Березовая Лука – Куйбышев (Самара) – Екатериновка

Династия потомственных староверов-поморцев и служителей Древлеправославной Поморской Церкви Болтаевых связана с разными местами Самаро-Саратовского Поволжья. В 2022 году исполнилось 90 лет со дня кончины Григория Яковлевича – наставника Березово-Лукской общины и 15 лет со дня кончины его внука Антония Васильевича – наставника Самарской (Куйбышевской) общины. К этим датам по многочисленным пожеланиям родственников подготовлен этот материал по истории рода.

Во второй половине XIX века Болтаевы известны как жители с. Березовая Лука, расположенного на левобережье Волги при реке Чагре Николаевского уезда Самарской Губернии (позже Саратовской губернии).

Откуда они сюда пришли? Или были коренными жителями? – не известно. Можно сделать несколько предположений…

После Высочайшего Манифеста Екатерины II 1762 года эти земли активно заселялись староверами, переселившимися из Польши, Ветки и Стародубья.

Однако эти места известны тем, что еще в середине XVII века, во времена раскола Русской Православной Церкви и гонений на последователей истинной Веры Христовой здесь, на левобережье Волги, укрывались староверы от преследований.

Согласно словарю русских фамилий – фамилия Болтаев образована от мужского тюркского имени Болта (Балта) – «топор». Такое же значение имеет село Балтай (Вольского уезда) на правобережье Волги, Саратовской губернии, известное еще с XII–XIII веков. Возможно, на период присвоения крестьянам фамилий родоначальники семьи проживали в этом селе.

И вот семья Болтаевых в с. Березовая Лука…

Березовая Лука – в XIX веке это волостное село Николаевского уезда Самарской губернии, сегодня Духовницкого района Саратовской области.

По данным на 1851 год, из старообрядцев в селе проживали только беглопоповцы.

В 60-х годах XIX столетия число старообрядцев в селе исчислялось в 700 душ обоего пола.

В материалах ЦГАСО за 1890 г. имеются сведения о существовавшем без разрешения начальства, на тот период около 30 лет (примерно с 1860 г.), молитвенном доме неизвестно какого согласия.

По данным Первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., в данном населенном пункте проживало 1449 жителей обоего пола, из которых поморцев и иных безпоповцев было 390 человек.

На середину XIX века семья была бедной, возможно, из-за переселений. Но все представители этой семьи отличались тонким умом и наблюдательностью, стремлением к личным достижениям и стараниям во всем соблюдать принципиальность и порядок, а главное – стойкостью в вере отцов.

Из поминальных книжек и записей известны имена ранних представителей этого рода. Придерживаясь общепринятых правил, проставим примерные годы их рождения (число и месяц известны из семейного поминания): Димитрий (около 30-х годов ХIX века), его сын Ияков Димитриевич (около 50-х годов) с супругой Евдокией Ивановной.

Сын последних – Григорий Яковлевич Болтаев (23.01.1875 – 27.06.1932), из бедной семьи, в ранней юности (примерно в 16 лет) «отдан в зятья». Родители жены держали небольшую бакалейную торговлю. Вплоть до кончины последних все жили под одной крышей. С супругой Матроной Кузьминичной у них народилось 14 детей, в живых остались только 10 (1 сын и 9 дочерей). И опять все дети, а также впоследствии семья сына Василия жили одной большой семьей и неустанно трудились на земле.

Молитва и труд всегда были присущи этой семье, что и вывело ее из бедности. От рассвета до заката всей семьей работали в поле, а во время посевной или уборочной строили шалаши и там же ночевали и отдыхали днем в солнцепек.

В праздники до обеда молились, а потом выходили на поля. Даже на Пасху молились до среды, а потом старики молились, а молодежь выходила в поле, ведь «день год кормит». Сеяли злаковые: пшеницу, ячмень, овес, просо, подсолнух и сажали бахчу на 30-ти гектарах. В помощь к собственным силам были 3-4 лошади. Еще в хозяйстве были несколько коров и до 30 овец. С малинника собирали ягоду и сушили на зиму.

Когда урожай был убран, снаряжали обоз и ехали в Хвалынск на ярмарку. Везли все, что можно было продать или обменять. На ярмарке закупали все необходимое: мануфактуру, упряжь для лошадей, соль и сахар головками, чтобы хватило до следующего года.

Многочисленным девкам готовили приданое. Все самое лучшее и красивое одевали на праздники и в воскресные дни и всей семьей шли в моленную. На розговены готовили угощения и приглашали к себе в дом одноверцев. А также съезжались в родительский дом дети со своими семьями. Сам Григорий Яковлевич пек кренделя, у него они выходили самые вкусные, по особому рецепту.

Когда в начале ХХ века в селе Березовая Лука христиане задумались о строительстве молитвенного дома, Григорий Яковлевич Болтаев обратился к верующим – поморцам с предложением собрать средства и построить моленную. Деньги собирали всем миром. Когда же встал вопрос о выделении места под строительство, все отстранились. Никто не выделял участок земли под строительство – ни сельское общество, ни сами христиане. Когда Григорий Яковлевич предложил своим непосредственным соседям пополам поучаствовать в этом богоугодном деле и понимания также не нашел, он решил поставить Храм на задах своей усадьбы.

Новый молитвенный дом представлял большое деревянное (бревенчатое) строение с коньковой крышей. У входа был образ Креста Господня. Говорят, что были даже колокола. Престольный праздник был выбран Святителю Николе.

Внутри Храм был обустроен по всем правилам. Полный, в несколько ярусов, иконостас был специально заказан ко времени окончания строительства в Саратове. Перед иконостасом находился престол с распятием и Евангелием, у него, как правило, стоял наставник, а за ним по центру – певчие.

Продолжительное время наставником в общине был некий старец Лаврентий, в конце 20-х годов, переходя реку из соседней Екатериновки в Березовую Луку, он попал в полынью. Еще при нем и некоторое время после обязанности наставника исполнял Г. Я. Болтаев. А среди певчих был сын Григория Яковлевича – Василий Григорьевич (20.03.1893 – 18.12.1984) – в будущем духовный наставник Куйбышевской общины. По окончании с отличием 4-х классов сельской школы, несмотря на то, что он единственный мальчик в семье и некому было помогать родителям в поле, вместе со своими сверстниками односельчанами несколько лет обучался Священному Писанию и правилам Церкви Христовой, уставу службы и знаменному пению в с. Теликовка, что в 17 км от Березовой Луки, где на рубеже XIX – XX веков действовала, как именуют Самарские епархиальные ведомости, «раскольническая школа у крестьянина Тарасова и обучалось до 40 человек».

Во все времена христиане старались отдавать детей в брак «по вере». Парамон Егорович Капицын – служитель беглопоповской церкви с. Дураковки, восхищенный пением Василия Григорьевича, отдал свою дочь Евдокию в поморское согласие, где она приняла святое крещение, разделила с супругом все тяготы и лишения и до глубокой старости была верной помощницей по дому и воспитанию в вере пятерых детей.

В Русско-германскую войну 1914 года Василий Григорьевич был призван на воинскую службу и четыре года провел в плену на казенных работах, полуголодный, терпя побои и лишения. Бежав из плена, был призван в РККА делопроизводителем.

Григорий Яковлевич также был призван на фронт, и за это время хозяйство значительно пришло в упадок.

В то смутное время в области «гуляли» банды Плюсункова и Попова. Многих работавших на советскую власть расстреливали. Василий Григорьевич по Божию промыслу оставался невредим, хотя не однажды, как говорится, стоял под стволом. Работал счетоводом в казначействе и заведующим Ревкомиссией в сельсовете и на других важных должностях. По клевете своих односельчан был обвинен в поджоге стога сена и осужден на два года ссылки в п. Чусовой. По возвращении работал конюхом, а через некоторое время вновь переведен в контору.

В 1930 году семья Болтаевых была раскулачена, были отобраны земля, дом и скот. Григорий Яковлевич был осужден к 2 годам лишения свободы и 5 годам высылки за пределы Нижне-Волжского края. Вместе с сыном Василием он был выслан в Казахстан, остальным же членам семьи чудом удалось укрыться.

Моленную в с. Березовая Лука закрыли и растащили по бревнам, а дом Болтаевых перевезли в Духовницк, где располагалась начальная школа.

В ссылке Григорий Яковлевич и обрел свою кончину 27 июня 1932 г. Накануне он очень сильно просил сына отправить его домой. Василий Григорьевич, несмотря ни на какую опасность, по-христиански провожает отца в последний путь, изыскивает возможность и собственноручно делает ему гроб, не имея никаких богослужебных книг, по памяти отпевает погребение. Григорий Яковлевич Болтаев был посмертно реабилитирован только 16 января 1995 г.

Супруга Григория Яковлевича бежала в соседнее село Екатериновку, где проживали вышедшие туда замуж  дочери Феодосия и Анастасия, долго пряталась по чуланам. А позднее стала духовной руководительницей местных поморцев. Ее дело на духовном поприще позже приняли и дочери Землянухина Феодосья Григорьевна и Макарова Анастасия Григорьевна.

