Пскова размерах, перешедшую к нему по наследству после смерти тестя его Коммерции Советника Василия Николаевича Хмелинскаго, которую он с каждым годом все более и более расширяет; все торговое дело ведется им не только для личной выгоды, но и для оказания помощи и кредита мелким торговцам г. Пскова.

Независимо [от] торговли П. Д. Батов ведет еще правильно поставленное сельское хозяйство в своем крупном имении Харижи Порховскаго уезда. Являясь одним из самых щедрых жертвователей П. Д. Батов состоит членом во всех существующих в городе Пскове Благотворительных учреждениях и Обществах, содействуя как личным трудом, так равно и весьма крупными денежными пожертвованиями к более успешному развитию деятельности этих учреждений. Так, между прочим, им на личныя средства перестроена городская богадельня, на каковой предмет им затрачено из личных средств 11000 рублей. Кроме того, Потом. Почет. Гражд. Батов обладая очень большим капиталом весьма часто ссужает в необходимых случаях крупными суммами Псковское Городское Общественное Управление, причем неоднократно им были даны деньги без всяких процентов. Так, между прочим, в виду предстоящаго перехода в ближайшем будущем существующей в гор. Пскове телефонной сети в ведение города, на что потребуются со стороны города весьма значительныя затраты, П. Д. Батовым предложено на сей предмет одолжить Городскому Управлению сумму 40000 рублей на весьма выгодных для города условиях.

Представляя об изложенном на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства, и принимая во внимание весьма полезную торговую деятельность Потом. Почет. Гражд. П. Д. Батова не только для местнаго населения, но и далеко за пределы губернии, а равно в виду его выдающейся благотворительной деятельности, ходатайствую, не признано ли будет возможным испросить награждения П. Д. Батова званием Коммерции Советника, что, несомненно, еще более поощрило бы и воодушевило его полезную деятельность.

Посему считаю долгом присовокупить, что званием Потом. Почет. Гражданина П[етр] Д[ионисьевич] Всемилостивейше награжден 22 апреля 1907 г.»^[xxvii]. Это награждение было пожаловано П. Д. Батову «за его благотворительную деятельность, а равно и за его долголетнюю и весьма полезную службу в качестве Гласнаго Псковской Городской Думы»^[xxviii].

Кроме перечисленных выше общественных должностей Петр Дионисиевич с 1903 г. был «почетным членом псковскаго Губернскаго Попечительства Детских Приютов Ведомства учреждений Императрицы Марии»^[xxix]. В 1907 г. он упоминается как «член совета Общества взаимнаго кредита Псковскаго Уезднаго Земства»^[xxx], а также как «необязательный директор комитета попечения о тюрьмах»^[xxxi] и «попечитель над Псковским исправительным арестантским отделением»^[xxxii]. В то же время Батов состоял «членом совета Псковскаго Вольнаго Пожарнаго Общества»^[xxxiii], «членом Отдела Императорскаго Российскаго Общества Садоводства»^[xxxiv], «членом правления Императорскаго Российскаго общества спасения на водах»^[xxxv] и так далее.

В 1906 г. при своей городской усадьбе на Завеличье П. Д. Батов построил общественную старообрядческую моленную – златоглавый храм Покрова Богородицы, украшенный замечательными древними иконами^[xxxvi]. Позднее в 1909 г., когда по всем приходам города Пскова производился «кружечный сбор на нужды Псковскаго Отделения Попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых», в старообрядческой молельне П. Д. Батова была собрана третья по размерам сумма после Троицкого собора и Покровской церкви от Торга^[xxxvii].

В 1912 г. П. Д. Батов был одним из инициаторов создания в Пскове «кассы взаимной помощи служащих, мастеровых и рабочих электротехнического отдела Псковского городского общественного управления»^[xxxviii].

В годы Первой мировой войны П. Д. Батов активно участвовал во всех земских городских делах, служа гласным Псковской городской Думы и Губернского земского собрания, председателем продовольственного комитета, членом правления кассы городского и земского кредита и председателем Губернского по налогу с недвижимых имуществ присутствия.

Как следует из отчета о деятельности Псковского местного управления Российского общества Красного Креста за 1914 г., «на сооружение санитарного вагона для перевозки по трмвайному пути раненых со станции Псков в местные эвакуационные лазареты, на оборудование и содержание собственного санитарного поезда», «наиболее крупные пожертвования <…> поступили: от коммерции советника П. Д. Батова и от Псковского губернского земства по 1000 рублей <…>»^[xxxix].

После революции произошел развал фронта и захват немцами Пскова в 1918 г. В таких суровых условиях гражданской войны и оккупации наиболее деятельные и ответственные псковичи из числа местного дворянства и купечества, желая предотвратить хаос и разруху всего городского хозяйства, «10 апреля 1918 г. сформировали административный совет – совещательный орган при немецком командовании в Пскове. В его состав входили помещик Назимов, купец Батов» и другие. «Были восстановлены губернские и уездные земства, городская Дума и городская управа, полиция»^[xl]. С сентября 1918 г. шло формирование Особого Псковского добровольческого корпуса, как части белогвардейской Северной армии^[xli]. П. Д. Батов как начальник хозяйственного отдела Административного Совета Пскова оказывал поддержку этому корпусу денежным довольствием и провиантом.

Вот как отзывался о деятельности П. Д. Батова в своих мемуарах левый кадет В. Л. Горн: «Гораздо интереснее оказался самый факт открытия Псковской городской Думы. Состав этой Думы выгодно отличался уже тем, что в нем имелось все разнообразие местного обывательского контингента, начиная от чиновничества, местной разночинной интеллигенции и до торговцев и священников включительно. Для характеристики настроения нашей Думы достаточно сказать, что в конце концов, при единодушной поддержке всего левого крыла, в конце немецкой оккупации обязанности головы исполнял самый богатый человек в городе П. Д. Батов, – местный купец старовер, сумевший прекрасно наладить отношения со всем составом Думы, проявивший незаурядное общественное чутье, “большую работоспособность”»^[xlii].

Когда в ноябре 1918 г. в Германии вспыхнула революция, немецкие войска покинули Псков. Этим воспользовалось советское правительство для наступления. 25 ноября 1918 г. войска Красной Армии под командованием Яна Фабрициуса заняли Псков, вытеснив с боями малочисленные белогвардейские отряды^[xliii]. «В занятом Пскове большевики развернули свирепый террор. ВРК принял решение об аресте 600 заложников, около 100 из которых были почти сразу расстреляны. Были казнены псковский купец П. Д. Батов, известный в городе общественный деятель, отставной генерал Тюнегов, В. В. Голынский и др.»^[xliv].

В газете «Псковский набат» (органе Псковского комитета Партии коммунистов (большевиков) и Губисполкома) от 6 декабря 1918 г. в № 5 на с. 2. Опубликован расстрельный «Список № 2», «разстрелянных контр-революционеров» в котором перечислены 21 человек. Первым из них назван «Батов Петр Денисович – за снабжение деньгами и довольствием Северной армии». Так без суда и следствия на Сенной площади (ныне площадь Жертв революции) был невинно убит один из выдающихся общественных деятелей Пскова начала XX в.