Екатериновка – село в Николаевском уезде Самарской губернии, а в настоящее время в Приволжском районе Самарской области. По местному преданию здешние староверы были из Донских казаков. По данным Первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., в данном населенном пункте  проживало 976 жителей обоего пола, из которых было 222 старообрядца безпоповского согласия.

В 1908 году в местном никонианском храме проходили собеседования самарского епархиального миссионера священника о. Димитрия Александрова со старообрядцами, для чего местными поморцами был вызван защитник староверия Л. Ф. Пичугин (с. Поим, Пензенской губернии). На собеседованиях также присутствовали старообрядцы разных согласий из сел Березовая Лука и Теликовка того же уезда. На этих собеседованиях присутствовали Григорий Яковлевич и Василий Григорьевич Болтаевы.

Семья Василия Григорьевича укрывалась сначала у родственников в г. Иващенков (ныне Чапаевск, Самарской области), а затем обосновалась в Куйбышеве.

В 1933 году Василий Григорьевич по амнистии возвращается к семье, которая к тому времени обосновалась в Куйбышеве. Здесь он поступает на работу на карбюраторный завод сначала грузчиком, а затем агентом отдела снабжения.

С первых дней своего пребывания в Куйбышеве Василий Григорьевич посещает все соборные службы в поморской общине брачного согласия и активно включается в жизнь общины.

Куйбышевские староверы-поморцы в то время не имели своего помещения и на соборные службы собирались по разным домам верующих, и найти их приезжим было практически невозможно. Предстоял праздник Рожества Христова. «Не может такого быть, чтобы староверы не собирались на молитву!» – сказал Василий Григорьевич и пошел бродить по городу в поисках одноверцев, не боясь очередных преследований. Вскоре он повстречал старичка с окладистой бородой, явно идущего в позднее время по важным делам. Подошел и поприветствовал его по-христиански. Оказался тот старичок одним из начетчиков поморской общины.

Часто бывая по работе в разных городах, он искал общения с местными христианами-поморцами, с которыми впоследствии поддерживал тесную связь.

По смерти о. Симеона Яковлевича Московского в 1957 г. Василий Григорьевич благословляется в духовные наставники. Его духовные чада вспоминают его как глубоко верующего и духовного человека, сочетавшего в себе одновременно такие черты характера, как строгость и доброта. Несмотря на длительную болезнь (в течение 16 лет), он до конца дней своих исполнял возложенные на него духовные обязанности, с любовью и пониманием относился к каждому приходящему в его дом христианину, исполняя крещение и принимая на исповедь, разделяя с ними все радости и беды.

Василий Григорьевич обладал прекрасным почерком, как гражданским, так и славянским шрифтом. До наших дней дошли его многочисленные тетради с канонами и знаменными песнопениями, которые ему приходилось переписывать из-за нехватки книг в то время.

18 декабря 1984 г. о. Василий тихо почил о Бозе. Его погребение было отслужено на дому тремя наставниками при большом стечении верующих г. Куйбышева и области.

Сын Василия Григорьевича – Антоний Васильевич (30.01.1913 – 29.03.2007) – настоятель Храма Самарской Старообрядческой общины Древлеправославной Поморской Церкви.

С семилетнего возраста он уже читал на соборных службах в Храме, построенном его дедом, бывшим для него всю жизнь непререкаемым авторитетом и примером для подражания (тогда это был псалом 33 «Благословлю Господа на всяко время».)

После побега от ареста и обосновавшись в г. Куйбышеве, начиная со строительства карбюраторного завода, он проработал на нем более сорока лет до выхода на заслуженный отдых: шлифовщиком, мастером и начальником цеха.

Антоний Васильевич был участником Финской войны 1939 г. и Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Служил в конном полку. Награжден орденами и медалями.

В 1946 г. Антоний Васильевич вступил в христианский брак с уроженкой  с. Тюхменево, Кузнецкого района, Пензенской области Евдокией Николаевной Жуковой, своими руками построил дом, в котором воспитал троих детей.

Одновременно с работой на производстве Антоний Васильевич посещал все соборные службы, участвовал в строительстве и обустройстве молитвенных домов.

По болезни о. Василия Григорьевича, оставившего служение  в 1980 г., Антоний Васильевич был благословлен третьим наставником Самарской общины, хотя и выполнял многие духовные обязанности уже с 1978 г.

В 1989–1990 гг. Антоний Васильевич одновременно с наставничеством был председателем общины. Будучи по жизни хорошим хозяином, он и позже уделял много времени и сил хозяйственным вопросам в Храме, многое делал своими руками, практически до самой болезни заготавливал уголь для кадила.

В 1990 г. скончался о. Киприан Николаевич  Кукушкин, вскоре отошел от духовных дел о. Василий Васильевич Хохлов. С этого времени о. Антоний принял все служения в крупнейшей общине Поволжья. 17. 07.1990 г. в Совете по делам религий Куйбышевской области А. В. Болтаев официально зарегистрирован наставником общины.

Трогательно было видеть, как, несмотря на плохие погодные условия и состояние здоровья, девяностолетний старец подходил к Храму, с усердием и безупречно выполнял все потребы и службы. Лишь последние годы жизни из-за старческой немощи о. Антоний стал посещать только праздничные соборные службы. Прихожане до сих пор отмечают и ценят своего духовного пастыря за его добродушие, скромность и бескорыстие.

Продолжительное время местных староверов опекали наставники Самарской общины Болтаевы Василий Григорьевич и Антоний Васильевич, находящиеся со многими из них в родстве.

Династия Болтаевых продолжается и сегодня. В Самаре – председатель поморской общины Павел Владимирович Половинкин (внук А. В. Болтаева), в Екатериновке одной из руководительниц местных староверов является Нина Ивановна Алексева (племянница В. Г. Болтаева и двоюродная сестра А. В. Болтаева).

«Пройдет время, – пишет в своих воспоминаниях Н. И. Алексеева, – и может кто-то из наших детей и внуков продолжит историю нашего рода, чтобы и другое поколение знало, кто и откуда их корни, кто их предки!»

П.В. Половинкин

Источники:

1. ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 58.
2. Гребнев М. Стремление неотписных раскольников Самарской епархии отделиться от союза с православною церковию и по церковным записям. Из истории раскола Самарской епархии в шестидесятых годах настоящего столетия (Продолжение) // Самарские епархиальные ведомости, № 7 от 1 апреля 1887 г.
3. ЦГАСО. Ф. 356. Оп. 1. Д. 263.
4. Населенные места Российской Империи в 500 и более жителей с указанием всего наличнаго в них населения и числа жителей преобладающих вероисповеданий по данным Первой Всеобщей Переписи населения 1897 г. Под ред. Н. А. Троицкаго. СПб., 1905.
5. Воспоминания А. В. Болтаева (1913-2007), записанные автором.
6. Решение Духовницкого районного суда Саратовской области от 26 апреля 1999 г. по делу № 2 – 88.
7. Справка Совета по делам религий по Куйбышевской области, выданная наставнику А. В. Болтаеву.
8. Столп истины. Газета. Самара, март 1998.
9. Архангельский В. Очерк раскола в с. Новых Костычах, Самарского уезда // СЕВ, № 3, 1870, н/ч, с. 49-59.
10. Алексеева Н. И. Богу верую! // Альманах краеведения села Екатериновка «Предки и потомки. Социальная память». 2015 г.
11. Дело гр. Болтаева Василия Григорьевича. 1927 – 1936 гг. ЦГАСО Ф. 2188, оп. 2, д. 53.

УЧРЕЖДЕНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
ГРЕБЕНЩИКОВСКОГО УЧИЛИЩА В РИГЕ^*

Учреждение Гребенщиковского училища в Риге прошло по времени путь более десяти лет, и начало этого пути можно отнести к 23 ноябрю 1862 года, когда рижские купцы-староверы направили прошение гражданскому губернатору А. А. фон Эттингену.

Мотивация прошения основывалась на следующих суждениях: «вследствие закрытия существовавшей прежде при Гребенщиковском заведении школы в г. Риге, положение детей бедных раскольников и круглых сирот, на увеличивающуюся ежегодно между ними безнравственность и, присовокупив, что все принятые разными благонамеренными людьми против этой безнравственности меры остались без успеха по неимению училища, иже приюта для сирот». Авторы прошения подготовили и проект правил сиротского дома cв. Григория Богослова, который просили утвердить.

Гражданский губернатор А. А. фон Эттинген 27 ноября 1862 года это прошение с проектом правил направляет генерал-губернатору В. К. Ливену, сопровождая своим положительным мнением, «что учреждение в г. Риге сиротского дома для бедных детей раскольников, конечно желательно и необходимо, так как дети эти в настоящее время действительно погибают в нравственном отношении». Генерал-губернатор В. К. Ливен 2 декабря 1862 года сообщает Министерству внутренних дел «ходатайство рижских раскольников о разрешении им учредить при Гребенщиковском заведении Сиротский дом для обучения в нём до 50 детей обоего пола, на изложенных в приложенном проекте устава основаниях».