После того как 25 мая 1919 г. в Псков вступили эстонские войска и белогвардейские отряды атамана С. Н. Булак-Балаховича, вдова П. Д. Батова Елизавета Васильевна добилась разрешения перезахоронить своего мужа по-христиански на Мироносицком кладбище на родовом участке.

Старинные надгробные памятники являются ценными историческими объектами, свидетельствующими о своей эпохе. Они содержат уникальную генеалогическую информацию, и часто относятся к художественным произведениям мемориального искусства. Сбережение псковских исторических кладбищ в целостности имеет непреходящее духовно-нравственное значение для связи поколений и культурной преемственности. Для староверов это еще и священная память о предках, трудами и деяниями которых крепла и развивалась духовная жизнь Древлеправославной Поморской Церкви в Пскове.

А.Б. Постников

[i] Государственный архив Псковской области. (Далее:ГАПО). Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 8183. Л. 1–11.

[ii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 8183. Л. 1.

[iii] ГАПО. Ф. 20. Канцелярия Псковского Губернатора. Оп. 1. № 1160. Л. 1–11.

[iv] ГАПО. Ф. 20. Канцелярия Псковского Губернатора. Оп. 1. № 1160. Л. 8.

[v] Годовиков И. Ф. Атлас рисунков древностей Пскова 1856–1866 гг. // ПИХМЗ. Древлехранилище. Ф. 174. (Годовиков И. Ф.) О. Ф. 28006(5). РУК–31. Лист V.

[vi] Евлентьев К. Г. Указатель вещественным памятникам древности и старины, церковным и гражданским, в губернском городе Пскове и окрестностях его // Псковские губернские ведомости. – 1873 г. декабря 15. № 49. Часть неофициальная. – С. 421.

[vii] Ефимов А. Н. Единоверческая часовня. Уничтоженные святыни. // Новости Пскова. – 1999 г. июля 9. – С. 23.

[viii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7762. Л 11–11 об.

[ix] Филимонов А. В. Псков в 1920-1930-е годы. Очерки социально-культурной жизни. – Псков: Псковская областная типография, 2005. – С. 115.

[x] Псковский паломник. Выпуск 1. Храмы и монастыри города Пскова. / Составители: Н. В. Коломыцева (ГАПО), инокиня Фотиния (Парфенова). Под ред. архимандрита Ермогена (Муртазова). – Псков: Рождества Богородицы Снетогорский женский монастырь, 2009. – С. 85.

[xi] Голубов К. Е., священник. Безпоповцы в Пскове // Истина. Книжка 61. Январь и февраль 1879 г. – Псков: Славянская типография, 1879. – С. – 31–32, 34.

[xii] Там же. – С. 35.

[xiii] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7727. Л. 7.

[xiv] Псковские губернские ведомости. (Далее:ПГВ) – 1885 г. мая 11. № 18. Часть официальная. – С. 118.

[xv] ПГВ. – 1887 г. апреля 18. № 15. Часть официальная. – С. 107.

[xvi] ПГВ. – 1857 г. апреля 3 дня. № 14. Часть официальная. Отдел местный. С. 74.

[xvii] ПГВ. – 1860 г. декабря 28. № 51. Часть неофициальная. – С. 1133.

[xviii] ПГВ. – 1883 г. июля 2. № 26. Часть официальная. – С. 246.

[xix] ГАПО. Ф. 39. ПДК. Оп. 1. № 7727. Л. 7.

[xx] Дом жилой Хмелинских. Город Псков, ул. Герцена, д. 6. Историческая справка. Электронный ресурс: http://pleskov60.ru/gertsena-6.html Сайт «Псков: история и архитектура». (Последнее обращение 01. 10. 2015 г.).

[xxi] Лесков Н. С. О раскольниках г. Риги, преимущественно в отношении к школам. 1863 // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 3. Сочинения 1862-1864. – М.: Терра, 1996. — С. 389.

[xxii] Лесков Н. С. Искание школ старообрядцами. Статья третья // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 6. Сочинения 1866-1869. – М.: Терра, 1999. – С. 389.

[xxiii] Ефимов А. Н. Псковские старообрядцы // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал ПГПИ. № 15. – Псков, 2001. – С. 140.

[xxiv] Голубов К. Е., священник. Указ.соч. – С. 39.

[xxv] Там же. – С. 40.

[xxvi] Хвальковский В. Н. Дионисий Васильевич Батов. Биографический очерк. // Деяния Второго Всероссийского Собора христианского Поморского церковного общества. – М., 1913. – С. 166-189.

[xxvii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 4. № 202. Л. 241–241 об.

[xxviii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 4. № 202. Л. 244.

[xxix] Адрес-календарь служащих в правительственных, общественных и благотворительных учреждениях Псковской губернии // Памятная книжка Псковской губернии на 1903 г. – Псков: Тип. Губ. Правл., 1903. – Отдел I. – С. 51.

[xxx] Памятная книжка Псковской губернии на 1907 г. – Псков: Тип. Губ. Правления, 1907. – С. 48.

[xxxi] Там же. – С. 56.

[xxxii] Там же. – С. 57.

[xxxiii] Там же. – С. 117.

[xxxiv] Там же. – С. 119.

[xxxv] Там же. – С. 122.

[xxxvi] Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. – Псков, 1913. – С. 257–258.

[xxxvii] Псковские епархиальные ведомости. 1909 г. 1-15 августа. № 15. Часть официальная. – С. 253.

[xxxviii] ГАПО. Ф. 20. Оп. 1. № 2957. 32 л.

[xxxix] Псковская губерния в период Первой мировой войны по архивным документам. Сборник документов. – Псков: ГАУПО, ГАПО, 2014. – С. 617–620.

[xl] Иванов С. А. Красный Октябрь на Псковщине. – Л., 1967. – С. 210.

[xli] Белая борьба на Северо-Западе России / Составление, научная редакция, предисловие и комментарии доктора исторических наук С. В. Волкова. – М: ЗАО Центрполиграф, 2003. – С. 3.

[xlii] Юденич под Петроградом. Из белых мемуаров. – Л., 1927. – С. 28.

[xliii] Вершинин Л. А., Иванов С. А. В годы гражданской войны // Псковский край в истории СССР. – Лениздат, 1970. – С. 228.

[xliv] Михайлов А. А. Псков в годы Первой мировой войны. 1916-1917 гг. – Псков, 2014. – С. 262.

Рижский купец, староверческий общественный деятель, щедрый благотворитель, радетель школьного образования детей староверов, руководитель Виленской (Вильнюской) староверческой общины^*.

Григорий Семёнович Ломоносов родился в Вилькомире (ныне Укмерге, Литва) в 1853 году, в семье староверов. Освоив торговое и строительное ремесло, он занимался строительным делом в качестве подрядчика. Ряд лет Г. С. Ломоносов жил и вёл своё дело в Митаве (Елгава, Латвия). Как митавский 2-й гильдии купец он упомянут у писателя и публициста Н. С. Лескова в начале 1860-х годов. Женившись на рижской староверке, Григорий Семёнович перебрался в Ригу. Он владел недвижимостью, которую сдавал в наём как под жильё, так и для ведения предпринимательской деятельности.

Интересовался Григорий Ломоносов и строительством мостов. На страницах «Рижского вестника» (№ 192, 28.08.1871 г.) можно найти его статью «Заметка о постройке постоянного моста через Двину», где он сравнивает методы строительства мостов в России и в Риге (читай — на западе) и высказывает своё мнение.

Своё общественное служение Г. С. Ломоносов начал, принося щедрые пожертвования, прежде всего, в пользу местного староверческого населения, например, для Гребенщиковской больницы, богадельни и моленной. Больше всего Григорий Семёнович ратовал за открытие в Риге училища для детей староверов.

Ранее в Риге существовала школа при Старообрядческом обществе. Для этой школы в 1827 году тогдашним генерал-губернатором маркизом Ф. О. Паулуччи были изданы особые правила — «Правила для управления Богадельни, Сиротского отделения и школы Рижского старообрядческого общества». Однако в начале 1830-х годов при правлении Николая I ситуация в государстве изменилась, пришло распоряжение преобразовать все училища по образцу уездных училищ ведомства Народного Просвещения. Рижские староверы не могли согласиться с этим условием, и школа при Старообрядческом обществе в 1832 году закрылась.

Однако многие из староверов не оставляли ни своей веры, ни идеи открыть свою школу и искали возможности, достучаться до властей. В 50-х годах XIX века в высших кругах российского общества начинаются разговоры о необходимости открытия отдельных школ для староверов. Так, например, чиновники генерал-губернаторы граф Соллогуб и Шмидт вернулись к этому вопросу и активно продвигали его решение. Министру народного просвещения писал и генерал-губернатор барон Ливен, объясняя, что нужны школы, в которых дети старообрядцев могли бы учиться «не смешиваясь» с православными. Среди местных властей тоже было много тех, кто выражали желание помочь старообрядческому юношеству повысить уровень образования, однако эти попытки в то время встречали много препятствий.

Познакомившись в Риге с Захаром Лазаревичем Беляевым, также ратовавшим за школы для старообрядцев, Г. С. Ломоносов совместно с ним создал секретную школу для детей местных староверов, большую часть расходов взяв на себя. В секретной школе в большей мере обучались дети, которые не могли получить домашнего образования. Среди них были дети-сироты или дети из неполных семей, которых воспитывали матери-вдовы. В этой секретной школе детей учили чтению, письму, счёту. Нередко Г. С. Ломоносов помогал воспитанникам школы, пристраивая их учениками к местным купцам и ремесленникам.

В 1860-е годы, в связи с началом масштабных реформ в России в лучшую сторону изменилось и отношение к старообрядцам, вопрос о старообрядческих школах тоже стал продвигаться с большей силой.

Представители от староверов принимали участие во «всесословной беседе» в Риге, состоявшейся в 1862 году и определившей дальнейший путь развития русской общины и русского образования в Прибалтийском крае. Одним из участников этих событий был и Григорий Семёнович. Интересно, что торжественный обед этого собрания был дан в только что отстроенном доме Г. С. Ломоносова по ул. Зиндерской / Грешников. Позднее (как следует из публикаций Рижского вестника (№219, 11.10.1905) в этом доме размещалась гостиница «Варшава».

Г. С. Ломоносов состоял членом многих русских обществ в Прибалтийском крае. Так он был членом следующих обществ: общества «Улей» (входил в состав правления), Рижского Русского благотворительного общества (входил в состав комитета этого общества), Благотворительного общества для призрения русских бедных (входил в состав комитета этого общества) и др.

Именно Григорий Семёнович в 1863 году первым из староверов встретил Николая Семёновича Лескова, когда тот по заданию Министерства внутренних дел приезжал в командировку в Ригу, чтобы разобраться со школьными делами рижских староверов. После выяснения обстоятельств Н. С. Лесков поддержал идею открытия отдельных школ для староверов, объяснив это в своих докладах к властям. Среди прочего Н. С. Лесков подчеркнул, что неудачи с открытием официальных школ не поколебали местных старообрядческих деятелей, наоборот, учредители школ «стали настойчивее и опытнее».

В том же 1863 году Григорий Семёнович Ломоносов стал одним из учредителей староверческого училища, заявив о готовности пожертвовать для него 5000 рублей. В 1864 году учредителями училища был избран специальный комитет по устройству этого училища. Председателем этого комитета стал Г. С. Ломоносов.

Когда жандармский полковник Андреянов учредил рижским старообрядцам книгу для записи пожертвований в пользу ожидаемой школы, подписка шла успешно. Г. С. Ломоносов пожертвовал 5000 рублей, З. Л. Беляев — 1000 рублей, И. Ф. Тузов — 1000 рублей и др., но несмотря на это, инициатива встретила ряд препятствий.

Борьба за новую школу для староверческой молодёжи шла не только между староверами и правительством, но и внутри самой общины. Природа внутренних препятствий была связана в том числе с предубеждениями и недоверием многих староверов к ситуации и, в том числе, к некоторым активистам, включая и Г. С. Ломоносова. Ему ставили в претензию то, что он «водит знакомство и делит хлеб-соль с нововерами», а также, что «учит своего сына в пансионе еретика немца Бухгольца». Наученные горьким опытом, староверы не торопились доверять новым влияниям и новым лидерам даже из своей среды. Уже бывало, что школы или храмы, открытые ими для своих нужд, закрывались или по требованию властей вводились новые «нововерческие» правила, что для приверженцев старой веры было неприемлемо. В этот раз их тревожили те же мысли. Твёрдо стоявшие на основах своей веры и убеждений, старообрядцы желали, чтобы их детей учили в духе веры их отцов, а собранные ими средства служили на благо своей общины.

Правительство, в свою очередь, давало повод для подобных сомнений. Так, например, название школы в указанном виде не было принято органами власти из-за наличия слов «старообрядческий», «старообрядцы», что, как утверждалось, не было разрешено по закону. По этой причине название заменили на «Гребенщиковское училище». Новый устав был утверждён правительством в феврале 1866 года. Однако жертвователи, включая главного из них — Ломоносова, выразили протест, ибо считали, что это другое название и другая школа, а не та, для которой они собирали пожертвования. Они указывали, что без уточняющего слова «старообрядческое» существуют риски утраты школы в пользу, например, православных и т. п., ибо если школа для всех, то туда может захотеть поступить любой без соблюдения основ старой веры. По указанному ряду причин ещё несколько лет училище не было открыто, и дискуссии продолжались. Однако, несмотря на неудачи, попытки ревнителей просвещения среди старообрядцев открыть свою школу с сохранением важных основ и необходимых атрибутов продолжились.