Положительное отношение городских и губернских властей к прошению рижских староверов, которое получило выражение в динамизме его прохождения во властных инстанциях, обнадёживало просителей в благоприятных результатах. Однако этого не произошло. Министерство внутренних дел стояло на запретительных позициях: 13 декабря 1862 года оно направило генерал-губернатору В. К. Ливену отрицательный ответ. «Имея в виду, что по Высочайшему повелению 14 мая 1832 г., в Риге может быть открыта школа не иначе, как по Высочайше утверждённому 18 декабря 1828 г. Уставу уездных и приходских училищ, Министерство внутренних дел находит, что изъяснённое выше ходатайство рижских раскольников удовлетворено быть не может, так как предоставленный ими проект устава не согласен с Высочайше утверждённым Уставом уездных и приходских училищ».

Очевидно, что на такое отношение к просьбе рижских староверов на учреждение училища для староверческих детей имело влияние мнение синодальной Церкви. Поэтому следовало учитывать то, что масштабы, формат, содержание и направленность обсуждения вопроса о разрешении староверам открывать школы не могло не обеспокоить синодальную Церковь. Её позиция была чётко выражена в конце весны 1861 года, когда архиепископ Рижский и Митавский Платон отвечал на запрос князя А. А. Суворова о школах для староверов: «Сообразив вышеизложенные обстоятельства и постановления, я полагаю, что нельзя допустить, чтобы в предполагаемые школы для обучения раскольнических детей определялись учителями раскольники по выбору их единомышленников». Как видно, в отношении к школам староверов позиция синодального духовенства оставалась традиционной: школы для староверческих детей, но без учителей-староверов.

Несомненно, что этот отказ сильно подействовал на рижских староверов. Их эмоциональное состояние хорошо описал Н. С. Лесков, который в середине лета 1863 года находился в Риге, выполняя поручение Министерства народного просвещения. Министр 10 июля 1863 года обратился к генерал-губернатору барону В. К. Ливену с просьбой о содействии Н. С. Лескову: «По поручению моему, один из наших талантливых литераторов Николай Семёнович Лесков отправляется в Ригу для возможного изучения раскольничьих школ, к чему может весьма много способствовать знание им раскола вообще…».

«Я приехал в Ригу, – писал Н. С. Лесков, – в дни самого высшего сетования на этот отказ. Раскольники были не только огорчены, но и рассержены. В это время они не хотели ни о чём рассуждать и вообще были очень далеки от способности верить во всякую возможность чего-нибудь вымолить у правительства. “Всё надо бросить, нечего воду толочь, да злить своё сердце”, – говорили они отчаянно». Особенно были огорчены ревностные инициаторы учреждения сиротского отделения и школы, 2-й гильдии купец Ломоносов Григорий Семёнович, жертвовавший для этого пять тысяч рублей, и купец Беляев Захар Лазаревич, который из своих средств назначил на школу тысячу рублей.

В это горькое для рижских староверов время Н. С. Лескову удалось войти к ним в доверие и оказывать поддержку, призывая их не отказываться, не останавливаться на пути к учреждению училища.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Н. С. Лесков продолжал поддерживать рижских староверов в их стремлении учредить училище. Будучи членом Комитета грамотности при Императорском Вольно-экономическом обществе в Санкт-Петербурге, очевидно, он предложил рассмотрение вопроса о действиях староверов Риги с целью открытия училища. На заседании Комитета грамотности 10 сентября 1863 года после обсуждения было принято журнальное постановление. В нём содержалось сообщение председателя Комитета грамотности о том, что «рижские купцы Г. С. Ломоносов и З. Л. Беляев на учреждение в г. Риге для своих единоверцев школы жертвуют, первый пять тысяч рублей, а последний одну тысячу рублей, всего шесть тысяч рублей серебром, и что сверх сего купец З. Беляев вызвался безвозмездно содержать склад учебников, издаваемых Комитетом грамотности, распространять их и отчитываться». Это сообщение было выслушано, и Комитет грамотности «с горячим сочувствием единогласно положил: «Благодарить г. Г. Ломоносова и Беляева в настоятельнейшей нужде народа, предложить им вступать в члены Комитета и содействовать ему, по мере сил в своём кругу, а г. Беляеву выслать каталог и несколько изданий Комитета, на первый раз по выбору члена Комитета грамотности г. Лескова, знакомого с современными потребностями рижского бедного класса».

Стараниями лукавого у рижских староверов не наблюдалось единства на пути учреждения училища. Ещё Н. С. Лесков это заметил и писал: «А особенно в Риге, где кипит непримиримая злоба двух раскольничьих партий: демократической, эксплуатируемой Пименовым как бы в назидание людям, почитающим поголовную подачу голосов за последнюю форму европейской цивилизации, и аристократической, во главе которой стоят Ломоносов, Беляев, Тузов, Волков, Великанов и ещё человек двадцать, способных понимать, чем отличаются снетки от простой маленькой рыбки». И хотя в данном описании присутствовал момент ироничности, но суть противостояния уловлена. В его основе лежит гордыня и зависть. Ведь ни одна из этих сторон не была против учреждения школы, однако их не устраивали принципы создаваемой школы и роль в этих действиях конкретных личностей.

Для сбора пожертвований на учреждение училища главным попечителем Гребенщиковского богоугодного заведения полковником Андрияновым была заведена книга. В начале сентября 1863 года «на первой же странице этой книги Г. Ломоносов записал словесно обещанные им пять тысяч рублей, Г. Беляев тысячу рублей, а вслед за ними тысячу же рублей записал рижский купец Иона Федотов Тузов». В эту же книгу записывали свои пожертвования и другие староверы. Так реально эти рижские купцы двигались по пути учреждения училища, что вызвало неадекватную реакцию у другой части рижских староверов, объединяющихся при руководстве Гребенщиковской богадельни. В середине апреля 1865 года генерал-губернатору графу П. А. Шувалову за пятью подписями была отправлена «Записка по возникшему вопросу об учреждении в г. Риге на Московском предместии Старообрядческого училища для народного образования». Этот документ содержал отношение руководства Гребенщиковского богоугодного заведения к вопросу об учреждении училища. Прежде всего, наблюдалось стремление исключить из числа учредителей всех тех, кто уже реально сделал пожертвования. Их называли «мнимыми жертвователями», а также теми, кто противодействует «всем благим начинаниям». В то же время высказывалось мнение об исключительном праве только Общества решать вопрос создания училища. Для этого правление Гребенщиковского благотворительного заведения имеет «возможность отделить от капиталов заведения пять тысяч рублей серебром для предполагаемого училища». Однако для этого выдвигалось условие «чтобы прежде всего отобран был по сему предмету надлежащий отзыв от г. купцов Г. Ломоносова, Н. Волкова, Д. Великанова, Беляева, Побегалова, Кузнецова и других, противодействующих всем благим начинаниям».

Документ заканчивался такими словами: «Вот начала, на которых правление Гребенщиковского благотворительного заведения желало бы основать предполагаемое училище для народного образования детей русского простого народа и мещан, принадлежащих Рижскому обществу Гребенщиковского благотворительного заведения». Очевидно, что позиция руководства Гребенщиковского благотворительного заведения была не продуктивной, ибо она ориентировалась на разделении усилий, в то же время как их необходимо было объединять.

В то же время процесс обсуждения вопроса об учреждении училища продолжался на высоком государственном уровне. Он характеризовался динамизмом и торможением, поддержкой и тайным, скрытым противостоянием, что хорошо наблюдалось в середине лета 1865 года в переписке генерал-губернатора графа П. А. Шувалова с министром внутренних дел П. А. Валуевым относительно проекта устава. Генерал-губернатор 10 июня 1865 года просил «содействия… касательно учреждения в Риге для детей местных раскольников-беспоповцев, на собственный их счёт, элементарного училища…». Ответ министра был скорым по времени, уже 19 июня 1865 года в письме было написано: «Не встречая к сему, в общих чертах, с моей стороны препятствия, я, тем не менее, нахожу нужным предварительно дальнейшего соглашения по этому вопросу с надлежащим правительственным ведомством». Здесь наблюдается, что на словах высказывается положительное отношение, а в действительности включается бюрократический механизм, коего предназначение тормозить решение вопроса об учреждении училища.

Пока происходила переписка между учреждениями властных структур территориального и государственного уровня относительно вопроса учреждения староверческого училища в Риге, купец Г. С. Ломоносов со товарищи не пребывали в бездеятельном ожидании и создали Комитет по учреждению старообрядческой школы. На заседании данного Комитета 19 июля 1865 года в протоколе было записано: «Присутствовали попечители г. Г. Ломоносов, Лашков, Гаврилов и Карпов. Комитетом решили нанять квартиру для помещения школы вблизи Гребенщиковского заведения, по этому делу было поручено г. Г. Карпову и Гаврилову, а Г. Лашкову поручено озаботиться выписать из Москвы учебных книг, а именно: азбучек 100, часословов 30 и псалтырей 15 штук».