Н. С. Лесков характеризовал Григория Ломоносова как человека прямого, резкого, тершегося по делам с разными властями и имеющего большое состояние. Эти качества позволили ему много добиться в своей жизни.

Как предприниматель Григорий Ломоносов принимал участие в строительстве не только жилых домов, в качестве подрядчика он строил и другие здания. В 1863 году он сделал пристройку к старообрядческой церкви Гребенщиковской общины. А в 1866 году он вёл работы по строительству Дуббельнской (Дубулстской) церкви. Эта церковь была заложена архиепископом Платоном (Городецким) в конце августа 1866 года во имя равноапостольного князя Владимира. В 1871 году Г. С. Ломоносов был избран в комитет по постройке здания Русского театра в Риге, и комитетом были предприняты шаги для реализации этого проекта. В строительный комитет по постройке здания Русского театра на тот момент входили: М. К. Мухин, Н. В. Маковский, Г. С. Ломоносов, М. С. Семёнов, а также архитекторы: Пфлуг и Бауман. Хотя на тот период идея со строительством отдельного здания (вначале планировалось стоить деревянное, позже планы менялись) для Русского театра по ряду причин не была реализована, тем не менее, это никак не меняет факта активного участия Г. С. Ломоносова и в этом проекте. После многолетнего пути преодоления различных препятствий отдельное здание для Русского театра было построено лишь в 1900-1902 гг.

Только в 1873 году сложились условия для открытия староверческого училища. Название, однако, пришлось принять то, что утвердили власти в 1866 году. Григорий Семёнович Ломоносов входил в комитет по устройству Гребенщикового училища в Риге и был почётным попечителем этого училища. Рижское Гребенщиковское училище было открыто в сентябре 1873 года. Первое помещение школы находилось на ул. Большая Московская в Доме Папа-Римского.

В начале 80-х годов XIX века Г. С. Ломоносов уехал из Риги в Вильно (ныне — Вильнюс, Литва). К 1882 году возникшая в 1830 году Виленская старообрядческая община численно возросла и окрепла, в том числе благодаря поступавшим пожертвованиям. Первым крупным жертвователем стал Г. С. Ломоносов, который многим был известен своей благотворительностью. Будучи руководителем Виленской общины, он добился от местных властей разрешения на постройку каменного здания (богадельни) для общины, впоследствии — Вильнюсский Свято-Покровский храм (возведён в 1882-1886 гг.).

Григорий Семёнович Ломоносов скончался в Вильно в 1885 году. Похоронен на кладбище у Виленского/Вильнюсского Свято-Покровского храма.

Материал подготовила
Александра Яковлева

^* Статья публикуется в сокращении, впервые опубликована на сайте: www.ruskie.lv

Источники:

1. Inland. Riga // Rigasche Zeitung № 215, 16.09.1863.
2. Высочайше-утверждённое положение комитета министров об уставе Гребенщиковского старообрядческого училища // Rigasche Zeitung № 61, 16.03.1866.
3. Рига, 18-го июня // Рижский вестник № 49, 18.06.1869.
4. Рига, 2-го ноября. О русском театре // Рижский вестник № 247, 02.11.1871.
5. Объявление комитета по устройству Гребенщиковского училища в Риге // Рижский вестник № 143, 30.06.1873.
6. Объявление о начале работы Гребенщиковского училища // Рижский вестник № 197, 07.09.1873.
7. Объявление о строительстве гостиницы // Рижский вестник №262, 30.11.1874.
8. Объявление о построенной гостинице «Коммерческая» // Рижский вестник № 23, 29.01.1877.
9. Заметки. По вопросу о Дуббельнской церкви // Рижский вестник № 26, 31.01.1880.
10. Столетие Виленской старообрядческой общины // Сегодня № 260, 20.09.1930.
11. Журавлёв Сергей. Как в Риге принимали Лескова, или в гостях у рижского купца И. Ф. Тузова // Меч Духовный № 10, 2003.
12. Трофимов И. В., И. С. Лесков и староверческая школа Рижской Гребенщиковской общины // Меч Духовный № 17, 2005.

В этом году наша Церковь отмечает знаменательную дату – 300-летие со дня создания выдающегося памятника старообрядческой исторической и богословской мысли – «Поморских ответов». «Поморские ответы», или «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» были созданы в 1723 г. – спустя 70 лет после начала никоновской церковной реформы, когда открытые гонения на сторонников старой веры временно прекратились, и в истории староверия начался новый период, который обычно характеризуют как период созидания, организации общежительств, хозяйственной, религиозной и культурной жизни. После того как Петр I (царь с 1682 г., самостоятельно начал править с 1689 г.) провозгласил политику веротерпимости в государстве, первый — мученический — период истории староверия закончился, и положение староверов изменилось немного в лучшую сторону. Возникают такие духовные центры старообрядчества, как Стародубье, Ветка, Выг, Керженец, Невельское общежительство и другие. Эти духовные центры сыграли неоценимую роль в сохранении традиций древнерусской духовной культуры, но все они существовали или на окраинах империи, или вообще за границей, как Ветка и Невельское общежительство.

Иллюстрация. Выговское общежительство

Вместе с тем, несмотря на определенные послабления, государственная политика в отношении старообрядцев была достаточно непоследовательной, и при Петре I им тоже приходилось нелегко. Так, оставались в силе многие из прежних указов против сторонников старой веры, а в 1714 г. были изданы даже новые, дополнительные. Правительство хотя формально и признавало существование старообрядцев, и даже соглашалось видеть в них граждан, но делало это со значительными ограничениями: им разрешалось открыто жить в городах и селениях, но при этом они облагались двойным налогом. Кроме того, с каждого мужчины взимали по 50 рублей в год за ношение бороды. Со староверов взыскивали пошлину и в пользу новообрядческого духовенства. Тем самым поборы с ревнителей древлего благочестия стали важной статьей доходов и для правительства, и для духовенства. При этом староверы не пользовались никакими правами: им воспрещалось занимать государственную или общественную должность, не признавалось их свидетельство на суде против новообрядцев, при браках с новообрядцами старообрядцев приказывали обращать в новую веру, а за брачное сожительство без венчания — предавать суду, детей же отбирать и крестить в господствующей церкви. Но этого было мало. Старообрядцев хотели выставить на посмешище, и им было приказано носить особую унизительную одежду (мужчинам — однорядку с лежачим ожерельем и сермяжные зипуны с нашитыми «козырями» красного сукна, а женщинам — шапки с рогами и тоже сермяжный зипун с красным козырем).

Невзирая на такое тяжелое и унизительное положение, старообрядцы не желали изменять вере своих предков, а популярность старообрядчества в русском народе только увеличивалась. Этой популярности во многом способствовали и те серьезные изменения, которые в XVIII столетии произошли в самой господствующей церкви. Если первоначальную позицию господствующей церкви можно было охарактеризовать как обрядоверие «с обратным знаком» (поскольку оно не имело ни богословского, ни логического, ни исторического обоснования), то уже в петровский период появляются такие богословские сочинения высших церковных иерархов, в которых высказывались уже чисто протестантские и католические взгляды и намечался полный пересмотр традиционного православного воззрения на таинство, на единство формы и содержания.

Реформы Петра I, ориентированные на подражание Западу, протестантской Европе, захватили и церковь. После смерти патриарха Адриана в 1701 г. патриаршество фактически было упразднено. По словам князя Е. Н. Трубецкого, «церковь была в буквальном и техническом смысле обезглавлена». Вместо патриаршества и церковных соборов в 1721 г. вводилось коллегиальное управление под латинским названием «Коллегиум духовное», впоследствии переименованное в «Святейший Синод», — гражданское ведомство по делам религий, при котором заседали вызываемые по очереди для присутствия в Синоде архиереи (фактически с совещательным правом голоса). Реальное же руководство Синодом осуществлял гражданский чиновник — обер-прокурор, назначаемый императором из числа светских лиц.

Еще одним важнейшим изменением в жизни новообрядческой церкви было ограничение права свободного выбора мирянином своего духовного отца и отмена такого древнего института, как «покаяльная семья». Проводя в жизнь церковные реформы, утвержденные Большим московским собором 1666–1667 гг., власти пытались поставить этот институт под жесткий контроль. «На соборе 1667 г. принцип „покаяние вольно есть“ был ограничен, а в начале XVIII в. фактически отменен, тайну исповеди начали нарушать сперва в интересах уголовного расследования, а затем и политического; исповедь окончательно стала частью исключительной компетенции именно приходского священника, и духовничество превратилось в приходской институт»^[i].

Что касается церковного искусства, то здесь дела обстояли совсем плохо. Та «псевдоморфоза православия» (то есть облечение православия в несвойственные ему богословские формы мышления и выражения), которая, по словам богослова Г. В. Флоровского, произошла в новообрядческой церкви после никоновско-алексеевских «реформ», прежде всего, дала знать о себе в иконописи и богослужебном пении. С самого начала «реформы» «упорно насаждается мнение, что раньше у нас не умели ни богословствовать, ни петь, ни рисовать. Переориентировка на католическое понимание образа, понимание прогресса соответственно мирскому мироощущению влекут за собой отношение к традиционному православному искусству как к исторически пройденному этапу. Русская иконопись и русское пение, знаменный распев, объявляются варварским искусством, искусством для холопов и спешно заменяются западными. Эту замену стало делать легче особенно после того, как на все старое, традиционное русское православное искусство было поставлено клеймо “старообрядчества”»^[ii].

Как «раскольничье мудрование» был запрещен ряд древних изображений: «Отечество» (Троица Новозаветная), Господь Саваоф «в образе ветхолетнего мужа», Спас «Благое молчание», «Благоразумный разбойник», «образ Богородицы болящей (лежащей) при Рождестве Сына Божия и бабы при Ней» (в иконе Рождества Христова), Богоматерь Троеручица, образ Неопалимой Купины, образ Софии Премудрости Божьей и многие другие любимые в народе изображения.

Древнее иконописание было сплошь вытеснено салонной религиозной живописью, раболепно и неискусно подражавшей западным образцам и носившей громкое наименование «икон итальянского стиля» или «в итальянском вкусе», о которой Андрей Дионисьевич так отзывался в «Поморских ответах»: «Нынешние же живописцы, тое (то есть апостольское. — К. К.) священное предание изменивше, пишут иконы не от древних подобий святых чюдотворных икон греческих и российских, но от своеразсудительнаго смышления: вид плоти одебелевают (утолщают. — К. К.), и в прочих начертаниих не подобно древним святым иконам имеюще, но подобно латинским и прочим, иже в Библиях напечатаны и на полотнах малиованы. Сия живописательная новоиздания раждают нам сомнения…»^[iii].

Как писал П. Муратов, «в несколько десятилетий рассеялось все, что накоплялось веками. Иконостасы барокко и классицизма сменяли, где только возможно, древние новгородские и московские иконостасы. Старинные иконы сваливались в церковных подвалах или на колокольнях. Переписанными или искаженными они сохранились лишь в забытых церквах глухих городов или в Олонецких или Вологодских деревянных церквах, не знавших ни соседства, ни попечения помещика»^[iv]. «Веку Просвещения» не нужны были «черные доски». Так, по распоряжению Екатерины II из Успенского собора во Владимире был выброшен иконостас Андрея Рублева и заменен иконостасом барокко с ее собственным изображением в виде святой Екатерины. Один М. В. Ломоносов в XVIII в. проявил интерес к древней иконописи, и то лишь потому, что первоначальное образование получил не в Славяно-греко-латинской академии, а в Выговской поморской пустыни.

Аналогичные процессы происходили и в области церковного пения. Литургический знаменный распев, строгий и высоко духовный, был вытеснен из новообрядческих церквей песнопениями полусветского характера, построенными в соответствии с законами западноевропейской музыки, и продолжал существовать лишь в старообрядческих скитах и моленных. Увлечение западным пением было так сильно, что меняли даже внешность церковных певчих, прежде бородатых и одетых в полукафтанье, и одевали их в польскую одежду с закинутыми назад разрезными рукавами. Мужчинам стали брить бороды, дворовых девок стригли и одевали в мужскую одежду, чтобы и они пели в церквах высокими голосами. Слушатели во время службы иногда так забывались, что начинали аплодировать^[v]. Как здесь не вспомнить слова столпа православия св. Иоанна Златоуста: «Несчастный, тебе бы надлежало с трепетом и благоговением повторять ангельское славословие, а ты вводишь сюда обычаи плясунов, махая руками, двигаясь всем телом. Твой ум помрачен театральными сценами, и что бывает там, ты переносишь в церковь»?

На Западе уже с эпохи Возрождения культура лишь по имени была христианской, по сути же носила чисто светский характер. Это была культура расцерковленная, которая при этом считала себя единственной культурой. Все, что находилось вне ее, в том числе и культура церковная, вообще не считалось культурой. Так, было принято считать, что церковь исключает культуру. Начиная с Петра, эти мнения все более широко внедряются и в России. «Просвещенное» общество, в основном дворянство, реформированное Петром по своему вкусу, отрывается от церкви и от народа, отрывается от своего прошлого и от своей истории. «Пышный, мечтательный и смутный век “просвещения” мог терпеть веру только “рационализированную”, которую и несла расцерковленная “христианская” культура. В свете ее Церковь начинает представляться инородным и даже враждебным культуре телом, рассадником суеверий и тьмы, с которыми борются государство и просвещенное общество»^[vi]. С другой стороны, оказывалось всяческое покровительство представителям иноплеменных конфессий (взять хотя бы главную улицу Петербурга — Невский проспект: каких здесь только не было построено храмов!). Под особым и преимущественным покровительством государственной власти и законов оказывается протестантизм, по образцу которого была проведена петровская «реформация».