Оказывался долгим путь прохождения прошения в Санкт-Петербурге об учреждении училища в Риге для детей староверов: 9 сентября 1865 года министр внутренних дел представил предложения в Комитет министров; 28 сентября 1865 года Комитет министров передаёт их на предварительное заключение главноуправляющего II отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, где это предложение «задерживается» до конца декабря 1865 года; 21 декабря 1865 года состоялось заседание Комитета министров, который «по рассмотрении проекта устава означенного училища и заключения по сему предмету Главноуправляющего II-м отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии… положил: настоящее дело возвратить… для надлежащего соображения с высочайшим повелением, последовавшим по предложениям Особого комитета по делам о раскольниках, и для изменения устава, учреждаемого в г. Риге училища…».

Несомненно, такой результат не являлся отказом, ибо это отражало движение к цели: согласие с учреждением училища и необходимость изменений в уставе. В первую очередь требовалось изменение названия училища. Очевидно, властные структуры продолжали сохранять традиции начала 30-х годов XIX века, чтобы в названии ничего не было свидетельствовавшего о староверии. Этим и руководствовался генерал-губернатор граф П. А. Шувалов: «после возвращения мне… из Комитета Министров проекта устава, учреждающего в г. Риге элементарного училища для детей старообрядцев, с тем, чтоб было изменено название этого училища, я предложил назвать его Гребенщиковским и объявил своё предложение собранным мною для этого учредителям сказанной школы, получил полное их согласие на таковое название». Думается, что это согласие Комитета учредителей основывалось на учёте исторически изменившихся условий отношения к староверию до определённых пределов, а не полного его принятия. Ведь главная цель была достигнута – в Риге будет учреждено учебное заведение для детей староверов на принципах, что соответствуют древлеправославному благочестию. Поэтому иная позиция, которая была обозначена руководителями Гребенщиковского заведения, настаивавшая на том, чтобы именовать «Рижское Николаевское старообрядческое училище», исторически несостоятельна.

Начало 1866 года для рижских староверов стало благоприятным. В течение января в Комитете министров протекала процедура обсуждения и утверждения проекта устава Гребенщиковского училища в г. Риге с последующим поднесением его императору Александру II. «Государь Император на положение Комитета Высочайше соизволил, а проект устава удостоен рассмотрения и утверждения Его Величества в 4 день февраля 1866 года». Итак, 4 февраля 1866 года императором Александром II был утверждён устав искомого рижскими староверами учебного заведения для своих детей под названием Гребенщиковское училище в Риге.

Однако между утверждением устава Гребенщиковского училища в Риге и началом его деятельности пройдёт почти восемь лет. Это стало отражением того, что рижские староверы были не согласны с изменениями, которые оказались в утверждённом уставе по сравнению с его проектом. Их настораживало и беспокоило то, что слова «староверы», «староверческие», «старообрядческие» заменены на «лица русского происхождения», «жертвователи» и т. п., в результате чего создавалась возможность проникновения в обучение синодального духовенства. Они не хотели принимать замену двухклассного училища на одноклассное. В §13 устава говорилось: «До тех пор, пока Министерство внутренних дел найдёт возможным допустить образование второго класса, Гребенщиковское училище должно состоять из одного класса, в котором обучают 1) чтению книг церковной и гражданской печати, 2) четырём правилам арифметики».

Сложилась парадоксальная ситуация, когда российское правительство и император дали разрешение на учреждение училища в Риге, а староверы отказываются его открывать. Это вызывало недоумение и непонимание не только в Риге, но и в Санкт-Петербурге, Москве и в других городах, что получило отражение в газетах «Московские ведомости» и «Рижский вестник». В этих газетах делалась попытка выяснить причины сложившегося положения и определить возможности выхода из него.

Среди самих рижских староверов наблюдалось неоднозначное отношение к данному вопросу. Руководство Гребенщиковского богоугодного заведения в лице попечителя последовательно стояло на позиции, отрицающей открытие училища в том формате, который был определён утверждённым уставом. Здесь необходимо было учитывать, что это заведение являлось самым внушительным жертвователем на учреждение училища. От него реально зависело – состоится или не состоится Гребенщиковское училище в Риге.

Однако в среде рижских староверов были такие, кто был настроен на целесообразность и возможность открытия училища. Преимущественно ими были купцы и их семьи, кто хотел и мог делать пожертвования, а также проводить организационные действия. Они группировались вокруг Г. С. Ломоносова, И. Ф. Тузова, З. Л. Беляева.

К сожалению, между этими двумя частями рижских староверов в вопросе учреждения училища для детей староверов не было единения. Более того, между ними наблюдалось противостояние, неприязнь, что открыто проявлялось в высказываниях оскорбительного характера, порой даже в угрозах.

После двухлетних постоянных усилий главный попечитель Гребенщиковской богадельни Н. Д. Мажневский сумел убедить жертвователей на принятие утверждённого устава и избрание Комитета училища. 4 августа 1872 года состоялось общее собрание жертвователей, которыми считались лица, вносящие не менее 5 рублей серебром в год, или же пожертвовавшие единовременно капитал, приносящий процента не менее 5 рублей. На собрании присутствовали более 50 жертвователей. На этом собрании был создан Комитет училища, в который были избраны от купечества: Г. С. Ломоносов, З. Л. Беляев, И. Ф. Тузов и из мещан: М. Е. Соколов и Е. В. Богданов, а также покровительница над женским отделением А. Попова – из купечества.

Избранный Комитет училища начал свою деятельность с решения двух задач. Первая из них – это отыскание необходимых средств путём сборов единовременных и ежегодных пожертвований, где расчёт строился на благотворительности рижских староверов. Вторая задача определялась поиском среди староверов человека, который был способен и желал занять должность учителя. Им оказался уроженец Риги Антоний Герасимович Корнилов, который выдержал при губернской гимназии экзамен на звание учителя городских начальных училищ. Он был знающим и опытным педагогом, среди староверов Риги он пользовался большим авторитетом. Решение этой задачи позволило Комитету училища 5 июля 1873 года поместить в газете «Рижский Вестник» объявление:

«Комитет по устройству Гребенщиковского училища в Риге честь имеет довести до сведения господ жертвователей и жертвовательниц, что Комитет получил за № 331 от Рижского губернского директора училищ уведомление об утверждении избранного Комитетом учителя и что в скором времени приступлено будет к открытию училища, о чём публиковано будет особо.

Вместе с тем Комитет просит родителей и таких лиц, которые желают отдать детей своих и родственников в упомянутое училище, чтобы они заявили о том заблаговременно одному из нижеперечисленных членов Комитета.

Григорий Семёнович Ломоносов, Захар Лазаревич Беляев, Иона Федотович Тузов, Евтихий Васильевич Богданов, Михаил Ефимович Соколов».

Одновременно Комитет проводил поиск помещения для училища, которое было найдено на Большой Московской улице № 73. Это был деревянный двухэтажный дом, на втором этаже которого для училища выделили три небольшие комнаты. Эти комнаты не предназначались для учебных целей, поэтому потребовалось время, средства и усилия, чтобы приспособить их для нужд учебного заведения, что и было осуществлено к началу сентября 1873 года. После этого Комитет поместил в газете «Рижский Вестник» 6 сентября 1873 года объявление: «Комитет по устройству Гребенщиковского училища покорнейше просит лиц, изъявивших желание отдать детей или родственников своих для обучения, приводить их в училищное помещение, находящееся на Большой Московской улице, в доме Папа-Римского.

На первое время училище открыто, за исключением праздников и воскресных дней, от 9-12 часов дня».

Торжественное открытие Гребенщиковского училища состоялось 17 сентября 1873 года молебствием, которое совершал духовный наставник с певцами Гребенщиковской моленной. На открытии училища участвовали: главный попечитель Гребенщиковской богадельни действительный статский советник Н. Д. Мажневский, члены Комитета училища, жертвователи, родители и родственники учащихся и сочувствующие образованию староверов. Итак, через сорок лет перерыва рижские староверы смогли открыть учебное заведение для своих детей. Закончился долгий путь учреждения Гребенщиковского училища, когда на протяжении одиннадцати лет – с осени 1862 до осени 1873 года – староверы Риги с Божией помощью сумели выстоять против козней лукавого, старавшегося лишить их единения, противопоставить друг другу. Гребенщиковское училище стало тем, что сплачивало и просвещало древлеправославных христиан Риги.

Занятия в Гребенщиковском училище начались с 18 учащимися, среди которых было 13 мальчиков и 5 девочек. Одновременно продолжался приём в течение остатка 1873 года и до середины лета 1874 года. Это способствовало тому, что в конце июня 1874 года в училище насчитывалось 127 учеников, в том числе 88 мальчиков и 39 девочек. Несомненно, это было свидетельством того, что Гребенщиковское училище постепенно становилось полнокровным учебным заведением, где обучались дети рижских староверов.

Время показало, что успешному развитию училища не способствовали недостаточные учебные помещения. Положительное решение вопроса оказалось возможным, когда покровительница женского отделения А. К. Попова взамен денежного пожертвования предоставила помещения в доме, который находился на Католической улице под № 20. 14 декабря 1874 года училище было переведено на новое место, где пребывало до августа 1895 года.

Зачисление учащихся на обучение проходило по решению Комитета или Почётного попечителя училища. Предварительной проверки в знаниях не проводилось, были лишь ограничения в возрасте мальчиков: от 7 до 14 лет, а для девочек: от 7 до 11 лет.