Вторично реформированная Петром господствующая церковь решила начать миссионерскую деятельность по обращению старообрядцев в свое лоно. Миссионеры начинали видеть в старообрядцах серьезных конкурентов. Уже с начала XVIII в. разгорается полемика господствующей церкви со старообрядцами, активизировавшаяся после учреждения Синода. Эта полемика позволила старообрядцам начать систематический сбор церковно-археологических свидетельств в защиту старой веры. Результатом этой деятельности явились такие фундаментальные полемико-догматические трактаты, как «Дьяконовы ответы» на 130 вопросов Нижегородского архиепископа Питирима (1719) и «Поморские ответы» на 106 вопросов синодального миссионера Неофита (1723). В создании этих произведений первостепенную роль сыграл Андрей Дионисьевич.

Иллюстрация. Андрей Дионисьевич

«Он первый понял, что нельзя продолжать своего отношения к никонианству на основе только эпического сознания и голословного верования, что старая вера заменена новою, и вместо истинного православия водворилось латинство. Нужно доказать и доказать фактами, что старые церковные обряды суть чины и обряды изначальные, древнерусские, унаследованные нами от древней греческой Вселенской церкви»^[vii]. Для этого Андрей Дионисьевич, разъезжая по разным городам по различным нуждам общежительства, в то же время не упускал случая изучить русские древности в разных монастырях, в Нижнем Новгороде, в Москве, в Твери, осмотреть древние иконы, кресты и старые рукописи и книги. С той же целью он рассылал по разным городам своих учеников, чтобы, если не купить, то, по крайней мере, сделать копии с древних икон и крестов и нужные выписки из старинных книг. Так была составлена знаменитая выговская библиотека, создано богатейшее собрание древнерусских и греческих икон.

Странствуя по русским городам, Андрей Дионисьевич от разных ученых людей получил кое-какие сведения в грамматике и в риторике, что впоследствии позволило ему заниматься самостоятельно. Однако, преуспев в этих науках, он не был вполне уверен в себе и не считал свои познания достаточными. «Он ясно сознавал, что мало знать факты, мало знать внешние свидетельства, необходимо еще владеть инструментом мышления, понимать существенные признаки предмета, уметь располагать свои мысли, и приводить их в стройный риторический и логический порядок, а всего этого нельзя достигнуть в совершенстве без руководительства ученого и знатного учителя»^[viii]. В Москве он услышал, что такой учитель есть в Киевской Духовной академии, и решил отправиться туда для получения высшего образования. Тем более что в Киев его влекло давнее желание «для самовидения древних святых свидетельств и для пользы всех древнее благочестие содержащих».

В компании московских купцов Андрей Дионисьевич вместе со своим учеником и келейником Мануилом Петровым отправился в Киев. Прибыв туда, они прежде всего отправились поклониться в Киевских пещерах мощам преподобных Антония и Феодосия Печерских, а затем — чудотворным иконам по всем киевским церквам и монастырям. Кроме паломнических, их интересовала и чисто практическая цель: сбор свидетельств, необходимых для доказательства истинности старых обрядов. Особенно ценным оказалось свидетельство от святых мощей преподобных Илии Муромца и Иосифа Многоболезненного: «на персех согбене руце, в десней руце сложены имея персты, яко же знаменуются двема перстома».

Под видом любознательного купца Андрей Дионисьевич отправился в Киево-Могилянскую академию и попросил у одного из преподавателей руководства в познании риторики, логики и философии. Тот, желая знать, насколько «купец» подготовлен, дал ему Библию и «повеле для лучшаго свидетельства ученым порядком написати ему слово. Приим же сей премудрый отец книгу, и отъиде во свое жилище. Изобрет же в ней приличную премудрому учению мудрую фему (тему — К. К.), взятую из премудрых притчей премудраго Соломона, еже есть: сотове медовни, словеса добра, сладость же их исцеление души».

На данную тему Андрей Дионисьевич достаточно быстро составил «Слово», которое привело преподавателя в восторг. Он приказал одному из учеников прочесть «Слово» вслух перед всеми учениками, а затем спросил их мнения по поводу прослушанного сочинения. Все принялись хвалить «Слово», приняв его за творение одного из древних авторов — одни за перевод греческого, другие — за перевод с латинского. Тогда преподаватель объявил им автора, чем привел учеников в немалое изумление. С этого времени Андрей Дионисьевич стал беспрепятственно посещать занятия в Академии, усердно изучая риторику, философию и богословие.

«Егда же блаженный он яко премудрая пчела, от всюду собирающая имство, к возделанию всесладчайших медвенных сотов, собра потребная тамо стяжания, ко укреплению и разпространению древняго благочестия, и видя духовныи свой корабль по премногусущь, невещественнымь богатством обременен, яко учением внешнимь, а наипаче получением очезрительных премногих тяжкоценных вещей, иже тех ради взыскания наипаче бысть Богу любезныи, иже человеком полезныи, иже антихристу, и его слугам страшныи… потом достизает богонасажденнаго не на востоце, но в полунощном окиана брезе, Выговскаго Богоявленскаго общежительнаго едема. И бяше всем обитателем общежительным и скитским неисповедимая радость о пришествии премудраго отца, и шед в часовню со отцы и братиею, прежде воздаша Богу благодарение, молебное пение, и поздравление отдаша»^[ix].

Полученные Андреем Дионисьевичем знания оказались просто неоценимыми при составлении им выдающегося памятника отечественной богословской, исторической и религиозно-философской мысли — «Поморских ответов». История создания этой книги, в подлиннике называющейся «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» и написанной на 366 листах (свыше 500 страниц современного книжного формата), такова: 22 апреля 1722 г. император Петр I издал указ, в котором предписывалось послать к староверам, проживающим в Олонецком уезде, из Синода «духовное лицо для разглагольствия о происходящем церковном несогласии и для увещания».

22 сентября на Олонецкие заводы прибыл синодальный миссионер иеромонах Неофит, ученик главного в то время гонителя староверов – архиепископа Нижегородского Питирима. Руководствуясь практикой своего учителя, Неофит послал выговцам приказ немедленно явиться для собеседования и разбора предложенных им 106 вопросов, угрожая в случае неявки «гражданским судом и казнью без пощады». Над Выговской киновией сгустились тучи — еще свежо было воспоминание о недавнем разгроме Керженских обителей. Промедление было смерти подобно. После поста и усердных молитв выговцы приступили к написанию требуемых ответов, и уже в июне 1723 г. рукопись «Поморских ответов» в двух экземплярах была сдана в канцелярию Петровских заводов в Олонце: первый экземпляр для самого иеромонаха Неофита, второй — «для хранения в Канцелярии».

Предисловие к «Ответам» гласило: «Мы, Древлеправославныя Церкве остальцы, от православных праотцев и отцев родившиися и научившиися, православных древних архииреов и прочих священных отец и святых российских чудотворцев святое и богопросвещенное благочестие по священным староцерковным книгам соблюдаем. Не новины какия затеяхом, не догматы своесмышленыя нововнесохом, не за своевольная предания утверждаемся, но готовая Древлеправославныя Церкве предания содержим, по готовым священным книгам службу Богу приносим, еже есть в готовей Древлеправославней Церкви пребываем, по божественному Златоусту: Церковь есть не стены и покров, но вера и житие, не стены церковныя, но законы церковныя»^[x].

4–5 сентября 1723 г. состоялось публичное собеседование Неофита с выгорецкими отцами, которые после «разглагольствия» были «отпущены с миром». Логическая аргументация синодального миссионера была исчерпана. Неофит был посрамлен, и в дальнейшем в своей «миссионерской» деятельности ему оставалось лишь прибегать к давно испытанному средству: «изыскивая старообрядцев, всяким принуждением и коварством приводя к своей церкви: непокоряющихся же сажая в тюрмы и во оковы и в канцелярии производя допросами коварными, приводя к новинам и неволею к своей церкви; а крепко стоящих записывая под двойной оклад и правя денги с них и за старые годы, с коего времени указ состоялся. И быстьхристианом от него великое гонение и истеснение»^[xi].

«Поморские ответы» явились коллективным трудом выговцев — в оригинале под ними стоят подписи девяти уполномоченных: Даниила Викулина, Ипатия Максимова, Петра Акиндинова, Михаила Андреева, Клима Ефремова, Ивана Михайлова, Павла Дементьева, Севастьяна Савинова и Антония Лукина. Однако, судя по всему, в действительности круг авторов «Ответов», возглавляемый Андреем Дионисьевичем, был гораздо шире. По особому плану множество людей занималось сбором документальных свидетельств и материалов для составления, а также сверкой и переписыванием набело «ответных книг». Ближайшими помощниками Андрея Дионисьевича были его брат Семен и Трифон Петров. Существует также предположение, что «Поморским ответам» предшествовало некое аналогичное сочинение, созданное иноками Соловецкого монастыря и положенное Андреем Дионисьевичем в основу своих ответов.

«Поморские ответы», направленные в защиту старой веры от нападок синодальных миссионеров, представляют собой самый настоящий свод знаний по богословию, церковной археологии и палеографии. В этом труде обобщен большой объем памятников письменности, иконописи и декоративно-прикладного искусства, содержащих свидетельства в пользу старых обрядов: около 130 печатных изданий, несколько десятков древних рукописей, в т.ч. знаменитый Изборник Святослава 1073 года, более 60 памятников церковной старины… В «Поморских ответах» выговские книжники также разоблачали подложные рукописи, изготовленные новообрядческими миссионерами, – «Деяния на еретика Мартина» и так называемый Требник митрополита Феогноста.

При этом, сосредоточиваясь на защите старой веры, выговские отцы в своих ответах старались избегать резких выражений и оскорбительных выпадов, спокойно, с многочисленными ссылками на исторические факты, на Священное Писание и произведения отцов Церкви, разбирали вопросы Неофита и давали исчерпывающее объяснение разногласий между старообрядцами и «великороссийской» церковью. По этому поводу киновиарх Выгорецкой обители Андрей Борисович (1734– 1791) в «Описании жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого» писал: «Андрей сам, что сочиняше, с великим опаством и рассмотрением, а особливо “Ответы” свои против Неофита, и с коим праведно рещи, что не точию читающим потребно ко укреплению древлецерковного благочестия, но еще весма годным и для сущей политики, ибо коль он в них умел учтиво и благопристойно во всем и со всеми персонами писменно беседовати, нисколько не раздражая их характера. Но при том нисколько не уступая и в заступлении древности». Когда Симеон Дионисьевич высказался за более резкую формулировку ответов, Андрей Дионисьевич сказал ему: «Брате любезный Симеоне! Уже нам российских архиереев и философов никакою ревностью не возвратити будет в свое состояние. Тако Богу изволившу содеватися в последнее печальное время. Но опасайся кийждо из нас да спасает душу свою. А к ним с почтением да ответствуем, и аки бы солию растворити честнословием наши словеса, по святому апостолу – благоумнее да пишем и глаголем. Ибо не научити их сим хотяще, но точию себе оным доставити желаем в благоспасительный покой»^[xii]. «Благоразумие Андрея Дионисьевича оказалось особенно полезным при составлении «Ответов». Опасение тогда требовалось исключительное. В 1719 году были разгромлены староверческие обители в Ряпино (ныне Эстония). 21 марта 1720 года, в результате доносов архиепископа Нижегородского Питирима, был казнен в Нижнем Новгороде диакон Александр. Его обезглавили, тело сожгли и прах бросили в Волгу. Из 94 скитов, находившихся в лесах Чернораменских Приволжья, Питирим не успел уничтожить только двух»^[xiii].

После краткого предисловия, в котором изложены причины неприятия старообрядцами официальной церкви (т.е. различные «нововводства» патриарха Никона) и указаны главные основания собственного учения, в «Поморских ответах» разрешается общий вопрос, «православно ли имели веру всероссийския земли от начала крещения», а затем подробно разбираются предложенные иеромонахом Неофитом 106 вопросов о старых и новых книгах, о разных обрядовых различиях и некоторые пункты догматического характера (об иерархии и таинствах). Отвечая на поставленные вопросы, Андрей Дионисьевич во всем блеске развернул свою эрудицию и выдвинул весьма богатый арсенал историко-археологических оснований в пользу старых обрядов.

Иллюстрация. Поморские ответы. 1723 г.

Большинство вопросов Неофита касалось общих для всего Древлеправославия тем, а потому и «Поморские ответы» стали своего рода манифестом всех старообрядцев и были приняты практически всеми старообрядческими согласиями (и беспоповцами, и поповцами) в качестве главного руководства для объяснения самого существа староверия — вплоть до наших дней. Наиболее обстоятельно в «Ответах» были рассмотрены вопросы о двуперстном крестном знамении, о погружательном крещении, сугубой аллилуйе, восьмиконечном кресте. Лишь девять последних вопросов касались особенностей беспоповского учения (вопросы 98–106). В ответах на эти вопросы Андрей Дионисьевич обосновывал богослужебную практику поморцев: доказывал возможность существования Церкви без священства и исполнения ряда таинств (в частности, крещения и исповеди) «по нужде» простыми мирянами, выбранными из народа. Особо рассматривался вопрос о таинстве причастия: по мнению поморцев, таинство причастия хотя и относится к «нужнопотребным», необходимым для спасения таинствам, однако после раскола Русской Церкви и отступления иерархии от истинной древлеправославной веры нет возможности совершать это таинство видимым образом. Старообрядцы не могут обращаться к «великороссийской» церкви, поскольку в ней отсутствует правильное священство. Что касается теоретической возможности существования священства и правильности исполнения им таинств, то «Поморские ответы» полностью ее не отрицали. Вместе с тем излагалось учение о духовном причастии, которое понималось как мистическое общение с Христом: «неимущии где причаститися, за неимение священника, чрез веру и добродетельное житие духовно причащаются, и тояжде (той же. — К. К.) благодати сподобляются»^[xiv]. На это есть многочисленные указания и в святоотеческой литературе. Так, блаженный Феофилакт Болгарский в «Благовестнике» так толкует слова Евангелия от Иоанна: «И ты можеши не токмо по тайному причащению ясти и пити плоть и кровь Владычню, но по иному образу».