Несомненно, авторитет учебного заведения, его притягательная сила зависела от качества обучения, а оно, в свою очередь, определялось множеством взаимодействующих факторов, среди которых на первом месте находилось содержание обучения, определяемое учебными предметами. В Гребенщиковском училище в Риге они были обозначены уставом, однако их преподавание осуществлялось с позиций древлеправославия. «По уставу в училище с 3-х годичным курсом определялось недельных уроков (по 1 1/4 часу каждый)

Содержательные характеристики учебного плана и учебных программ свидетельствовали о наличии условий для обеспечения древлеправославного обучения. Именно данный аспект объясняет тот факт, что с каждым годом число учащихся в училище возрастало. Теперь заведующему-учителю затруднительно было самому обеспечивать качественное обучение, что потребовало увеличение числа учителей. «В январе 1886 года Комитетом были приглашены Анисим Иванович Волович и Пётр Леонидович Аксенов на должность учителей в помощь заведующему Корнилову; практикуясь в школе обучением детей и готовясь к педагогической деятельности, они сдали при Дерптском учебном округе экзамен на звание народных учителей, получили из канцелярии попечителя округа свидетельства… и были определены к преподаванию в Гребенщиковском училище». В сентябре 1895 года была избрана Комитетом училища и определена директором народных училищ в Гребенщиковское училище учительница городских приходских училищ Сорокина Ирина Мироновна. В апреле 1896 года инспектор народных училищ уведомил Комитет Гребенщиковского училища о допущении к преподаванию в училище Панину Комиту Александровну, имеющую звание учительницы городских приходских училищ.

Комитет Гребенщиковского училища и попечительницы совместно с правлением Гребенщиковского богоугодного заведения неустанно заботились о строительстве школьного здания. Эта идея была заложена ко времени заведения книги для пожертвований на учреждение училища. Руководству училища и общины в этом помогало Городское управление, когда в 1888 году оно передало общине участок земли бывшего рынка Красная Горка, что находился на углу Московской и Гребенщиковской улиц. Путём пожертвований были привлечены средства, позволившие в первой половине 90-х годов XIX века, возвести кирпичное здание для первоначального училища и детского приюта на Московской улице № 116 по проекту архитектора Рейнгольда Шмеллинга. Это было трёхэтажное здание, просторное и удобное для проведения занятий и проживания сирот. О нём рижские староверы с любовью заботились. Для нового помещения Комитетом была приобретена и вся новая классная обстановка и компактная меблировка.

Освящение нового школьного здания состоялось 23 августа 1895 года торжественным молебствием, совершённым духовным наставником Симеоном Поповым с певцами и старостою – уставщиком Гребенщиковского молитвенного дома И. Д. Финогеевым. На нём присутствовали: правление Гребенщиковской богадельни с главным попечителем П. М. Рожанским, почётный попечитель И. Ф. Тузов, покровительница А. И. Шутова, члены Комитета, попечительницы, жертвователи на училище, учащие, учащиеся с родителями и множество прихожан.

Нахождение Гребенщиковского училища в новом здании почти совпало с его 25-летием в 1898 году. На протяжении четверти века происходило развитие Гребенщиковского училища по восходящей линии, что объективно стало значительным фактором в жизни рижских староверов, о чём свидетельствуют следующие показатели. За это время в училище обучалось 1833 учащихся, среди которых были 1085 мальчиков и 748 девочек. В 1898 году в училище обучалось 210 учащихся, в том числе 117 мальчиков и 93 девочки. Им преподавали заведующий А. Г. Корнилов, А. И. Волович, П. А. Аксенов, И. М. Сорокина и Н. А. Панина. Общество жертвователей на училище состояло из 76 членов, среди которых было 46 мужчин и 30 женщин. Конечно, основным жертвователем выступало правление Гребенщиковской богадельни. Благодаря пожертвованиям капитал училища в 1898 году составлял 38900 рублей, а начинал он в 1873 году с 1300 рублей.

Стараниями и усилиями заведующего и учителей, а также Комитета, почётных попечителей, покровительниц и попечительниц, за двадцать пять лет удалось обеспечить качественное обучение. Об этом свидетельствует такой интересный факт: 16 апреля 1900 года в Гребенщиковское училище был назначен преподавателем Варфоломей Кузьмич Денисов, который имел звание учителя начальных училищ. И этот новый учитель в своё время учился и окончил Гребенщиковское училище. Правда, в начале 1907 года он перейдёт учительствовать в казённое старообрядческое училище, открытое в деревне Володино, что находилось недалеко от Двинска. Однако это свидетельствует о его востребованности как качественно подготовленного профессионала.

В Гребенщиковском училище учился и окончил его родившийся в Риге в 1883 году Иван Ульянович Ваконья, что позволило ему затем поступить и завершить Санкт-Петербургское городское училище и стать учителем народных школ, в которых работал на протяжении двадцати пяти лет. В истории Староверия он известен как вероучитель, духовный наставник, деятель Древлеправославной Поморской Церкви. А начало его христианско-просветительского восхождения относится к Гребенщиковскому училищу!

Объективно учреждение Гребенщиковского училища в Риге во второй половине XIX века стало знаменательным событием в жизни рижских староверов. Его учреждение являлось отражением изменений в отношении к староверам как со стороны государства, так и российского общества. Однако основная заслуга в этом – у самих староверов. Они сумели преодолевать козни лукавого на пути создания училища для детей староверов. Им удалось обрести необходимое относительное единение, позволившее обустроить все стороны училища, в том числе и собственное трёхэтажное кирпичное здание, функционально ориентированное на решение задач обучения и нравственно-религиозного воспитания.

Азий Исаевич Иванов

^* Из книги: Иванов А. И. Сказание о Рижской Гребенщиковской старообрядческой общине. Книга 1. XVIII столетие – 1904 г. Рига: РГСО, 2021. – 240 с., илл. 70. Материал публикуется в сокращении. Источники цитирования опущены.

В этом году наша Церковь отмечает знаменательную дату – 300-летие со дня создания выдающегося памятника старообрядческой исторической и богословской мысли – «Поморских ответов». «Поморские ответы», или «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» были созданы в 1723 г. – спустя 70 лет после начала никоновской церковной реформы, когда открытые гонения на сторонников старой веры временно прекратились, и в истории староверия начался новый период, который обычно характеризуют как период созидания, организации общежительств, хозяйственной, религиозной и культурной жизни. После того как Петр I (царь с 1682 г., самостоятельно начал править с 1689 г.) провозгласил политику веротерпимости в государстве, первый — мученический — период истории староверия закончился, и положение староверов изменилось немного в лучшую сторону. Возникают такие духовные центры старообрядчества, как Стародубье, Ветка, Выг, Керженец, Невельское общежительство и другие. Эти духовные центры сыграли неоценимую роль в сохранении традиций древнерусской духовной культуры, но все они существовали или на окраинах империи, или вообще за границей, как Ветка и Невельское общежительство.

Иллюстрация. Выговское общежительство

Вместе с тем, несмотря на определенные послабления, государственная политика в отношении старообрядцев была достаточно непоследовательной, и при Петре I им тоже приходилось нелегко. Так, оставались в силе многие из прежних указов против сторонников старой веры, а в 1714 г. были изданы даже новые, дополнительные. Правительство хотя формально и признавало существование старообрядцев, и даже соглашалось видеть в них граждан, но делало это со значительными ограничениями: им разрешалось открыто жить в городах и селениях, но при этом они облагались двойным налогом. Кроме того, с каждого мужчины взимали по 50 рублей в год за ношение бороды. Со староверов взыскивали пошлину и в пользу новообрядческого духовенства. Тем самым поборы с ревнителей древлего благочестия стали важной статьей доходов и для правительства, и для духовенства. При этом староверы не пользовались никакими правами: им воспрещалось занимать государственную или общественную должность, не признавалось их свидетельство на суде против новообрядцев, при браках с новообрядцами старообрядцев приказывали обращать в новую веру, а за брачное сожительство без венчания — предавать суду, детей же отбирать и крестить в господствующей церкви. Но этого было мало. Старообрядцев хотели выставить на посмешище, и им было приказано носить особую унизительную одежду (мужчинам — однорядку с лежачим ожерельем и сермяжные зипуны с нашитыми «козырями» красного сукна, а женщинам — шапки с рогами и тоже сермяжный зипун с красным козырем).

Невзирая на такое тяжелое и унизительное положение, старообрядцы не желали изменять вере своих предков, а популярность старообрядчества в русском народе только увеличивалась. Этой популярности во многом способствовали и те серьезные изменения, которые в XVIII столетии произошли в самой господствующей церкви. Если первоначальную позицию господствующей церкви можно было охарактеризовать как обрядоверие «с обратным знаком» (поскольку оно не имело ни богословского, ни логического, ни исторического обоснования), то уже в петровский период появляются такие богословские сочинения высших церковных иерархов, в которых высказывались уже чисто протестантские и католические взгляды и намечался полный пересмотр традиционного православного воззрения на таинство, на единство формы и содержания.