«Поморские ответы» быстро разошлись по всей России в большом количестве списков (до нашего времени дошло более 200 списков этого произведения). Вместе с интересом к книге возрастал и авторитет ее авторов, сумевших в глухом северном краю в течение всего шести месяцев дать богословски выверенные, документально точные и в то же время дипломатичные ответы на специально сочиненные в Синоде вопросы, порой носившие прямо провокационный характер (в частности, вопросы о «благоверии» императора). Не потеряла книга своей значимости и злободневности и в наши дни. Поэтому до сих пор актуально звучат слова известного старообрядческого начетчика Ф. Е. Мельникова: «“Поморские ответы”, заключающие в себе основы староверия, остаются не опровергнутыми»^[xv].

***

Отдельно следует сказать о подлинных списках «Поморских ответов». Долгое время их судьба оставалась неизвестной, однако благодаря В. Г. Дружинину, обратившемуся к материалам Синодального архива, многое удалось прояснить. Опровержение «Ответов», после признанного неудачным «разглагольства» иеромонаха Неофита со старообрядцами было поручено ученому богослову Феофилакту Лопатинскому, который представил написанный им труд Синоду в 1734 г. Питирим, епископ Нижегородский, взял этот труд для просмотра, а в 1742 г. рукопись была направлена для нового рассмотрения и дополнения Арсению Мацеевичу, митрополиту Тобольскому, переведенному затем на Ростовскую митрополичью кафедру. Последний обратился в Синод (7 октября 1743 г.) с просьбой прислать ему для работы подлинный экземпляр «Поморских ответов», что и было исполнено 16 ноября того же года. Тогда же в архиве Синода было сделано подробное описание этой рукописи, однако о возвращении её в архив никаких данных не оказалось. В 1745 г. Арсений Мацеевич закончил редактирование и дополнение книг Феофилакта Лопатинского «Обличение неправды раскольнической». Арсением Мацеевичем было также составлено «Дополнение обличения Ответов раскольнических, пустосвятами выгорецкими предложенных». Несомненно, что для завершения всех этих работ автору потребовался бы оригинал «Поморских ответов». Однако просветительская деятельность митрополита внезапно оказалась прерванной, в апреле 1763 г. его вызвали в Синод, лишили святительского сана и заключили в Ревельскую крепость, где он и скончался в 1772 г. Эти события не могли не отразиться самым пагубным образом на судьбе личной библиотеки митрополита, где временно находился подлинный экземпляр «Поморских ответов». В 1763 г. по указу Сената была составлена опись библиотеки Арсения Мацеевича, по которой в ней числилось 337 рукописей и книг, однако «Поморских ответов» в их числе не оказалось. Как отмечает Н. Ю. Бубнов, «о дальнейшей судьбе этой примечательной рукописи за последующие полтора века можно только гадать»^[xvi]. Очевидно лишь то, что выполненное старообрядцами в 1911 г. издание «Поморских ответов» «в лист» в типографии Преображенского богадельного дома в Москве было осуществлено именно по этой рукописи. В. Г. Дружинин особо отметил воспроизведенное в этом издании факсимиле подлинных подписей вышеупомянутых выборных лиц от выгорецких скитов, пославших рукопись «на рассмотрение» иеромонаху Неофиту.

В том же 1911 г. в Москве было осуществлено ещё одно издание (Поморских ответов»: в типографии П. П. Рябушинского, в 4°, на средства Московского старообрядческого братства Честного и Животворящего Креста Господня. Оригиналом для этого издания послужила та же подлинная рукопись, что следует из её краткого описания, содержащегося в статье «От издателей», открывающей книгу. В этом описании приводится не только перечень подписей выборных лиц от семи поморских скитов и указывается расположение этих подписей в оригинале, но приведена скрепа синодального секретаря Ивана Муринова, идущая по листам книги и повторённая несколько раз. Как стало ясно лишь сравнительно недавно, В. Г. Дружинин имел возможность посмотреть и подержать в руках как имевшийся в распоряжении издателей оригинал «Ответов», так и второй подлинный экземпляр, предназначавшийся для отсылки императору и хранившийся, как можно предполагать, в канцелярии Петровских заводов. Обе эти рукописи В. Г. Дружинин нашёл в доме московского старообрядца-федосеевца Егора Егоровича Егорова (1863-1917), который взял с него слово сохранить этот визит в тайне. Как стало известно впоследствии, 1 экземпляр подлинных «Поморских ответов» с автографами выговских «отцов» был куплен собирателем у известного книготорговца С. Т. Большакова 15 февраля 1893 г. (№ 193 собрания Егорова) за 75 руб., а другой, предназначавшийся для императора – у М. Т. Вострякова в июне того же года (№ 194) за 100 руб. В 1919 г. коллекция Рукописей Е. Е. Егорова поступила в Российскую государственную библиотеку в Москве (РГБ), где и хранится поныне.

К.Я. Кожурин

[i] Стефанович П. С. Приход и приходское духовенство в России в XVI–XVII веках. М., 2002. С. 296.
[ii] Кутузов Б. П. Русское знаменное пение. М., 2002. С. 232–233.

[iii] Поморские ответы. М., 2004. С. 183.
[iv] Муратов П. Древнерусская иконопись в собрании И. С. Остроухова. М., 1914. С. 4.
[v] Преображенский А. В. Культовая музыка в России. Л., 1924. С. 70.
[vi] Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. М., 1997. С. 509.
[vii] Барсов Е. В. Четьи Минеи братьев Денисовых // Сборник статей в честь М. К. Любавского. Петроград, 1917. С. 668–669.
[viii] Там же. С. 670.
[ix] Житие и подвизи премудраго древняго благочестия учителя блаженнаго отца Андрея Дионисиевича, иже трудоподвижне написа за древнее святое благочестие преславныя книги ответственная, едину против нижеградскаго епископа Питирима: другую же против вопросов присланнаго от Синода иеромонаха Неофита // Сборник житий наставников Выга. БАН. Собр. Дружинина. № 647. Л. 177 об. – 178 об.
[x] Поморские ответы. С. 3.
[xi] Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни. М., 2005. С. 168.
[xii] Борисов А. Описание жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого. ИРЛИ. Усть-Цилемское собр. № 41. Л. 100 – 101.
[xiii] Заволоко И. Н. Странник, идущий в гору. Рига, 2004. С. 49.
[xiv] Поморские ответы. С. 324.
[xv] Мельников Ф. Е. Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999. С. 146.
[xvi] Бубнов Н. Ю. Поморские ответы – главная книга старообрядцев // Старообрядчество: история, культура, современность. Т. II: Материалы. М., 2005. С. 98.