Реформы Петра I, ориентированные на подражание Западу, протестантской Европе, захватили и церковь. После смерти патриарха Адриана в 1701 г. патриаршество фактически было упразднено. По словам князя Е. Н. Трубецкого, «церковь была в буквальном и техническом смысле обезглавлена». Вместо патриаршества и церковных соборов в 1721 г. вводилось коллегиальное управление под латинским названием «Коллегиум духовное», впоследствии переименованное в «Святейший Синод», — гражданское ведомство по делам религий, при котором заседали вызываемые по очереди для присутствия в Синоде архиереи (фактически с совещательным правом голоса). Реальное же руководство Синодом осуществлял гражданский чиновник — обер-прокурор, назначаемый императором из числа светских лиц.

Еще одним важнейшим изменением в жизни новообрядческой церкви было ограничение права свободного выбора мирянином своего духовного отца и отмена такого древнего института, как «покаяльная семья». Проводя в жизнь церковные реформы, утвержденные Большим московским собором 1666–1667 гг., власти пытались поставить этот институт под жесткий контроль. «На соборе 1667 г. принцип „покаяние вольно есть“ был ограничен, а в начале XVIII в. фактически отменен, тайну исповеди начали нарушать сперва в интересах уголовного расследования, а затем и политического; исповедь окончательно стала частью исключительной компетенции именно приходского священника, и духовничество превратилось в приходской институт»^[i].

Что касается церковного искусства, то здесь дела обстояли совсем плохо. Та «псевдоморфоза православия» (то есть облечение православия в несвойственные ему богословские формы мышления и выражения), которая, по словам богослова Г. В. Флоровского, произошла в новообрядческой церкви после никоновско-алексеевских «реформ», прежде всего, дала знать о себе в иконописи и богослужебном пении. С самого начала «реформы» «упорно насаждается мнение, что раньше у нас не умели ни богословствовать, ни петь, ни рисовать. Переориентировка на католическое понимание образа, понимание прогресса соответственно мирскому мироощущению влекут за собой отношение к традиционному православному искусству как к исторически пройденному этапу. Русская иконопись и русское пение, знаменный распев, объявляются варварским искусством, искусством для холопов и спешно заменяются западными. Эту замену стало делать легче особенно после того, как на все старое, традиционное русское православное искусство было поставлено клеймо “старообрядчества”»^[ii].

Как «раскольничье мудрование» был запрещен ряд древних изображений: «Отечество» (Троица Новозаветная), Господь Саваоф «в образе ветхолетнего мужа», Спас «Благое молчание», «Благоразумный разбойник», «образ Богородицы болящей (лежащей) при Рождестве Сына Божия и бабы при Ней» (в иконе Рождества Христова), Богоматерь Троеручица, образ Неопалимой Купины, образ Софии Премудрости Божьей и многие другие любимые в народе изображения.

Древнее иконописание было сплошь вытеснено салонной религиозной живописью, раболепно и неискусно подражавшей западным образцам и носившей громкое наименование «икон итальянского стиля» или «в итальянском вкусе», о которой Андрей Дионисьевич так отзывался в «Поморских ответах»: «Нынешние же живописцы, тое (то есть апостольское. — К. К.) священное предание изменивше, пишут иконы не от древних подобий святых чюдотворных икон греческих и российских, но от своеразсудительнаго смышления: вид плоти одебелевают (утолщают. — К. К.), и в прочих начертаниих не подобно древним святым иконам имеюще, но подобно латинским и прочим, иже в Библиях напечатаны и на полотнах малиованы. Сия живописательная новоиздания раждают нам сомнения…»^[iii].

Как писал П. Муратов, «в несколько десятилетий рассеялось все, что накоплялось веками. Иконостасы барокко и классицизма сменяли, где только возможно, древние новгородские и московские иконостасы. Старинные иконы сваливались в церковных подвалах или на колокольнях. Переписанными или искаженными они сохранились лишь в забытых церквах глухих городов или в Олонецких или Вологодских деревянных церквах, не знавших ни соседства, ни попечения помещика»^[iv]. «Веку Просвещения» не нужны были «черные доски». Так, по распоряжению Екатерины II из Успенского собора во Владимире был выброшен иконостас Андрея Рублева и заменен иконостасом барокко с ее собственным изображением в виде святой Екатерины. Один М. В. Ломоносов в XVIII в. проявил интерес к древней иконописи, и то лишь потому, что первоначальное образование получил не в Славяно-греко-латинской академии, а в Выговской поморской пустыни.

Аналогичные процессы происходили и в области церковного пения. Литургический знаменный распев, строгий и высоко духовный, был вытеснен из новообрядческих церквей песнопениями полусветского характера, построенными в соответствии с законами западноевропейской музыки, и продолжал существовать лишь в старообрядческих скитах и моленных. Увлечение западным пением было так сильно, что меняли даже внешность церковных певчих, прежде бородатых и одетых в полукафтанье, и одевали их в польскую одежду с закинутыми назад разрезными рукавами. Мужчинам стали брить бороды, дворовых девок стригли и одевали в мужскую одежду, чтобы и они пели в церквах высокими голосами. Слушатели во время службы иногда так забывались, что начинали аплодировать^[v]. Как здесь не вспомнить слова столпа православия св. Иоанна Златоуста: «Несчастный, тебе бы надлежало с трепетом и благоговением повторять ангельское славословие, а ты вводишь сюда обычаи плясунов, махая руками, двигаясь всем телом. Твой ум помрачен театральными сценами, и что бывает там, ты переносишь в церковь»?

На Западе уже с эпохи Возрождения культура лишь по имени была христианской, по сути же носила чисто светский характер. Это была культура расцерковленная, которая при этом считала себя единственной культурой. Все, что находилось вне ее, в том числе и культура церковная, вообще не считалось культурой. Так, было принято считать, что церковь исключает культуру. Начиная с Петра, эти мнения все более широко внедряются и в России. «Просвещенное» общество, в основном дворянство, реформированное Петром по своему вкусу, отрывается от церкви и от народа, отрывается от своего прошлого и от своей истории. «Пышный, мечтательный и смутный век “просвещения” мог терпеть веру только “рационализированную”, которую и несла расцерковленная “христианская” культура. В свете ее Церковь начинает представляться инородным и даже враждебным культуре телом, рассадником суеверий и тьмы, с которыми борются государство и просвещенное общество»^[vi]. С другой стороны, оказывалось всяческое покровительство представителям иноплеменных конфессий (взять хотя бы главную улицу Петербурга — Невский проспект: каких здесь только не было построено храмов!). Под особым и преимущественным покровительством государственной власти и законов оказывается протестантизм, по образцу которого была проведена петровская «реформация».

Вторично реформированная Петром господствующая церковь решила начать миссионерскую деятельность по обращению старообрядцев в свое лоно. Миссионеры начинали видеть в старообрядцах серьезных конкурентов. Уже с начала XVIII в. разгорается полемика господствующей церкви со старообрядцами, активизировавшаяся после учреждения Синода. Эта полемика позволила старообрядцам начать систематический сбор церковно-археологических свидетельств в защиту старой веры. Результатом этой деятельности явились такие фундаментальные полемико-догматические трактаты, как «Дьяконовы ответы» на 130 вопросов Нижегородского архиепископа Питирима (1719) и «Поморские ответы» на 106 вопросов синодального миссионера Неофита (1723). В создании этих произведений первостепенную роль сыграл Андрей Дионисьевич.

Иллюстрация. Андрей Дионисьевич

«Он первый понял, что нельзя продолжать своего отношения к никонианству на основе только эпического сознания и голословного верования, что старая вера заменена новою, и вместо истинного православия водворилось латинство. Нужно доказать и доказать фактами, что старые церковные обряды суть чины и обряды изначальные, древнерусские, унаследованные нами от древней греческой Вселенской церкви»^[vii]. Для этого Андрей Дионисьевич, разъезжая по разным городам по различным нуждам общежительства, в то же время не упускал случая изучить русские древности в разных монастырях, в Нижнем Новгороде, в Москве, в Твери, осмотреть древние иконы, кресты и старые рукописи и книги. С той же целью он рассылал по разным городам своих учеников, чтобы, если не купить, то, по крайней мере, сделать копии с древних икон и крестов и нужные выписки из старинных книг. Так была составлена знаменитая выговская библиотека, создано богатейшее собрание древнерусских и греческих икон.

Странствуя по русским городам, Андрей Дионисьевич от разных ученых людей получил кое-какие сведения в грамматике и в риторике, что впоследствии позволило ему заниматься самостоятельно. Однако, преуспев в этих науках, он не был вполне уверен в себе и не считал свои познания достаточными. «Он ясно сознавал, что мало знать факты, мало знать внешние свидетельства, необходимо еще владеть инструментом мышления, понимать существенные признаки предмета, уметь располагать свои мысли, и приводить их в стройный риторический и логический порядок, а всего этого нельзя достигнуть в совершенстве без руководительства ученого и знатного учителя»^[viii]. В Москве он услышал, что такой учитель есть в Киевской Духовной академии, и решил отправиться туда для получения высшего образования. Тем более что в Киев его влекло давнее желание «для самовидения древних святых свидетельств и для пользы всех древнее благочестие содержащих».

В компании московских купцов Андрей Дионисьевич вместе со своим учеником и келейником Мануилом Петровым отправился в Киев. Прибыв туда, они прежде всего отправились поклониться в Киевских пещерах мощам преподобных Антония и Феодосия Печерских, а затем — чудотворным иконам по всем киевским церквам и монастырям. Кроме паломнических, их интересовала и чисто практическая цель: сбор свидетельств, необходимых для доказательства истинности старых обрядов. Особенно ценным оказалось свидетельство от святых мощей преподобных Илии Муромца и Иосифа Многоболезненного: «на персех согбене руце, в десней руце сложены имея персты, яко же знаменуются двема перстома».

Под видом любознательного купца Андрей Дионисьевич отправился в Киево-Могилянскую академию и попросил у одного из преподавателей руководства в познании риторики, логики и философии. Тот, желая знать, насколько «купец» подготовлен, дал ему Библию и «повеле для лучшаго свидетельства ученым порядком написати ему слово. Приим же сей премудрый отец книгу, и отъиде во свое жилище. Изобрет же в ней приличную премудрому учению мудрую фему (тему — К. К.), взятую из премудрых притчей премудраго Соломона, еже есть: сотове медовни, словеса добра, сладость же их исцеление души».

На данную тему Андрей Дионисьевич достаточно быстро составил «Слово», которое привело преподавателя в восторг. Он приказал одному из учеников прочесть «Слово» вслух перед всеми учениками, а затем спросил их мнения по поводу прослушанного сочинения. Все принялись хвалить «Слово», приняв его за творение одного из древних авторов — одни за перевод греческого, другие — за перевод с латинского. Тогда преподаватель объявил им автора, чем привел учеников в немалое изумление. С этого времени Андрей Дионисьевич стал беспрепятственно посещать занятия в Академии, усердно изучая риторику, философию и богословие.

«Егда же блаженный он яко премудрая пчела, от всюду собирающая имство, к возделанию всесладчайших медвенных сотов, собра потребная тамо стяжания, ко укреплению и разпространению древняго благочестия, и видя духовныи свой корабль по премногусущь, невещественнымь богатством обременен, яко учением внешнимь, а наипаче получением очезрительных премногих тяжкоценных вещей, иже тех ради взыскания наипаче бысть Богу любезныи, иже человеком полезныи, иже антихристу, и его слугам страшныи… потом достизает богонасажденнаго не на востоце, но в полунощном окиана брезе, Выговскаго Богоявленскаго общежительнаго едема. И бяше всем обитателем общежительным и скитским неисповедимая радость о пришествии премудраго отца, и шед в часовню со отцы и братиею, прежде воздаша Богу благодарение, молебное пение, и поздравление отдаша»^[ix].

Полученные Андреем Дионисьевичем знания оказались просто неоценимыми при составлении им выдающегося памятника отечественной богословской, исторической и религиозно-философской мысли — «Поморских ответов». История создания этой книги, в подлиннике называющейся «Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита» и написанной на 366 листах (свыше 500 страниц современного книжного формата), такова: 22 апреля 1722 г. император Петр I издал указ, в котором предписывалось послать к староверам, проживающим в Олонецком уезде, из Синода «духовное лицо для разглагольствия о происходящем церковном несогласии и для увещания».

22 сентября на Олонецкие заводы прибыл синодальный миссионер иеромонах Неофит, ученик главного в то время гонителя староверов – архиепископа Нижегородского Питирима. Руководствуясь практикой своего учителя, Неофит послал выговцам приказ немедленно явиться для собеседования и разбора предложенных им 106 вопросов, угрожая в случае неявки «гражданским судом и казнью без пощады». Над Выговской киновией сгустились тучи — еще свежо было воспоминание о недавнем разгроме Керженских обителей. Промедление было смерти подобно. После поста и усердных молитв выговцы приступили к написанию требуемых ответов, и уже в июне 1723 г. рукопись «Поморских ответов» в двух экземплярах была сдана в канцелярию Петровских заводов в Олонце: первый экземпляр для самого иеромонаха Неофита, второй — «для хранения в Канцелярии».

Предисловие к «Ответам» гласило: «Мы, Древлеправославныя Церкве остальцы, от православных праотцев и отцев родившиися и научившиися, православных древних архииреов и прочих священных отец и святых российских чудотворцев святое и богопросвещенное благочестие по священным староцерковным книгам соблюдаем. Не новины какия затеяхом, не догматы своесмышленыя нововнесохом, не за своевольная предания утверждаемся, но готовая Древлеправославныя Церкве предания содержим, по готовым священным книгам службу Богу приносим, еже есть в готовей Древлеправославней Церкви пребываем, по божественному Златоусту: Церковь есть не стены и покров, но вера и житие, не стены церковныя, но законы церковныя»^[x].

4–5 сентября 1723 г. состоялось публичное собеседование Неофита с выгорецкими отцами, которые после «разглагольствия» были «отпущены с миром». Логическая аргументация синодального миссионера была исчерпана. Неофит был посрамлен, и в дальнейшем в своей «миссионерской» деятельности ему оставалось лишь прибегать к давно испытанному средству: «изыскивая старообрядцев, всяким принуждением и коварством приводя к своей церкви: непокоряющихся же сажая в тюрмы и во оковы и в канцелярии производя допросами коварными, приводя к новинам и неволею к своей церкви; а крепко стоящих записывая под двойной оклад и правя денги с них и за старые годы, с коего времени указ состоялся. И быстьхристианом от него великое гонение и истеснение»^[xi].

«Поморские ответы» явились коллективным трудом выговцев — в оригинале под ними стоят подписи девяти уполномоченных: Даниила Викулина, Ипатия Максимова, Петра Акиндинова, Михаила Андреева, Клима Ефремова, Ивана Михайлова, Павла Дементьева, Севастьяна Савинова и Антония Лукина. Однако, судя по всему, в действительности круг авторов «Ответов», возглавляемый Андреем Дионисьевичем, был гораздо шире. По особому плану множество людей занималось сбором документальных свидетельств и материалов для составления, а также сверкой и переписыванием набело «ответных книг». Ближайшими помощниками Андрея Дионисьевича были его брат Семен и Трифон Петров. Существует также предположение, что «Поморским ответам» предшествовало некое аналогичное сочинение, созданное иноками Соловецкого монастыря и положенное Андреем Дионисьевичем в основу своих ответов.

«Поморские ответы», направленные в защиту старой веры от нападок синодальных миссионеров, представляют собой самый настоящий свод знаний по богословию, церковной археологии и палеографии. В этом труде обобщен большой объем памятников письменности, иконописи и декоративно-прикладного искусства, содержащих свидетельства в пользу старых обрядов: около 130 печатных изданий, несколько десятков древних рукописей, в т.ч. знаменитый Изборник Святослава 1073 года, более 60 памятников церковной старины… В «Поморских ответах» выговские книжники также разоблачали подложные рукописи, изготовленные новообрядческими миссионерами, – «Деяния на еретика Мартина» и так называемый Требник митрополита Феогноста.

При этом, сосредоточиваясь на защите старой веры, выговские отцы в своих ответах старались избегать резких выражений и оскорбительных выпадов, спокойно, с многочисленными ссылками на исторические факты, на Священное Писание и произведения отцов Церкви, разбирали вопросы Неофита и давали исчерпывающее объяснение разногласий между старообрядцами и «великороссийской» церковью. По этому поводу киновиарх Выгорецкой обители Андрей Борисович (1734– 1791) в «Описании жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого» писал: «Андрей сам, что сочиняше, с великим опаством и рассмотрением, а особливо “Ответы” свои против Неофита, и с коим праведно рещи, что не точию читающим потребно ко укреплению древлецерковного благочестия, но еще весма годным и для сущей политики, ибо коль он в них умел учтиво и благопристойно во всем и со всеми персонами писменно беседовати, нисколько не раздражая их характера. Но при том нисколько не уступая и в заступлении древности». Когда Симеон Дионисьевич высказался за более резкую формулировку ответов, Андрей Дионисьевич сказал ему: «Брате любезный Симеоне! Уже нам российских архиереев и философов никакою ревностью не возвратити будет в свое состояние. Тако Богу изволившу содеватися в последнее печальное время. Но опасайся кийждо из нас да спасает душу свою. А к ним с почтением да ответствуем, и аки бы солию растворити честнословием наши словеса, по святому апостолу – благоумнее да пишем и глаголем. Ибо не научити их сим хотяще, но точию себе оным доставити желаем в благоспасительный покой»^[xii]. «Благоразумие Андрея Дионисьевича оказалось особенно полезным при составлении «Ответов». Опасение тогда требовалось исключительное. В 1719 году были разгромлены староверческие обители в Ряпино (ныне Эстония). 21 марта 1720 года, в результате доносов архиепископа Нижегородского Питирима, был казнен в Нижнем Новгороде диакон Александр. Его обезглавили, тело сожгли и прах бросили в Волгу. Из 94 скитов, находившихся в лесах Чернораменских Приволжья, Питирим не успел уничтожить только двух»^[xiii].

После краткого предисловия, в котором изложены причины неприятия старообрядцами официальной церкви (т.е. различные «нововводства» патриарха Никона) и указаны главные основания собственного учения, в «Поморских ответах» разрешается общий вопрос, «православно ли имели веру всероссийския земли от начала крещения», а затем подробно разбираются предложенные иеромонахом Неофитом 106 вопросов о старых и новых книгах, о разных обрядовых различиях и некоторые пункты догматического характера (об иерархии и таинствах). Отвечая на поставленные вопросы, Андрей Дионисьевич во всем блеске развернул свою эрудицию и выдвинул весьма богатый арсенал историко-археологических оснований в пользу старых обрядов.

Иллюстрация. Поморские ответы. 1723 г.

Большинство вопросов Неофита касалось общих для всего Древлеправославия тем, а потому и «Поморские ответы» стали своего рода манифестом всех старообрядцев и были приняты практически всеми старообрядческими согласиями (и беспоповцами, и поповцами) в качестве главного руководства для объяснения самого существа староверия — вплоть до наших дней. Наиболее обстоятельно в «Ответах» были рассмотрены вопросы о двуперстном крестном знамении, о погружательном крещении, сугубой аллилуйе, восьмиконечном кресте. Лишь девять последних вопросов касались особенностей беспоповского учения (вопросы 98–106). В ответах на эти вопросы Андрей Дионисьевич обосновывал богослужебную практику поморцев: доказывал возможность существования Церкви без священства и исполнения ряда таинств (в частности, крещения и исповеди) «по нужде» простыми мирянами, выбранными из народа. Особо рассматривался вопрос о таинстве причастия: по мнению поморцев, таинство причастия хотя и относится к «нужнопотребным», необходимым для спасения таинствам, однако после раскола Русской Церкви и отступления иерархии от истинной древлеправославной веры нет возможности совершать это таинство видимым образом. Старообрядцы не могут обращаться к «великороссийской» церкви, поскольку в ней отсутствует правильное священство. Что касается теоретической возможности существования священства и правильности исполнения им таинств, то «Поморские ответы» полностью ее не отрицали. Вместе с тем излагалось учение о духовном причастии, которое понималось как мистическое общение с Христом: «неимущии где причаститися, за неимение священника, чрез веру и добродетельное житие духовно причащаются, и тояжде (той же. — К. К.) благодати сподобляются»^[xiv]. На это есть многочисленные указания и в святоотеческой литературе. Так, блаженный Феофилакт Болгарский в «Благовестнике» так толкует слова Евангелия от Иоанна: «И ты можеши не токмо по тайному причащению ясти и пити плоть и кровь Владычню, но по иному образу».

«Поморские ответы» быстро разошлись по всей России в большом количестве списков (до нашего времени дошло более 200 списков этого произведения). Вместе с интересом к книге возрастал и авторитет ее авторов, сумевших в глухом северном краю в течение всего шести месяцев дать богословски выверенные, документально точные и в то же время дипломатичные ответы на специально сочиненные в Синоде вопросы, порой носившие прямо провокационный характер (в частности, вопросы о «благоверии» императора). Не потеряла книга своей значимости и злободневности и в наши дни. Поэтому до сих пор актуально звучат слова известного старообрядческого начетчика Ф. Е. Мельникова: «“Поморские ответы”, заключающие в себе основы староверия, остаются не опровергнутыми»^[xv].

***

Отдельно следует сказать о подлинных списках «Поморских ответов». Долгое время их судьба оставалась неизвестной, однако благодаря В. Г. Дружинину, обратившемуся к материалам Синодального архива, многое удалось прояснить. Опровержение «Ответов», после признанного неудачным «разглагольства» иеромонаха Неофита со старообрядцами было поручено ученому богослову Феофилакту Лопатинскому, который представил написанный им труд Синоду в 1734 г. Питирим, епископ Нижегородский, взял этот труд для просмотра, а в 1742 г. рукопись была направлена для нового рассмотрения и дополнения Арсению Мацеевичу, митрополиту Тобольскому, переведенному затем на Ростовскую митрополичью кафедру. Последний обратился в Синод (7 октября 1743 г.) с просьбой прислать ему для работы подлинный экземпляр «Поморских ответов», что и было исполнено 16 ноября того же года. Тогда же в архиве Синода было сделано подробное описание этой рукописи, однако о возвращении её в архив никаких данных не оказалось. В 1745 г. Арсений Мацеевич закончил редактирование и дополнение книг Феофилакта Лопатинского «Обличение неправды раскольнической». Арсением Мацеевичем было также составлено «Дополнение обличения Ответов раскольнических, пустосвятами выгорецкими предложенных». Несомненно, что для завершения всех этих работ автору потребовался бы оригинал «Поморских ответов». Однако просветительская деятельность митрополита внезапно оказалась прерванной, в апреле 1763 г. его вызвали в Синод, лишили святительского сана и заключили в Ревельскую крепость, где он и скончался в 1772 г. Эти события не могли не отразиться самым пагубным образом на судьбе личной библиотеки митрополита, где временно находился подлинный экземпляр «Поморских ответов». В 1763 г. по указу Сената была составлена опись библиотеки Арсения Мацеевича, по которой в ней числилось 337 рукописей и книг, однако «Поморских ответов» в их числе не оказалось. Как отмечает Н. Ю. Бубнов, «о дальнейшей судьбе этой примечательной рукописи за последующие полтора века можно только гадать»^[xvi]. Очевидно лишь то, что выполненное старообрядцами в 1911 г. издание «Поморских ответов» «в лист» в типографии Преображенского богадельного дома в Москве было осуществлено именно по этой рукописи. В. Г. Дружинин особо отметил воспроизведенное в этом издании факсимиле подлинных подписей вышеупомянутых выборных лиц от выгорецких скитов, пославших рукопись «на рассмотрение» иеромонаху Неофиту.

В том же 1911 г. в Москве было осуществлено ещё одно издание (Поморских ответов»: в типографии П. П. Рябушинского, в 4°, на средства Московского старообрядческого братства Честного и Животворящего Креста Господня. Оригиналом для этого издания послужила та же подлинная рукопись, что следует из её краткого описания, содержащегося в статье «От издателей», открывающей книгу. В этом описании приводится не только перечень подписей выборных лиц от семи поморских скитов и указывается расположение этих подписей в оригинале, но приведена скрепа синодального секретаря Ивана Муринова, идущая по листам книги и повторённая несколько раз. Как стало ясно лишь сравнительно недавно, В. Г. Дружинин имел возможность посмотреть и подержать в руках как имевшийся в распоряжении издателей оригинал «Ответов», так и второй подлинный экземпляр, предназначавшийся для отсылки императору и хранившийся, как можно предполагать, в канцелярии Петровских заводов. Обе эти рукописи В. Г. Дружинин нашёл в доме московского старообрядца-федосеевца Егора Егоровича Егорова (1863-1917), который взял с него слово сохранить этот визит в тайне. Как стало известно впоследствии, 1 экземпляр подлинных «Поморских ответов» с автографами выговских «отцов» был куплен собирателем у известного книготорговца С. Т. Большакова 15 февраля 1893 г. (№ 193 собрания Егорова) за 75 руб., а другой, предназначавшийся для императора – у М. Т. Вострякова в июне того же года (№ 194) за 100 руб. В 1919 г. коллекция Рукописей Е. Е. Егорова поступила в Российскую государственную библиотеку в Москве (РГБ), где и хранится поныне.

К.Я. Кожурин

[i] Стефанович П. С. Приход и приходское духовенство в России в XVI–XVII веках. М., 2002. С. 296.
[ii] Кутузов Б. П. Русское знаменное пение. М., 2002. С. 232–233.

[iii] Поморские ответы. М., 2004. С. 183.
[iv] Муратов П. Древнерусская иконопись в собрании И. С. Остроухова. М., 1914. С. 4.
[v] Преображенский А. В. Культовая музыка в России. Л., 1924. С. 70.
[vi] Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. М., 1997. С. 509.
[vii] Барсов Е. В. Четьи Минеи братьев Денисовых // Сборник статей в честь М. К. Любавского. Петроград, 1917. С. 668–669.
[viii] Там же. С. 670.
[ix] Житие и подвизи премудраго древняго благочестия учителя блаженнаго отца Андрея Дионисиевича, иже трудоподвижне написа за древнее святое благочестие преславныя книги ответственная, едину против нижеградскаго епископа Питирима: другую же против вопросов присланнаго от Синода иеромонаха Неофита // Сборник житий наставников Выга. БАН. Собр. Дружинина. № 647. Л. 177 об. – 178 об.
[x] Поморские ответы. С. 3.
[xi] Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни. М., 2005. С. 168.
[xii] Борисов А. Описание жития Андрея Дионисьевича Выгорецкого. ИРЛИ. Усть-Цилемское собр. № 41. Л. 100 – 101.
[xiii] Заволоко И. Н. Странник, идущий в гору. Рига, 2004. С. 49.
[xiv] Поморские ответы. С. 324.
[xv] Мельников Ф. Е. Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999. С. 146.
[xvi] Бубнов Н. Ю. Поморские ответы – главная книга старообрядцев // Старообрядчество: история, культура, современность. Т. II: Материалы. М., 2005. С. 98.